Советы оптинских старцев-99

СОВЕТЫ ОПТИНСКИХ СТАРЦЕВ

(Хроника начала духовной жизни)


ИЗ МАКАРИЯ ОПТИНСКОГО

Вы удостоились вкусить дары благодатных
ощущений. Сие вам показано, что есть
благодать Божия и дабы вы могли различать
ложь от истины и блага мирские и блага духовные.
Но она вам показана и скрылась, ибо не можете
понести ее, не искусившись во брани со страстьми
и не стяжавши смирения.

27.05.18 г.,
День Святой Троицы


ИЗ АМВРОСИЯ ОПТИНСКОГО

Если настоящая жизнь наша есть не что иное, как подвиг, а подвиг не бывает без борьбы, а в борьбе человек без помощи Божией бывает немощен и несилен, то и должны мы, вместо того чтобы унывать, к Победителю тёмных сил взывать: «Побори борющие мя».

27.05.18 г.,
День Святой Троицы

... Вместе с епископом Митрофаном продолжаем исследовать истоки русской революции, огромное, многоплановое влияние этого переворота на нашу сегодняшнюю жизнь. Причём, влияние настолько гибельное, что нам понадобятся десятилетия, чтобы освободиться от него. Хотя полностью освободиться уже не удастся. Слишком далеко ушли мы от Бога, Его заповедей, Его Истины. Этот безумный отход родствен нравственному падению Адама и Евы. А может, и превышает ту степень гадливости.

Епископ МИТРОФАН (Баданин)

ИСТОКИ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

(Цитаты и комментарии)

*   *   *

Не только историк, но и любой российский патриот справедливо укажет, что Пётр Первый совершил грандиозный прорыв в модернизации страны, в продвижении интересов России на Балтике, заложил прекрасную северную столицу, утвердил основы армии и флота и сформировал их соответственно тому времени.

(Всё верно, за исключением «интересов России». Силой, захватнической войной они достигаются лишь на короткий срок, становясь позднее, даже через века, камнем преткновения, причинами страшных, кровавых раздоров и долгой вражды).

К концу царствования Петра существовало 233 завода, в том числе более 90 крупных мануфактур и верфей. Его неукротимая энергия в превращении России в государство европейского уровня вызывает уважение и сочувствие к небывалой дерзости его планов.

Но при этом нельзя не видеть всех тяжёлых последствий такой жестокой ломки, именно революционных методов, применённых императором в безжалостной перестройке всех областей жизни. После себя он оставил Россию в полном изнеможении от этого запредельного напряжения сил, и не только в великом материальном истощении, но и ещё в большем морально-нравственном разложении. Именно Пётр зародил и утвердил своим монаршим авторитетом неуважение к исконному русскому духу, благословив, по сути,  целенаправленное глумление над теми строгими моральными и нравственными устоями, что сложились в общественных и социальных институтах страны, которые были надёжными скрепами всех важнейших традиций российской жизни.

(Из только что прочитанных выдержек следует, что православная вера до Петра Первого была в России на столь высоком уровне, что служителей церкви и народ, и власти почитали, как непогрешимую святыню. И что неуважение к ним полностью исключалось. Но это далеко не так. В «Борисе Годунове» Пушкина есть сцена, в которой не весьма приглядно показаны монахи-странники и неуважительное к ним отношение, а уж автор трагедии изучил и петровскую и допетровскую эпохи безупречно. Но это цветочки по сравнению с показом взлётов и падений русской церкви со дня её основания, которое мы находим в основательном исследовании темы известным историком Карташовым в двухтомнике «Очерки по истории русской церкви». В течение многих веков авторитет христианства на Руси волнообразно то падал, то поднимался, причём при каждом падении ухудшалась жизнь народа и положение страны в целом. Так что не был Петр Великий первым обличителем нашей церкви. Да и не могла и не может вера Христова быть постоянно на высоте, поскольку люди генетически грешны, и больше их тянет к делам грешным, чем к святым.

Хотя, отбрасывая некоторые неточности брошюры, нужно признать, что времена Петра Первого, действительно, стали переломными в отношениях между церковью и властью, церковью и народом. Но не столько по вине императора (он явился выразителем, средоточием общей жизни), сколько по вине постепенного отхода нашей нации от Истины Христовой. По мере этого отхода и наказание Господне копило свою полноту).

Очарованный нравственной и моральной свободой европейского Ренессанса, свободой мысли, манер поведения, Пётр стал безжалостно выкорчёвывать самые основы самобытной русской культуры и русского быта. Как пишет Карамзин: «Пылкий монарх с разгорячённым воображением, увидев Европу, захотел сделать Россию Голландией».

(Надо думать, не Голландией хотел сделать Россию Пётр Великий, а сильной, экономически развитой державой, но мощное сопротивление интенсивному обновлению, консерватизм россиян, укреплению которого способствовала и вера Христианская (не нужно скрыать и этого момента), сделали явление и добрым, и злым. Страна справилась с долговременной отсталостью, но всё больше уходила от Бога).

Никакой Европы из России так и не получилось. Россия осталась Россией, но с искалеченным, духовно чуждым русскому народному духу, высшим слоем русского общества. Историк Башилов Ю.Е. пишет: «После смерти Петра началась самая нелепая страница истории русского народа. Те, кто должны были вершить его судьбу, попирали его веру, презирали его обычаи, на каждом шагу издевались над его национальным достоинством».

(Это объясняет то, что власти Руси, за редкими исключениями, никогда народу не служили, а служили только себе родимым. Хотя эгоизм власть имущих в большей степени объясняется некоторыми отрицательными качествами русского менталитета, скажем, замкнутостью, равнодушием к другим, завистливостью и т.п.)

Неудивительно, что после Петра наступил застойный и бездарный исторический период, отмеченный многочисленными дворцовыми заговорами, при отсутствии всяких нравственных сдержек, с полной гегемонией иностранцев. Но именно при Петре сформировались первые интеллигенты, этот незначительный слой образованных, по-европейски воспитанных людей, в которых от рождения оказалось заложено пренебрежительное отношение ко всему русскому и восторженное, безоговорочное преклонение перед иностранным, европейским.

Поизошёл трагический тектонический разлом в государственном устройстве страны — раздел между прежней «народной» Россией и новой, абсолютно чужеродной, аристократией государственной власти.

(По-моему этот процесс — от народной к аристократической, от общей к частной — идёт во всех народах мира от их истоков. Это общий ход развития).

Пётр I с какой-то порой явно нечеловеческой энергией осуществлял, по сути, великую революции в духовном мире России. Он уничтожил Патриаршество и сам назначил себя главой Православной Церкви, которой управлял через светскую фигуру обер-прокурора и особую канцелярию. Самодержавную роль царя-батюшки, эту самобытную русскую форму монархической власти, он заменил любезным ему европейским абсолютизмом (Опять-таки здесь сказывается постепенный отход народов от Бога, а не одно петровское время. — Б.Е.)

В российском понимании народ дан Царю Богом для монаршеского попечения о благе этого народа, и Царь повинен дать ответ пред Господом. Российское самодержавие должно служить пользе народа, славе Божией, и оно ответственно перед судом Божиим. В свою очередь, королевский абсолютизм Европы не признаёт никакой ответственности ни перед кем. (Это христианское понимание власти у нас проявлялось в те периоды, когда, как мы уже отмечали, вера в Бога достигала высшей точки. — Б.Е.)

В результате в духовном пространстве Руси, как писал Н. Бердяев: «к XIX веку сложился своеобразный русский духовный тип, принципиально отличный от духовного типа русского средневековья, Руси Московской, и из этого типа нужно выводить истоки и понимание воинствующего атеизма русской революции». (Бердяев Н.А. “Русская религиозная психология и коммунистический атеизм”).

*   *   *

Понятия воинствующий атеизм, воинствующее безбожие, богоборчесто — есть в итоге самая суть духовного мироустройства каждого русского (да и не только русского) революционера. Революционное брожение в душе возможно лишь при условии утраты веры. Это порой не вполне сразу осознаваемый человеком выбор пути, который ведёт к уходу от Бога и последующему единению с иными силам. И пусть никто не обольщается — закон этот неумолим, ибо «никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть» (Мф. 6, 24)

Любая революция — это восстание не только против установленного Богом порядка, но именно восстание против Бога. Это противодействие той высшей Силе добра, справедливости и любви, которая раздражает, мешает такому человеку, противостоит его движению вниз по пути крайней степени озлобления и сатанинской гордыни. Это безумная попытка заглушить тот удивительный камертон, который заложен в каждом человеке от самого его сотворения, — против внутреннего нравственного закона, живущего в нём, — против человеческой совести.

(Эти выводы епископа безошибочно истинны).