Пьяной

С тобой я готов был идти на пьянки,
как воин грудью на амбразуру.
А с похмелья лизать синяки и ранки
твои, — что сам и поставил сдуру…

Наше чёрное знамя сияло так ярко,
как может сиять лишь небытие.
Врата ада — наша венчальная арка.
Да пребудет имя твое в забытье!

Да пребудешь ты по дешёвым барам
и по густо накуренным кабакам,
у модных, тупых девах и амбалов
на похотливых, грубых руках.

Ты веган, — сердце моё сожравший,
переваривший, высравший.
Но на твоём пиру — я не проигравший.
Я, словно Пирр, — всё же выигравший!

Моя душа — руины Сталинграда:
ты по ней прошлась огнём «Катюши».
За худшие роли нам Оскара надо,
но Оскара Дирлевангера лучше.

Кто есть я? Всего лишь прохожий
в грешном городе твоей душонки.
А что ж теперь наша масонская ложа,
в которой сидели мы, — зеки на шконке?

Загробный цвет твоих татуировок
в моих глазах, точно катаракта.
Следы твоих белых измятых кроссовок
в моём внутреннем мире — равны теракту.

Ты с горем пришла. И с горем ушла.
Я последний верил в тебя, Богиню,
изваянье которой вот-вот раскрошат,
а после — обломки в меня же кинут.

Надо было бежать без оглядки. И всё.
Словно йог по сомнений осколкам.
Но я был твой буриданов осёл
меж двумя стогами ржавых иголок.

А, если точнее, меж твоими грудями,
что пахли закатом древней империи.

Конечно, чувство пройдёт с годами,
будто мёртвая кожа, гния, прея,
обнажая истину,
обнажая скелет.

Кости — останутся чистыми.
Воспоминания — нет.