О Хлебникове

Так-то Витенька.
Про меж своих Витенька.
Это на вынос Велимир…
Только-только заскрежетало новое течение,
Запущены маховики «футуризма».
Вывозили пред ясны очи России
Небывалый досель организм:
Несуразный весьма драндулет,
Приспособив под Русь –
«будетлянство»
( ни на йоту не стало яснее…).
Воплощение «весёлого ужаса» времени.
- Через нас говорят «уста рока»!
- Зададим драпака Маринетти!
И у нас есть свой «слон футуризма»!
Облечён камарильей поэтов,
(Вот бедовый безбашенный люд!)
Коренным опрометчиво впрягся
В механизм – основной шестерёнкой…
Кто бы выдержал больше сравнений?
На слуху кутерьма его прозвищ:
- Колумб поэтических материков,
- очарованный странник русской поэзии,
- плавильщик и сплавщик славянских слов,
- воскреситель «подохших размеров»,
- автор звёздной азбуки,
- кривдистой правды певец,
- числяр, цыфрун (число – мера мира),
- «со словом как крот» (Мандельштам),
- заштатный русский Однодум,
- речетворец и пахарь мозгов,
- Истома-Есир – шебутной русский человек,
- сырьё его проповедь…Посушить Мыслителя…(«Зангези»)
- любитель говорить с мёртвыми,
- дервиш, планетчик, творянин,
- журчей Поэзии,
- божественный враль,
- естественное явление Природы…
Низложено библейское «будьте как дети» -
Ему невдомёк - как иначе…
Его папа рожал,
Орнитолог.
Да и мама причастна.
Старалась.
Появилась неслыханная Птица.
Повитухой Калмыцкие степи.
В степях – «лучшими свистами птиц…»
Признавал только «птичье житьё»
И от птиц повелись «небокниги».
Утвердилось, что цвет василька
перейдёт в кукованье кукушки…
И не думал кого-то щадить.
Разгулялся в чаду словоновшеств.
С упоением в них трепыхался.
Добывал самовитое слово.
Хлебников насущен хлеб всех.
Кабы так. Кабы так…
Приспособленный спать на ходу,
Прислонён круглосуточно к делу,
Столько соорудил снизок слов…
Он же красноречиво молчал,
Молчание иногда, что воздух.
Был упорный, заправский молчун.
«Грозовой немотой» полнил споры.
Он таков, что сравнить его не с кем.
Несомненно - с ним не было скучно!
Кто как он ошарашить умел?
- Будущее решит кто будет грызть кочергу зубами.
- Наденем намордник Вселенной,
Чтоб не кусала нас, юношей.
- Горе вам, взявшим неверный угол сердца ко мне.
- Я – одиноким врачом
В доме сумасшедших
Нёс свои песни – лекаря…

Бунин тактично злословил…
Не тактично! – Токсично! – Помарка…
«Очень лубочная игра в помешанного.»

Иногда от него доставался
то паутинный, то перистый образ.
А, пожалуй, и не иногда.
Таковы переплески Таланта.
Будетлянин ещё анти цуцик.
Он во всём культивировал анти.
Был отъявленный анти стяжатель,
Презирая торгашеский мир,
Намерещил анклав анти денег.

Предпочтённый напиток – «чифирь
Математического сухостоя»…
Перемкнуло на 317.
Для него судьбоносная цифра.
Для него и для Шара Земного.
Это долгая мысль,
И на ней
Он и то не особо топтался.
Его вера незыблема – Путь.
Он освоил уменье идти.
Приходить не умел никогда.
Пропах шпалами.
Пахнул мазутом.
Всем парфюмом железной дороги.
Там и битум ещё и гудрон.
Совпадал с паровозом нечасто.

По пространству испытывал голод
И нещадно его пожирал.
Зафиксировать Витю – пустое…

Опознавался по наволочке – котомке.
Наволочка не предавала.
Наволочка и не думала против него
 наволчиться.
Была туго набита стишками
И привыкла подушкой работать.
А однажды пошла на раскур
Деревенской хмельной шантрапе.
А ему даже не было жалко:
Ведь важнее мальцам покурить.

Парусил по Руси
и не только…
Вплоть до Персии допарусил.
Там, представьте, ещё комиссарил.
И два тифа ещё победил.
В Баку вовсе постигла удача:
Поменял на фунт винограда
свой обтёрханный драный фуфарь.

Петроград.
«Город хитрый как муха.»
Обозначится вечный шатун –
Цапнут, скрутят, спровадят в «Собаку».
Был родным её статус бродячий…
В ней захлопнут на пару часов.

Он попробует честно читать.
Пара-тройка четверостиший
Пробубнится…
Готовое – скучно.
- И так далее…-
Выдохнул. Сдулся.
С ним Маяк.
Он всегда безотказен.
«Небокниги» блестяще прочтёт.

А однажды заманным путём
Обрекли дромомана на кров.
Злыдни!
Дом вопиюще нормален!
(Сумасшедшие им обжиты…)
Возмутила глубокая ванна
Глубоко возмутила, глубинно.
Ещё больше – почти что перина.
Вероломно в неё погружён.
Да позорной пижамой унижен!
Да почищен, поглажен, причёсан
(Председателю Шара Земного
непосильней всего причесаться…).
Перед эти накормлен «от пуза»
И турнепсом, и тюрей и воблой…
(Пузо. Вот уж чего не бывало…).
Что застали на утро? –
Калачик
мирно
на прикроватной циновке
Сладко и безмятежно сопел.
Бедолажничества не сломить!
И с утра не давали покою,
Продолжали садировать чаем.
Не глумленье ли завтрак с утра?
Чаепитие было безумным!
Со всем прочим слегка примирило.
Про него соскреблось с языка?
«Я настойчиво кричал из под блюдечка.
Но никто не услышал.»
В том и дело.
Никто не услышал.

«И камни будут надсмехаться над вами
как вы надсмехались надо мной.»