Инна Кашежева

ИННА КАШЕЖЕВА
(1944 - 2000)

Не уходите в сытость, люди,
о, сколько нас ушло уже!
Я не о чарке, не о блюде,
не о наряде – о душе.
Россия голодала много,
в ярме двужильности дыша,
но шире поля, выше Бога
была всегда её душа.
Я знаю, вы меня поймёте,
и пусть не будет мнений двух:
мы кровь от крови, плоть от плоти
того, что есть России дух.
К излишествам не привыкайте,
не заходите за черту.
Изголодаемся давайте
по человеку, по труду.
По песне, но не электронной:
ведь есть на свете соловьи…
По, чёрт возьми, неразделённой,
но все же, Боже, по любви!
Не будет музыки без лютни,
без муки в сердце мёртв поэт.
Не уходите в сытость, люди,
назад пути оттуда нет.

* * *

Быть возлюбленной поэта –
это (ах, пойми же ты)
быть хоть лучиком, но света
в темноте его беды.
Быть возлюбленной поэта –
это вдруг самой не стать:
в муках ада, в строках бреда
постепенно оживать.
Быть возлюбленной поэта –
это с грустью наблюдать,
как дымится сигарета,
чтобы пеплом рифмы стать.
Это с ночи до рассвета
слышать гулкий стук в груди.
Быть возлюбленной поэта –
это... Бог не приведи!

НОВЫЕ РАЙОНЫ

Островки нетронутого леса
среди новых голубых домов.
А наверно , лесу очень лестно
изменять течение дорог?
Плавно устремляясь к повороту,
огибая гордую листву,
вновь дорога чествует природу
по ее святому старшинству.
Почему, уставшие донельзя,
скоростью зажатые в тиски,
мы порой пешком дойдем до леса,
а потом садимся на такси?
Просто люди мы, и оттого-то
сколько нас в машинах ни вози -
так нужна нам вечная природа
посреди внезапной новизны.

* * *

«Кавказ подо мною...» – а тропы все вверх,
туда, где туманы сплошной пеленою.
Ах, Пушкин! В какую затею ты вверг
меня этой фразой: «Кавказ подо мною...»!
«Кавказ подо мною...» А он – надо мной.
Скажи, что мне делать с твоею строкою?
Хотя высоко я – достану рукой
луну, словно шарик она надувной.
Хотя я смотрю на орлов свысока,
и где-то внизу облака проплывают,
и губы мои без конца повторяют:
«Кавказ подо мною...» Ах, эта строка!
Сместила понятья, смутила меня...
Запутала не по своей ли вине я?
Ведь я не могу утверждать, что в огне я,
когда я всего лишь стою у огня!
Но только судьбы не ищу я иной,
довольствуясь даром, какой мне отпущен.
Так мало поэзии дал он... А Пушкин
по праву владеет Кавказом и мной.
И всё же не надо мне доли иной,
и всё же идти мне дорогой одною.
«Кавказ подо мною...»
И вечно, как Пушкин,
Кавказ – надо мной!

* * *

Я слышу, как небом синим,
я вижу, как веткой клейкой
кричит моя Россия
Кавказу: «Салам алейкум!»
Я слышу, блеснув просторы
рассветом большим и красным,
кричат в ответ мои горы
по-русски ей: «Здравствуй!»

* * *

Жизнь – одуванчик, мы – пушинки,
дунь, и кого-то нет уже…
А если дунут по ошибке,
куда лететь моей душе?
Не знаю мира я иного,
любя земные рубежи…
Душа к полёту не готова.
Поосторожнее дыши.

* * *

Я пью судьбу, подобно
кувшину с молоком:
не дробно, не подробно,
а сразу – целиком.
Я пью судьбу, как будто
большой кувшин, – до дна!
Ведь только было утро,
а вот и ночь видна...
Что капли почему-то
вдруг иногда горчат,
не виноваты утро,
кувшин или гончар.
И ночь не виновата
последнего глотка...
А всё же маловато
в кувшине молока!
Пьёшь – на себя посетуй,
что думаешь опять:
«...За капелькой последней
всё снова бы начать...»
И я, и ты, и каждый,
приговорённый жить,
с рожденья болен жаждой
бездонное испить.
Не оскудеть потоку
с достигнутых вершин,
когда вручишь потомку
наполненный кувшин!