Два князя

Два князя, два брата, сбирались на бой.
И старшему младший признался:
"Слаба моя рать, чтоб с татарами драться,
И сам воевода я очень плохой.
Не буду обузой. Чем ехать с тобой,
Я б лучше остался.

Ведь дому сожжённому быть моему,
И княжеству быть разорённым,
Коль рать моя будет совсем истреблённой,
Когда отомстить нам татары придут.
Ты вновь устоишь, — так сказал он ему, —
Мне ж быть умерщвлённым."

"О, нет, Никодим. — так ему отвечал
Василий, его братец старший. —
Не так уж ты слаб, и степняк не так страшен,
По силам я службу тебе подобрал:
Ведь, как бы татарин нас не угнетал,
Победе быть нашей.

В том месте, где биться решил я с Ордой,
В лесу, за широкой рекою,
Засадный ставь полк, и когда будет мною
Победа одержана, ты примешь бой.
А там — славный пир! И помчим мы домой,
Отметим с тобою!

Но коль моё войско к победе близко,
А гибнуть оно начинает,
Под натиском строй наш безудержно тает,
Коль нагло татарин к реке нас сгоняет,
Не стой же. Увидишь, что брат погибает,
Мчись в битву ложбиною или леском."

На том порешили. И дня через три
Всё войско в поход выступает.
Но вот уже сумерки. Брат младший ставит
Свой лагерь в лесу. Вот, в шатре он сидит.
Уж звёзды зажглись, уж свеча не горит —
Он спать не желает.

"Зачем мы на дикого зверя идём,
Когда нет кинжала в деснице?
Татары затихли. Пусть крепче им спится,
А мы, как окрепнем, удар нанесём.
Что толку? Зазря мы, пусть с честью, умрём,
Оставив детей под проклятым ярмом?
Мечтаньям не сбыться…"

Но тяжкие думы прервал тяжкий шаг.
И внутрь вошёл алачюги*
Татарский посол, а за ним его слуги,
Под корзенем* алым — степной саадак*,
Над латами тюркскими — русский армяк.
-Ну, здравствуйте, други!

-Салям. Мы ваш замысел знаем давно —
Повсюду есть наш соглядатай.
У нас для похода готов меч булатный
Орудья и конница. И всё равно…
-Пошёл, пёс, отсюда! Уж всё решено,
Мы выстоим с братом!

-Постой, не губи! — тюрок запричитал. —
Сулю я большую удачу.
Хотел бы ты княжество сделать богаче,
Сильней и крупней? Много б завоевал,
Со всей земли здешней бы дань собирал...
Что ж, делай иначе!...

****
Но ежели хочешь, тебе подсобим,
Джучи лишь служи верой-правдой.
Но всё же на бой не ходи ты неравный.
И завтра, чем в битву за братом идти,
Побудь в стороне и в лесу посиди.
Ну разве не славно?"

Князь думывал долго, но вдруг молвил он:
-Согласен я с вашим решеньем.
Знаком ты с моим самым главным стремленьем,
И чтоб новый замысел был воплощён
Пойду я на всё, что прикажет нойон*,
С любым порученьем.

Уж утро зажглось над холмом и рекой.
Василий стоит ликом к броду.
Глядит в даль лесную он, златобородый.
Откуда татарских коней скачет рой.
И с рёвом рогов воины ринулись в бой,
Сквозь бурую воду.

****
В засаде сидит Никодим на холме
И видит, как бьётся Василий:
Стоит по колено уже в речном иле,
Его добивают татары в реке,
И хоть меч сжимает покуда в руке,
Теряет он силы:

Отрублены молодца обе ноги,
Мечом перерублены рёбра.
И он, утопая реки водах тёмных,
Взывает, копьём прямо в сердце пронзённый,
"О, брат Никодим, выходи, помоги!"

Но нет. Не дрожит Никодима рука,
Спокойно с холма он взирает,
Как в мутной реке его брат погибает,
Внушая себе:"Жертва невелика,
Коль княжеству блага и мир навека
Правитель желает."



* * * *     * * * *     * * * *



Прошёл год с той битвы, и уж Никодим
Все земли покойного брата
С согласия хана Орды получил
И в новых пирует палатах.

Но вкусен ли из закромов его мёд?
А дичь, что он им запивает?...
Его изнутри что-то тяжко терзает,
Насытиться жизнью никак не даёт...
И вот на охоту, — тоска пусть уйдёт, —
Он раз выезжает.

Он скачет по лесу, по дикой тропе,
Казалось, заблудится скоро.
И вот, в самой чаще зелёного бора,
Тропа, ускользнув где-то там, вдалеке,
Его незаметно выводит к реке...
Знакомый пригорок...

****

Нет ныне рубацких изрезанных тел,
Их кровью залитых шеломов...
Над чёрной водою закат догорел,
Пора бы уж ехать до дома.

Но нет. Никодим вдруг слезает с коня.
Смурной, он на реку взирает.
И битву, и брата он тут вспоминает.
И, слёз не сдержав, во всю грудь восклицает:
"Василий, прости… о, прости же меня!"

Дул ветер холодный над мутной рекой,
Камыш и осоку качая…
Но князю никто вовсе не отвечает.
Стоит он, чело закрывая рукой.
И, будто во сне, над водою рябой
Он вдруг замечает:

****

Встают над рекою полки мертвецов,
Их рыбой изъедены лица,
Чернеют их кости гнилые, и зло
Взирают пустые глазницы.

А перед всей ратью встаёт на коне
Мертвец в речном иле и пене —
Василий, в лице неживой страшной тени,
Из глаз — свет сребряный, при бледной луне,
А ростом он был, пусть разрублен в спине,
В четыре сажени.

И вот Никодим уж белеет лицом,
Трясутся поджатые губы.
Ряды стальных шлемов, как дьявола зубы,
Вокруг князя сжались уж плотным кольцом.
Но, прыгнув в седло, от живых мертвецов
Князь мчится оттуда.

****

"Постой, Никодим! Я прощаю тебя. -
Рёв хриплый звучит за спиною. -
По что же ты скажешь себя лишь губя?
Идём-ка со мною!

О братец, постой! Твой конь валится с ног.
Расплаты своей ты не бойся.
Устал от мытарств и устал от тревог,
Теперь упокойся!..."

Всё хлещут лицо ветви чёрных дерев,
Темно, как при лунном затменьи.
А загнанный конь тщетно ищет спасенья,
Но падает князь, с его бока слетев,
В топь, чуя пред смертью лишь ужас и гнев,
Навстречу забвенью.


__________________________________

1. Алачюга — шатёр.
2. Корзень — мантия князей и знати Киевской Руси.
3. Сагайдак — то же, что и саадак.
4. Нойон — светский правитель Монголии.