19 Кальянный принц

Выкраденный кем-то из наложниц
по приказу, из дворца раджи,
Он брамином ночью на Цейлоне
был забальзамирован в ростки
церемониальных пряностей из зала,
где умиротворённый Будда спит,
опоён шаманской валерианой.

Принесён был на борт индианкой,
в рубища завёрнут манускрипт —
бережливо, нежно, многократно.
А когда исчезла без улик
та, что ношу эту на корабль
занесла, мелькнув как нимфалида
из семейства бабочек на берег,
тая вспышкой сари в сонной гавани,
шевельнулся разве только тигр
на бенгальской вышитой портьере
да звезда ленивая вдали,
курс прокладывая к лавкам Португалии
челнокам заморских областей.

Так шли дни, и юный мореплаватель
в голубых коралловых завалах
и орехах арековой пальмы,
спал невидимо, с безмолвною кимвалой
в пальцах обездвиженных и чутких,
под гирляндами из склянок с расаяной.

Был у горла Гибралтара найден лишь
судовым миссионером из Версаля,
в трюм залезшего за тыквенным ситаром,
но слинявшего со штурманом на пару,
прихватив шотландского матроса,
клявшимся, что ночь пришла Самайна,
от явленья призрака в  рогожке:

Не муслим, но и не христианин,
может быть, индийский он ариец? —
сомкнутые веки — дикий ирис,
с кожею, копчёной фимиамом,
и улыбкой, словно эхо дхвани,
возлежал младенец из Шри-Ланки.

Напугал он их до искры в пятках,
до муара на кардиограммах,
кудри разметав на байхе чая,
сам не шелохнулся из нирваны, —
ямочки на щечках шоколадных,
источая сердца стук по капле
масла кассии. За ореол кумара
кончик ауры выглядывал как абрис —
так в чертогах храма изнутри
мироточат огненные чары
на фигурах статных танцовщиц,
и в орнаментах из хны на чинных статуях.
Что за  феи троллили над ним
голосами в джунглевых  трущобах,
сотканных из брачных криков птиц,
где слонам щекочут в водоёмах
резвыми теченьями ступни?
Будто бы на фресках оживает
пляска шестирукой наготы
Шивы из небесного ашрама,
куда прочим смертным не войти,
как и никому из океана,
даже мантам — дьяволам морским,
даже чайкам, реющим над скалами,
даже тем, кто в прошлые столетия
требуху ел, плавал за товаром,
пялился, смакуя листья бетеля,
в предвкушеньи призрачной земли
на  зацикленные ветром волны с палубы,
ожидая новых аватаров —
воплощенья Вишну или Лакшми,
утоляя жажду всей Европы
по Мессии инди-апокалипсиса.

А когда корабль был разграблен
корсаром с окраин флорентийских, —
зеркало вспотело от дыханья,
покрываясь золотою пылью,
и найденыш в трюме в честь Петрарки,
встрепенувшийся от  летаргии,
наречен Франческо был естественно,
посвящен в пираты тем же вечером,
трон из мидий и сырой картечи
вылепил ему приёмный папа.

*** Тут, пардон, прервёмся, чтобы прежде
выпить-закусить, разжечь кальян.
Есть процентов десять лишь надежды
что поэму вытащу со дна.