Исповедь

Прости меня,о мать родная,
что непослушным был всегда;
гнетёт меня немая рана,
как червь земной точит меня.
Прости за горечь и обиды,
что доставлял тебе с отцом,
что в руки праведной Фемиды
отослан был в казённый дом.
За те преступные свершенья,
что я по-младости творил,
и что всегда без угрызенья
дела порочные вершил.

Вы с нежной кротостью растили
меня невольно с юных лет,
любили,верили,крестили,
пред Богом дав один обет.
Ни в чём я в жизни не нуждался;
был сыт,обут,всегда одет,
и как хотел,так развлекался,
гулял и пил,не зная бед.

Подолгу в школе не учился,
бежал от нудной суеты,
и на уроках тяготился
от общепризнанной муштры.
Водил компании лихие,
где были праздность и разврат;
и в годы юности младые
слыл заводилой у ребят.

Вас постоянно обирал я,
всё больше делая долгов;
и в той компании подавно
вкусил весь смрад земных грехов.
Сменял своё предназначенье
на героиновую смесь,
став наркоманом по влеченью
вколов в себя всю волчью спесь.

Я злобным стал от этой доли;
отца я бил,тебя ругал,
и по своей безумной воли
из дома ценности сбывал.
Ни что с собой не мог поделать;
меня связал злой героин,
я никому не жаждал верить,
и с неизбежным был один.

Друзья из детства презирали,
подруги школьные мои
меня при встречи избегали
лишь опустив глаза свои.
И первый срок, как искупленье,
я принял всей своей душой,
лишь ты рыдала в исступленье
в судебном зале надо мной.

А я,лишь хитро ухмылялся,
и всё с подельником своим
суду нахально улыбался
по фене отвечая им.
А после зона и разлука;
лишь письма частые твои
меня терзали словно мука
от героиновой иглы.

Но вскоре,я освободился,
и вновь вернулся в отчий дом;
но ничему не научился
живя безвольно в мире сём.
Вновь ходка новая;за мною,
пришли под утро опера,
и той холодною весною
суд осудил меня сполна.

Ты, снова письма мне на зону
писала почерком своим,
отца на кладбище в ту пору
зарыли под крестом одним.
И ощутил тогда безмерно
я ночью хладной и сырой,
что жил на свете лицемерно
забыв про совесть и покой.

Меня ждала одна ты в мире,
но срок мой долог был тогда,
и ты одна в пустой квартире
грустила,плача у окна.
Но сердце выдержать утрату
твоё к несчастью не смогло,
не ту я дёрнул в жизни карту
с судьбой играя как в "очко."

Лишь год остался мне на нарах
в надеждах скорбных провести,
чтоб вновь у наших окон старых
покой и радость обрести.
Но вызван был я к куму срочно
и телеграммой для меня,
посланьем скорбным в час урочный
сражён был извещеньем я.

То сердце,что меня носило,
страдало,верило,ждало,
болезнь коварная сразила
и в гроб на кладбище легло.
Себя тогда я ненавидел,
корил,безумствовал,рыдал,
весть об утрате всё же принял,
свободы часа ожидал.

Не мог себя я успокоить,
и вены резал уж не раз,
наш кум не знал как всё устроить,
чтоб сбыть меня с погонных глаз.
Но всё же,срок мой был окончен;
и я больной вернулся к вам,
диагноз мой был быстр и точен,
я угасал не по годам.

Туберкулёз клешнёй суровой
меня на зоне пожирал,
и под плитой гранитной,новой,
в могилу, я в гробу ниспал.
Над нею надмогильным храмом
гранитный памятник стоит,
и лик мой взглядом беспристрастным
на мир задумчиво глядит.

А рядом,матери печальный
застыл для сердца милый взор,
а с ним, отца анфас прощальный
глядит на путников в упор.
Да эпитафья с позолотой
ещё читается порой,
да ствол рябины с алой кроной
сплелся корнями под землёй.

Как я б хотел,о мать родная,
всю жизнь бы заново прожить,
всё в ней немедля изменяя,
трудится честно и любить!
Я всё б отдал для этой цели,
но скован цепью бытия,
и ныне в царстве скорбной тени
я жду с волнением суда.
Прости меня,Господь Создатель!
И строгим словом не суди!
Ты в жизни-праведный воздатель,
и за грехи мои прости!...