Шуткой собственной убит

Пятигорских будней скука
Для рабов лечебных ванн.
Изнурительная мука
Пить целительный нарзан.

С носика бюветной кружки,
Морщась, медленно цедить.
На бульваре жарко, душно
Светски кланяясь бродить.

Был покой на местных водах
Под присмотром докторов,
Неизменный год от года,
С дозой балов и пиров.

Но внезапно был повержен.
Офицеров бравых рать
Налетела без удержу
Развлекаться, флиртовать.

А в разгаре карнавала
Заигравшийся позер,
Стал мишенью зубоскала.
Брошен в колкостей костер.

Вот на площади в черкеске
Перед дамами джигит.
На коне гарцует с блеском.
Череп наголо обрит.

«Горец» чем-то несуразен,
Хоть имеет грозный вид:
Толи он к клинку привязан,
Толь кинжал на нем висит.

Пошутил, а шутка сразу
Своей жизнью зажила.
В каламбурах, в пересказах
В эпиграммах расцвела.
 
Раскатилась звонким эхом,
Шепчут на прогулке вслед:
«…Вон большой «Кинжал» поехал…
…словно горский князь одет…»

Видно рок их вместе гонит,
Им никак не разойтись.
Вечер, дамы, флирт в салоне
Вновь заставил их сойтись.

Злость, обида и досада
«Горец» в ярости, взбешен.
Примет только смерть в награду, 
Чтоб забыть, как был смешон.

Грудь пробьет навылет пуля.
Не абрек и не мюрид,
Ни в ущелье, ни в ауле,
Шуткой собственной убит.