Виктор Пахомов

ВИКТОР ПАХОМОВ
(1932 – 2017)

СОН

Дымятся трубы. Крематорий.
Освенцим. Я, уже развеян,
Лечу на Родину, которой
Я и такой, сожжённый, верен.

Граница. Родина. Смоленщина.
Ветряк. Речушка. Перевоз.
Седая сгорбленная женщина,
Полуослепшая от слёз.

Её морщины словно шрамы.
Глаза с извечною мольбой.
Кричу, кричу ей: «Здравствуй, мама!
Я снова дома, я с тобой.

Вновь буду жить под отчей крышей
И никуда не пропадать…»
А мать меня совсем не слышит,
Меня не замечает мать.

Стоит, качается былинкой,
Концы платка прижав к плечу,
А я над нею пепелинкой
Летаю и кричу, кричу…

МАРЬЮШКА

В деревне, вымершей на треть,
Когда лист желтый землю кроет.
Сладка надежда умереть,
Но мучит мысль: а кто зароет?
«Старик Маркел на том конце,
Что на отшибе, под сосною,
Зимою умер на крыльце.
Нашли же, бедного, весною!
Под снегом зиму пролежал
Считали все, уехал к внуку.
А ведь ему сам Жуков жал
За доблесть воинскую руку.
Ты сочини о том стишок,
Как схоронили на погосте
Всего-то, Господи, мешок,
А в нем-обглоданные кости».
Старуха Марьюшка в окно
Глядит, как узник, обреченно.
«Ей-ей, уехала б давно,
Да с сыновьями жить учена.
Уж лучше здесь…» И видит Бог,
Глаза не застит ей обида.
И пса, что чешется у ног,
Она пинает лишь для вида.
Как и явление слезы-
Искать не надо, что за нею.
А что до пса, кота, козы-
Нет для нее существ роднее!
Старуха Марьюшка, жива ль?
Не знаю, ничего не знаю…
Метет за окнами февраль,
А я ее все вспоминаю.
Как с ней, пугая воронье,
Ходили в луг и травы рвали.
Как на погосте для нее
Живой, местечко выбирали…

МУЗЫКА

Ни француз, ни германец, ни янки
Не расслышит в «Прощанье славянки»
То, что слышимо еле и глухо
И отнюдь не для чуждого слуха.
Не расслышит и не содрогнётся,
Не заплачет и не отзовётся:
Недоступное для иноверца
Разрывает нам каждому сердце!
Лишь омытое собственной кровью
Называется нами любовью…
Мы не хуже других и не краше,
Только долго прощание наше.
Потому и по коже мороз:
Солоны океаны от слёз!
Так прощай и забудь, что мы были,
Что так страстно и верно любили,
Что, готовясь к смертельному бою,
Брали музыку вместе с собою…

* * *

Залегла деревенька у брода,
В глухомани, вдали от дорог.
Нету русскому духу извода!
Как не верить такому я мог?

Вот они, два мальца и девчонка,
Гонят стадо под сенью лозин.
Как кричат они дружно и звонко
Под замахи своих хворостин!

Загорели их руки и лица
На ветрах и под солнышком всласть.
Не твои это дети, столица,
От которых давно отреклась.

Не твои! Это дети народа!
Ими будет Россия горда,
Та, которой не будет извода
Веки вечные, никогда!

Так живи, деревенька у брода,
В глухомани, вдали от дорог,
Будто в сердце родного народа.
Да храни тебя время и Бог!

НА СЕЛЬСКОМ КЛАДБИЩЕ

На сельском кладбище особый,
Ненарушаемый покой.
Хотя лежат здесь не особы –
Покойник не ахти какой:
Мужичья кость, простые люди,
Чьим потом залиты поля,
На ком держалась, да и будет
Держаться русская земля.
Потомственные хлеборобы,
Народ воистину земной…
Над ними в январях – сугробы,
В июлях - клеверный прибой,
Да неба чистого громада,
Повсюду хлебные моря…
А что еще по смерти надо,
Что надо, честно говоря?