Эпилог, отрывок из Швейцара

«Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострёшь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведёт, куда не хочешь» (Ин. 21, 18).

«Кем же будет этот другой? – думал Симон, перекладывая тяжёлую корзину с рыбой на отдохнувшее от груза плечо. – Куда я не захочу идти?»

Стояло раннее утро. Тропа вдоль Генисаретского озера вела его к дому через вытоптанное пастбище. Знакомый молодой пастух с лохматой собакой пытался сбить отару овец плотнее, чтобы перевести её через каменистый ручей в месте брода, там, где течение воды едва покрывало скользкие валуны. Овцы преградили путь Симону. Он снял корзину с плеча и поставил её на землю.

- Эй, Исус! Тебе помочь? – крикнул Симон пастуху.

- Помоги, дядя Симон, – откликнулся юноша. – Зайди со своей стороны. Направь овец к броду. А то – или разбегутся, или водой в озеро унесёт.

Симон снял с себя пояс, намотал один из его концов на руку, а другим концом стал охаживать бестолковых животных, пытающихся выскочить из плотно сбитого стада. Овцы молча сносили удары, отворачивая головы и пряча их в шерсти своих покорных братьев. Симон быстро приноровился, задав отаре нужное направление, подпихивая кудрявые бока к ручью еще и ногами, и свободной рукой. Увлёкшись работой, он и не заметил, как часть овец обошла его сзади, опрокинула корзину и растоптала рыбу. Исус тем временем собирал ягнят и переносил их через ручей на руках. Дойдя до ручья с последними взрослыми овцами, Симон помог ему и в этом.

Когда последний агнец стоял на другом берегу ручья и Симон собрался возвращаться, устав после бессонной ночи на озере и непривычной работы, юноша захотел отблагодарить его за доброту. Он предложил присесть на один из камней, развязал свой узелок и вынул из него кусок пресной лепёшки. Отломил половину и подал её Симону.

- Ешь, дядя Симон. Подкрепись.

Симон отказаться не смог. Он был голоден. И такую плату за помощь принял как должное. Он присел рядом с пастухом и стал медленно жевать старческими гнилыми зубами жёсткий хлеб, долго, языком перекладывая каждый кусок во рту, чтобы размочить сухарь слюной.

- Хороший улов сегодня? – участливо спросил пастух у рыбака.

- Не плохой, - ответил Симон. – Как раз, чтобы донести. Ты ещё молод. Тебе ещё трудно понять, что это важнее, чем большой улов.

- Почему же? – спросил Исус.

- Я отвечу. Вот ты мечтаешь о том, чтобы пасти ещё большее стадо, а даже эту отару перевести через ручей один не можешь. Вот и мне, одному, большего не надо.

Исус посмотрел на овец на противоположной стороне ручья и умного пса, который не подпускал ягнят к берегу.

- Скажи, дядя Симон, а, правда, что ты по воде умеешь ходить? Многие говорят об этом.

- Это не трудно. И ты способен научиться. Мой Учитель говорил, что главное в этом – вера. Вера в то, что ты можешь это сделать.

- И больше ничего не надо?

- Ничего! Вот ты во что веришь, Исус?

- Мама говорит, что я сын Божий. Верить должны в меня.

Симон перестал жевать и сочувственно посмотрел на юношу.

- Если она решила это раньше, чем назвала тебя Исусом, то тебе не на что надеяться. Если позже, то я тебя не узнаю.

- Имя что-то значит?

- Имя значит всё!.. Ты читать умеешь?

- Нет. Но я могу научиться. Как заработаю. За это надо платить.

- Не вздумай! Я стольких знал, нет им числа, грамотных, которые и себя и других загубили! Книги – зло! Они сеют жестокость среди умных и рабство среди слабых. Лучше научись ловить рыбу. Овцы твои могут пасть от болезни, урожай может сгубить саранча, рыба останется всегда, пока есть вода. А воды не будет – и людей не будет. После воды рыба и человек – главные на земле.

- Так почему имя важнее человека, дядя Симон?

- Потому, что оно больше, чем он сам.

- Как это?

- Вот твоя мама говорит, что ты Сын Божий. А называться этим именем – мало. Надо им стать. И любая вещь такова. Вот скажи: рыба. А их много. И все они разные. А имя одно.

Юноша задумался, но ненадолго. Собака, посчитав, что отогнала овец достаточно далеко от воды, попила из ручья, вернулась к беседующим, села напротив и начала заглядывать в глаза каждого из жующих, по очереди.

- Страшно давать имена… - сказал пастух. – Вот тебя всегда звали так, дядя Симон?

- Нет. У меня было ещё одно имя. Пётр. Камень. На моём имени хотели построить храм.

- Построили?

- Нет. И только из-за того, что стали давать имена тому, чего не было. Или – не будет. А для имени такое – смерть и забвение. Имя-то есть, но имя, как оказалось, ничего не значит. Поэтому я не пошёл за Учителем. Не бросил, как другие, семью и детей, больных родственников. Я остался для них не Петром, а Симоном. Рыбаком, который приносит в дом рыбу и всех кормит. Разве это не правильно?

- Правильно. А другие рыбаки пошли давать имена?

- Пошли. И погибли. И те люди, которым они после своей гибели оставили право давать другим имена, погибли тоже.
 
- И никого-никого не осталось? Почему?

- Потому, что многие верили книгам больше, чем себе. Но книги их же и уничтожили… Ты многого не знаешь, и это хорошо. Живи спокойно. Пусть мама считает тебя сыном Божьим. Она тебя очень любит. И ты её люби. Учитель говорил, что это – главное! Он не умел ни читать, ни писать. Он умел любить…

Симон дожевал последнюю крошку, но не проглотил, а сплюнул её на ладонь и протянул собаке, которая всё время беседы смотрела на руки и лица людей. Слизнув угощение с ладони, пёс вильнул хвостом и убежал через ручей к стаду отрабатывать свой хлеб.

Тогда Симон поднялся с камня, чтобы вернуться к корзине. Исус в знак уважения тоже встал.

- Благодарю тебя, дядя Симон, - сказал пастух. – Мой отец давно умер. Ты знаешь. Мне не у кого спросить самого главного. Можно, я буду спрашивать у тебя?

- Спрашивай, юноша. У меня нет причины тебе лгать.

Они расстались. Исус, весело и ловко перепрыгивая с камня на камень, перебежал на противоположный берег ручья. Симон стал медленно подниматься в гору, чтобы продолжить путь.

Выйдя на тропинку, рыбак обнаружил свою опрокинутую плетёную ношу. Разбросанная вокруг рыба была перемолота овечьими копытами и втоптана в пыль. Над ней вились мухи.

Вздохнув, Симон поднял пустую корзину на плечо и направил свой путь назад, к озеру.

Силы почти оставили его, когда он добрался до воды. Но другого выхода не было. Без рыбы дома его не ждали. У лодки он омыл лицо и руки. Снял просохшую сеть с шестов, сложил её в лодку и сел за вёсла.

Доплыв до места, которое он знал ещё с тех времён, когда на него указал Учитель, Симон забросил снасть в воду и приготовился ждать.

На противоположном берегу залаяла собака. Прикрыв глаза от солнца, Симон повернулся на звук её голоса и рассмотрел пастушка, который, разгоняясь на берегу, забегал в воду, проваливался до дна, выбирался и вновь бросался в озеро, стараясь пройти по его поверхности хоть несколько шагов.

Рыбак улыбнулся: «Настойчивый пастушок. Но, пока научится, ещё не одна тысяча лет пройдёт».

Симон отцепил от края хитона «золотую мушку» и, неторопливо оснастив нахлыстовое удилище, подбросил приманку к самой кромке торчащего из воды тростника.