Как алкоголь губит людей

Нью-Йорк глазами Довлатова: 30 фотографий из мест, где жил и работал писатель

Фактрум публикует увлекательную статью ЖЖ-блогера Samsebeskazal, который живёт в Нью-Йорке и пишет об истории, буднях и жителях этого города.

На фото — Нью-Йорк, каким видел его Довлатов из окна своей квартиры. На подоконнике ленинградская папка с рукописью «Заповедника», внизу район, в котором он жил, а на горизонте кладбище, на котором похоронен.
Источник фотографий: Samsebeskazal.livejournal.com
Источник фотографий: Samsebeskazal.livejournal.com

Почти в самом центре нью-йоркского боро Куинс есть небольшой район под названием Форест-Хиллс. Он никогда особенно не выделялся на фоне других. Не самый дорогой, но и дешевым его назвать нельзя. Не унылый, но точно не самый красивый. Такой типичный спальный район Нью-Йорка. Того Нью-Йорка, что не попадает в объективы кинокамер и мало известен людям, живущим за его пределами. На его улицах совершенно нормальный для этих мест пестрый набор жителей, а мир, как и принято в Нью-Йорке, может кардинально измениться на другой стороне перекрестка.

Если посмотреть на карту, то можно заметить, что район как бы поделен на две части. Широкий Куинс-бульвар разрезает его на малоэтажную южную и многоэтажную северную части. Юг всегда был самой престижной частью, север более дешевой. Северная — куда менее симпатична внешне и застроена бесконечно однообразными кирпичными зданиями. После жизни в Куинсе, новостройки в Петербурге показались мне венцом градостроительной мысли. Когда-то именно эта часть Форест-Хиллс привлекла советских переселенцев третьей волны. Они выбрали его из-за сбалансированного соотношения низких цен на жилье при относительно невысоком уровне преступности. В 70-х последнее было очень актуально.

    Мы — это шесть кирпичных зданий вокруг супермаркета, населенных преимущественно русскими. То есть недавними советскими гражданами. Или, как пишут газеты — эмигрантами третьей волны.
    Наш район тянется от железнодорожного полотна до синагоги. Чуть севернее — Мидоу-озеро, южнее — Квинс-бульвар. А мы — посередине. 108-я улица — наша центральная магистраль.
    У нас есть русские магазины, детские сады, фотоателье и парикмахерские. Есть русское бюро путешествий. Есть русские адвокаты, писатели, врачи и торговцы недвижимостью. Есть русские гангстеры, сумасшедшие и проститутки. Есть даже русский слепой музыкант.
    Местных жителей у нас считают чем-то вроде иностранцев. Если мы слышим английскую речь, то настораживаемся. В таких случаях мы убедительно просим:
    — Говорите по-русски!

Так исторически сложилось, что еще в 80-х Форест-Хиллс стал вторым по величине русскоговорящим районом в Нью-Йорке. И если на Брайтон-бич селилась публика, приехавшая из Одессы и небольших советских городов, рвавшаяся в Америку, как принято считать, за красивой жизнью и разнообразием сортов колбасы, то Форест-Хиллс стал прибежищем для людей интеллигентных, которые тоже были не чужды пищевому разнообразию, но относились к этому более философски и сдержанно. Хотя, в конечном итоге, все решалось дружбой и имевшимися родственными связями. Люди ехали туда, где им было проще обустроиться и где живут им подобные.

Уже тогда между двумя этими районами прошла трещина, превратившаяся позже в настоящую пропасть. Брайтон зубами вцепился в океанский берег и быстро начал брать от жизни свое, стремительно наполняясь русскими магазинами, ресторанами и атмосферой бесконечного застолья. Жизнь в Форест-Хиллс текла куда размеренней и была гораздо более нью-йоркской. Проживавшее здесь в те времена местное население было наполовину еврейским, а наполовину всем остальным: итальянским, латоноамериканским, азиатским, черным и т. д. Многие евреи приехали в Нью-Йорк из Германии после Второй мировой войны и, хотя они не были ортодоксами, помимо английского прекрасно говорили на идиш.

Центром жизни вчерашних советских граждан стала 108-я улица. Именно она описана у Довлатова в «Иностранке». Именно рядом с ней жили многие реальные или выдуманные персонажи его произведений.

    В результате отдельные местные жители заговорили по-нашему. Китаец из закусочной приветствует меня:
    — Доброе утро, Солженицын! (У него получается — «Солозениса».)
    Здешние американцы, в основном, немецкие евреи. Третья эмиграция, за редким исключением — еврейская. Так что найти общий язык довольно просто.
    То и дело местные жители спрашивают:
    — Вы из России? Вы говорите на идиш?
    Помимо евреев в нашем районе живут корейцы, индусы, арабы. Чернокожих у нас сравнительно мало. Латиноамериканцев больше.
    Для нас это загадочные люди с транзисторами. Мы их не знаем. Однако на всякий случай презираем и боимся.
    Косая Фрида выражает недовольство:
    — Ехали бы в свою паршивую Африку!..
    Сама Фрида родом из города Шклова. Жить предпочитает в Нью-Йорке…
    Если хотите познакомиться с нашим районом, то встаньте около канцелярского магазина. Это на перекрестке Сто восьмой и Шестьдесят четвертой. Приходите как можно раньше.

Прошло 10 лет и ситуация в районе изменилась. Экономический подъем в стране, превращение домов в кооперативы и бум на рынке нью-йоркской недвижимости привели к тому, что вчерашние иммигранты стали продавать резко подорожавшие квартиры и перебираться в другие районы города и штата. Многие уехали на Лонг-Айленд. Кто-то постарел и переехал к детям. Кто-то ушел в лучший из миров.

На их место стали приезжать новые поселенцы — ими были бухарские евреи (вики), бежавшие в начале 90-х от обострения межнациональных отношений в Таджикистане и Узбекистане. Бухарские евреи — это очень колоритная смесь Средней Азии и еврейских традиций. В Нью-Йорке живет самая большая их община за пределами Израиля, и большинство из них живут в Форест-Хиллс. Думаю, что тут сыграли роль те же родственные связи, которые у них традиционно очень сильны, а также наличие в районе синагог и помощь местной еврейской общины. Сегодня бухарские евреи полностью изменили этот район. Он стал богаче, он стал дороже, он стал престижнее, он остался русскоязычным, но он стал совершенно другим.

Кто бы мог подумать, что благодаря евреям из Таджикистана и их советскому прошлому мы получим второй по величине русскоязычный район в крупнейшем городе США.

Сейчас со времен Довлатова здесь ни осталось почти ничего. Старые магазины и рестораны либо закрылись, либо поменяли свои вывески и владельцев. Если раньше слово «kosher» можно было встретить на одном-двух заведениях на улице, то теперь тут уже почти все «strictly kosher». Это хорошо заметно в субботу, когда 108-я улица просто вымирает.

Один из немногих сохранившихся с тех времен магазинов. Вечером у его входа всегда собирались стайки подростков, привлеченные возможностью купить поздно вечером пива и сигарет.

Рядом магазин с забавным названием. Тут явно хотели упомянуть одного французского актера, не пьющего одеколон, но, видимо, не знали как.

Район наполнен артефактами. Здесь чувствуешь себя доктором Ливенгстоуном, уехавшим в экспедицию в дикие африканские земли, потерявшимся на три года и вдруг встретившим Генри Стэнли под манговым деревом.

Кошерный ресторан подает Балтику и не знает, как правильно пишется басбой.

Рестораны зазывают отведать «плов, манты, шашлык и другие блюда еврейской кухни». Внутри происходит невероятное. Как и во всем нью-йоркском общепите, на кухнях бухарских ресторанов работают мексиканцы. Они исполнительны, трудолюбивы и все схватывают на лету. Включая иностранные языки. Поэтому, Форест-Хиллс, наверное, единственное место на земле, где можно встретить мексиканца говорящего на таджикском.

Когда гуляешь по 108-й, то не отпускает мысль о том, что Нью-Йорк довольно странный город. Смотришь на него и с трудом понимаешь: что было давно, а что появилось лишь вчера. Что из 80-х, а что из 2000-х. Современная история Нью-Йорка, как первые строки из Библии: Антонио пришел на смену Джону, Натан пришел на смену Антонио, Миша пришел на смену Натану, Соломон пришел на смену Мише. Земля крутится вокруг своей оси, а город меняется, оставаясь при этом прежним. Он — как кипящая кастрюля с супом — внутри бурлит вода с овощами и мясом, но огонь горит так, чтобы ничто не выплеснулось через край. И суп от этого только вкуснее и наваристей.

Пекарня, где несколько лет Катя Довлатова подрабатывала еще учась в школе, находится на том же месте, но выглядит совсем по-другому.

Парикмахерская стала итальянской лавкой с моцареллой и колбасами, лавка стала борделем с затемненными стеклами и мутной вывеской, бордель стал русским магазином Березка #1. Такая нешуточная трансформация за полвека, но никто уже и не помнит, что здесь было вчера. От этого Березка кажется вечной.