Не родись красивой

Что она не красивая, Ира поняла еще в детском саду, когда роли сказочных принцесс на праздничных утренниках доставались другим девочкам, а ей и  стишки  в четыре строки редко когда доверяли читать. Почти у всех принцесс были маленькие короны и  длинные локоны, у Иры – большой белый бант, каким-то чудом державшийся на всегда коротко стриженных волосах, и сама она была  вся такая хрупкая и нескладная. «Ни в коня корм», – глядя на Иру,  качали головами  сердобольные соседки пенсионерки и совали в детские доверчивые руки то печенье,  то яблоки.
Мальчикам принцессы нравились больше. Про школьные годы и говорить нечего: в классе учились девочки все как на подбор, одна лучше другой. А Ира, или Ирка, как чаще ее  называли, считалась самой, что ни на есть, серой мышкой: невыразительные черты лица, глаза непонятного цвета под незаметными   бровями и тонкий, еле слышный голосок.  Характером девочка была дружелюбна, но ее некрасивость (не пойми в кого!)  не давала проявиться  чьей-либо симпатии ни единого шанса.
Семья  жила скромно: родители, выросшие  в деревне, – обычные работяги на заводе, не успевали за четко набирающим ход временем, не гнались ни за лишним рублем, ни за престижем. Ирка родителей любила, уважала и немного побаивалась. Они были хорошими людьми, но со своими, особенными принципами. Дочь одевали просто: платья никогда не покупались в магазине, а шились, в основном по крайней необходимости, у  знакомой доморощенной портнихи за невысокую плату. Когда мать жаловалась на нехватку денег, отец  повторял: «Воровать я не умею, где ж их взять?» Слушая такие разговоры, бабушка, жившая вместе с ними, неизменно произносила: «Ничего, как-нибудь,  с Божьей помощью…» А Ира понимала,  что сапоги,  которые стали ей чуть малы,  придется носить еще один сезон, и твердо обещала себе - став взрослой,  жить по-другому.
Отец, как человек строгий всегда и во всем,  не терпел и малейшего непослушания. Его слово было закон: как сказал,  так и будет. Позже восьми вечера гулять не разрешал даже летом, а когда дочь училась в старших классах, ни о какой  косметике  и слушать не хотел:
– Пап, бесцветная помада, гигиеническая… можно?
– Выпорю, не посмотрю что выросла, –  отворачивался от нее отец, переключая канал телевизора. А пороть он умел, Ира это отлично знала, поэтому без лишних споров, закусив от обиды губы, спешила уйти на кухню, где вкусно пахло бабушкиными блинами.
Иногда она пыталась найти поддержку у матери,  но мать полностью разделяла мнение отца:
– Мы тебе, дочка, счастья хотим,  ты нас слушай. И слушайся! Плохого не посоветуем, знаем,  как и что лучше для тебя.  Можем и поругать,  и пожалеть, на то мы и родители. Сама вот станешь матерью, потом поймешь, а сейчас давай-ка, Ирка, сходи за хлебом. 
Не Ирочка, не Иришка – опять Ирка. Она не выносила своего имени.
– Мама, а почему вы меня так назвали? Что, других имен не было? Наташа, например, Оля, Инга…
– А чем тебе имя не нравится? – удивлялась мать, пожимая плечами и закидывая мелко нарезанный лук на горячую сковороду. – Хорошее имя…
– Грубое оно, с садика надоело. «Ирка в попе дырка. Ирка страшилка»… До сих пор некоторые обзываются…
– Вот языки бы им повырывать! Не слушай ты этих дураков, внимания на них не обращай и не надумывай ничего такого себе! Не от большого ума обзываются, разные  глупости болтают. Поняла? У меня вон борщ доваривается, иди  быстрей в магазин,  слышишь? – И мать, тихонько вздохнув,  протягивала дочери деньги на хлеб. Ирка, молча, шла в магазин, молча, возвращалась, доставала из-под подушки пухлую тетрадь с переписанными любимыми стихами Ахматовой и Блока, перечитывала заученные наизусть строки, потом брала  взятую в библиотеке книгу о таинстве Вселенной, погружаясь в космический загадочный мир, пока глаза не начинали слипаться. Тогда она подходила к окну, любовалась на манящее мерцание в тёмной вышине: ей так нравилось звёздное небо! И всю ночь, всю ночь ей снились волшебные сны - она летала, но всё волшебство пропадало со звоном неутомимого будильника.
А одноклассницы щеголяли в красивых платьях, стучали высокими тонкими каблучками по школьным коридорам, находили в учебниках тайные записки от мальчишек с предложениями дружбы.  Иногда Ирка, приходя из школы домой, закрывалась в ванной и плакала, жалея себя. «Ну почему, почему, – рыдала она, – одним все: и красота, и платья,  и.. все-все, а другим –  ничего?» Не найдя для себя ответа на эти вопросы,  долго умывалась холодной водой и выходила с красными глазами. Бабушка понимала душевные терзания внучки без слов.
– Не родись красивой, а родись счастливой. Не плачь, все образуется, – пыталась утешить она свою любимицу, которой непонятно было, что конкретно под этим самым счастьем имелось  в виду.  Ирке очень хотелось  быть красивой.
На выпускной  ей сделали аккуратную прическу в парикмахерской,  и даже разрешили подкрасить коричневой тушью ресницы. Пенсионерки на лавочке, провожая девушку пытливыми взглядами, все так же покачали  головами: «Так и худа. И красоты – на грош».
В институт поступить Ирке не хватило двух баллов.  Она подала документы в колледж в соседнем районе,  в двадцати километрах от города. Оказалось, что в  колледже учится много парней, с которыми ее симпатичные сокурсницы лихо закручивали  жаркие романы. Весь  воздух вокруг был насквозь пропитан энергией пылкой  юности, тело жаждало чего-то нового и неизвестного. Ирка грезила о любви, но парни продолжали в упор ее не замечать, и тем,  сами того не ведая,  сильно ранили нежное девичье сердце.
На учебу девушка ездила утренним автобусом, а вот обратно приходилось добираться, на чем придется. Толпа девчат после  занятий, смеясь и галдя, шла к перекрестку. Ловились попутки, все разъезжались в разные стороны. На следующий день Ирка с  белой завистью слушала рассказы одногруппниц о новых знакомствах,  вечерних свиданиях и поцелуях.
– А этот, смазливенький вчерашний, который меня подвозил, приставал ко мне всю дорогу, все телефон выпрашивал, – хвасталась какая-нибудь из девушек, и подруги сразу начинали бурное обсуждение новоявленного поклонника.
К Ирке никто ни разу не приставал. Поэтому когда водитель, согласившийся ее подвезти до города за оговоренную плату, через двести метров свернул с дороги в небольшую рощицу, она даже удивилась. Машина остановилась.
 – Раздевайся!
– Чего? – чуть раскосые Иркины глаза округлились.
– Раздевайся, натурой заплатишь, – запыхтел мужичок, расстегивая все имеющиеся пуговицы на своей одежде.
Ирка не могла поверить, что на нее, неважно почему, кто-то «клюнул». Она представила, как недоверчиво вытянутся в удивлении лица девчонок, когда она завтра будет рассказывать им об этом приключении. На нее напал смех. Она захохотала.
– Ты чего? – уставился на нее мужик. – Чего ржешь, спрашиваю?
Глядя в его недоумевающие глаза и вопросительно-глупое выражение лица, девушка безудержно и почти  истерически смеялась, хлопая тонкой ладошкой по коленке, смеялась все громче и громче. Мужик оторопело, не моргая, смотрел, как она буквально заходится в диком хохоте.
– Больная, что ли? – выдавил он из себя и, наспех застегнув ширинку и пуговицы, нажал на газ.
Выехав на дорогу, затормозил:
– Вали отсюда!
Ирка, от смеха утирая слезы, открыла дверцу.
– Чокнутая! – услышала она сквозь шум отъезжающего автомобиля.
Дома никому ничего не рассказала, но долго-долго рассматривала себя в зеркало в любимой ванной. Разделась. Медленно гладила себя по плечам, по бедрам, покусывала губы и улыбалась. Что-то случилось с ней… внутри. Отец заметил сразу: глаза дочери смотрят по-другому.
Девчонки рассказу не поверили, но для приличия посмеялись. Только стоявший неподалеку и слышавший весь рассказ сокурсник Сашка посмотрел на нее долгим взглядом и предложил:
– А хочешь, я тебя сегодня отвезу. Одну, – заключил он, сразу предупредив возможные просьбы остальных девушек. Девчонки дружно хмыкнули в ответ, испепеляя Ирку завистливыми взглядами: добиться Сашкиного внимания удавалось единицам. Девушку переполняло чувство  гордости. Она молча кивнула, еле сдерживая довольную улыбку.
Один раз «подвезу» повлек за собой другой. Через пару недель этих поездок и намотанных за это время километров-разговоров они впервые поцеловались, неожиданно для себя и очень страстно. Казалось, все звезды неба рассыпались негаснущим разноцветным фейверком над головой, когда парень тихо произнес ее имя: «Иринка».
Она стремительной птицей взлетела на родной четвертый этаж и в ванной снова долго-долго улыбалась себе в зеркало, глядя на свои припухшие влажные губы.
Вскоре девушка нашла подработку по выходным, постепенно обновила гардероб. Вроде и та же серая мышка, но какая-то другая.
 Однажды утром отец вдруг с неподдельным интересом и удивлением посмотрел на дочь: короткая юбка,  стройные ноги, распущенные волосы. Сердце защемило: «Невеста… Скоро заберут… в чужой дом».
 Иринка надела новые высокие замшевые  сапоги, накинула на плечи модный длинный шарф. Тихо шаркая тапочками, подошла бабушка, обняла сзади:
– Счастлива?
– Счастлива, бабушка. Не родись красивой, а родись счастливой, – улыбаясь, повернулась к ней  Ира.
 – Ну, дай-то Бог, дай-то Бог… А ты у нас и красивая, –  старая женщина  мягко  ткнулась губами внучке в щеку, перекрестила ее на пороге.
Днем у подъезда судачили вездесущие пенсионерки:
– Ирка-то, видали, похорошела? А была-то, была-то – ни кожи, ни рожи!
– И парня себе вон какого отхватила! Машина у него дорогущая! Сын какого-то там директора. Уж и свадьбу назначили.
– Да ты что? Может, беременная она?
– Нет, точно нет, не похоже. Я б узнала.
– Вот ведь, правду говорят, счастье – оно не это… его в руки не возьмешь!
И они, рассыпая семечки и хлебные крошки слетевшимся голубям,  привычно окунулись в бесконечный мир новых  сплетен и слухов.