Это вира моя...

Это вира моя, десятина и мой налог,
литература всякая упирается в потолок 
политики, языка, конкурсного условия,
каждое из каких чуть более привередливо,
в фестиваль, на который не еду я,
в уровень знаний, которыми я подкована,
в город, в котором мне одиноко.
Одиноко мне.
Потолок не стеклянный,
а оловянный,
слов-исключений край гауссианы,
на котором находятся амбассадоры
ненаписанных книг,
недописанных песен,
сюжетов, намертво неинтересных,
игр закулисных,
людей, с которыми пьешь не чай,
пустота, заедаемая печаль
неотправленных писем,
неполученных писем
от издательств собственных стран.
Если бы шанс был дан…
Потолок не стеклянный,
а деревянный,
Сердце не требует перемен,
Подними среди ночи, ударь о стену.
Все равно пишется с двумя "н",
пишется с двумя "н".
И ныне, и присно, и во веки веков.
Здесь было слово, (считается, что любовь).
Потом был маленький человечек,
Частица Великой Речи,
лезущий через все эти потолки,
вопреки 
всему, что установило лихое время,
чья-то подпись или печать.
Все, что ему хотелось бы –
прозвучать.