Однажды

Однажды может выберусь из сна,
С запястий исхудавших скину все оковы,
Сломаю цепи все, что сам себе создал,
И жить тогда начну по новой.

Не в тьме скитаться буду со свечой,
А я маяком сжигать беспечные потуги,
Потуги осознать, кто был всему виной,
Но это всё без помощи науки.

Я – богохульник, я – антихрист и Иуда,
Я - алкоголик, я – бездельник и смутьян,
Я бью в истерике хрустальную посуду,
Пока осколки усыпают мой единственный диван.

А после спать ложусь и кровью истекаю,
Но боль не чувствую и сдержанно молчу,
И вот уже стервятники почти собрались в стаю,
Наперекор им улыбаюсь и встаю.

Опять в строю с бинтами на предплечье,
Опять с заштопанной душой,
“Вам навсегда или на вечер?”
“Ещё на раз, а после – на покой”.

Но этого покоя слишком мало,
И я вернусь повторно за второй,
Второй попыткой, что возможности давала,
А я умножил их на ноль.

Я поделил на части без остатка
Фрагменты собственной обугленной души,
Огонь не вылечил припадки,
Огонь забрал всё то, чем дорожил.

Теперь осталось только пеплом
Посыпать голову свою,
Травить рассказы, выбравшись из склепа,
Ловить эффекты дежавю.

Ведь я когда-то видел это:
Клавиатура. Пальцы. Монитор.
Я точно помнил встречу летом,
А после – вспышка. Тёмный коридор.

Удар дубинки по затылку,
Бейсбольной битой по ногам,
И осознание ошибки:
От дураков сбегаю к дуракам.

Однажды выскажу им всё,
Скажу о том, как ненавижу,
Что Дед Мороз к ним не придёт,
Что мир – антиутопия из книжек.

Где телевизор многозначной пропагандой,
Устами Господа с глупцами говорит.
А мне ответят: “Ну и ладно.
Зато есть ипотека и кредит!

Ещё есть верные товарищи-друзья,
Ещё есть дети, хоть и трое,
Зато есть крыша и семья,
Все остальное – мы построим”.

Я тоже строил, что теперь?
В душе моей обрушился фундамент,
Склонилась на бок в сердце дверь,
А чувства тлеют как пергамент.

И снова пепел. Снова тьма.
Потух в тьме последний факел.
На небе полная Луна
Стоит в своём парадном платье.

И медленно склоняется ко мне,
Губами Дьявола омерзительно целует,
Я жарился на медленном огне,
Пока врывались в тело пули.

И каждая вторая – с новой силой,
А каждая седьмая – наповал.
Любовный лес застроили могилы,
На кладбище привносят карнавал.

И я смотрю на это между пальцев,
Смотрю с закусанной губой,
Не говорю судьбе, мол, сжалься,
Тяну на дно её с собой.

Она же прыткая зараза,
Читает мысли по глазам,
И понимает с полуфразы,
Всё то, что даже не сказал.

Она диктует правила, законы,
А я всё перевариваю, сплю,
Пока другим диктуют с телевизора иконы,
О том, за что страну свою люблю.

Никто не скажет: “А за что я ненавижу?”
Всё это – неугодный балаган,
Меня поставили на спиленные лыжи,
А вместо палок выдали радар.

И вниз с горы незамедлительно столкнули,
Я еду и неистово кричу,
Но все спасатели предательски уснули,
Снотворное подсыпали дежурному врачу.

Теперь, на скорой точно не уеду,
До скорой встречи попрощаться не смогу,
И не отмечу вскоре я победу,
О поражении – скорее промолчу.

И стану серым, односложным,
Как рифма в собственных стихах,
Никто, ничто мне не поможет,
Ведь я дурак, что остаётся  в дураках.

Однажды может быть изменится хоть что-то,
Схвачу не нитки и иголку,
Оковы сброшу, медленно проснусь,
А корявый штопор,
Откупорю бутылку.
Незамедлительно напьюсь.

Глаза закрою, но начну внезапно плакать.
Начну подушку в клочья разрывать,
Ведь сердце – фрукт, но в нём проели мякоть,
А косточками – можно лишь плевать.

И я плюю на сложные созвучья,
Плюю на ритмику в болезненных стихах,
Творю не так, чтоб стало лучше,
А чтобы не сойти совсем с ума.

Я строчкам давлюсь как Аспирином,
Глотаю их как Галоперидол,
Я пью их словно витамины,
Я капаю их будто Корвалол.

С тошнотным привкусом Солодки,
Зажёвываю пачкой Нервохель,
Мы сели с вами в одну лодку,
Но это лодка села окончательно на мель.

Теперь по разные пути,
Теперь по разные дороги,
Вы в волосах крутили бигуди,
Я в колесе крутился, переламывая ноги.

И кости вдруг неправильно срослись,
Неправильно сложились мысли в эти строки,
Неправильно срослась в итоге жизнь,
Вас слишком много, но почему я одинокий?