Слушая Вертинского

           В банановом и лунном Сингапуре, в бури,
           Когда под ветром ломится банан,
           Вы грезите всю ночь на желтой шкуре
           Под вопли обезьян.

Звонит печально колокол...
Не знаю, где, откуда.
Знакомо, тихо, дорого...
Наверно, это Будда
поёт за ширмой партитуры
ленивого дождя
в бананово-лимонном Сингапуре,
браслетами и кольцами звеня...
Но, нет, не Будда, голос Азнавура,
хотя немного ниже...
О чём ты? Про свет витрин Парижа?
О мокрых мостовых и столиках кафе?
О зонтиках каштанов, развалах книжек,
танцовщицах Лотрека на сценах кабаре?
О Мулен-Руж, неоне и падающих листьях?
О лавках, где торговцы пекут резной багет?
О розовых фиалках в тележках у флористок,
и где к сырам Беарна нальют вам Ла-Файет?
Коньяк? Ну, что же... Я не прочь.
Но, чёрт, в руке - стакан дрянного джина.
Официант! Мозги мне не морочь.
Быть может есть у вас сухие вина?
Я выпью за Париж, хотя и он не стоит,
ни дыма сигарет, ни медного гроша.
Я чувствую в дожде волшебный запах хвои
и вкусы утомлённого борща...
Звонит печально колокол
О чём ведёт он речь?
О том, что было дорого...
Сегодня в лодке — течь
судьбы моей... Я праздную... Налейте лучше рома.
Сегодня ночь моя крутого перелома.
Не дома.
Ну и пусть. Закуска — панцырь краба.
Соседний стол, мулат и переливы храпа;
мне каши бы гречаной с ломтём ржаного хлеба,
но бармен напевает под нос куплеты рэпа;
У стойки — пианино, облезлый чёрный лак.
За дверью - медь Луны и чей-то странный флаг
на фоне волн морских, серебряной глазури
в бананово — лимонном, дождливом Сингапуре...
Здесь рай... Так говорят. И апельсинов груды.
Когда есть деньги ты, с утра беспечно пьян.
Но светлый мир сияющего Будды
исчез в тени мечетей мусульман.
И, Господи! Откуда? Как брызги крови с плахи
из ливня появились буддийские монахи.
Босые, на подошвах у некоторых - раны,
завёрнуты тела в куски лимонной ткани.
Куда вы? Отдохните... В чём веры вашей суть?
Один из них ладонь мне положил на грудь,
а дальше - на тропу, идущую в тумане;
Я понял, вера — путь...
      -  Идите, я за вами!