Сказ о любви

Жил на свете лежебока в старом доме за селом.
Звали Сёмой лежебоку, и рассказ пойдёт о нём.
Днём и ночью бедный Сёма всё пролёживал бока,
Глядя на своё окошко, где в дали текла река.
Он мечтал в ней искупаться, прыгнуть с гиком,
Пробежаться  по водичке до колен.
Только, прыгать и купаться лежебоке было лень.
Было Сёме одиноко, никуда он не ходил.
И весь путь его далёкий от кровати до перил
На крыльце, что покосилось уж от времени давно.
Всё прогнило без устатку на крылечке том бревно.
Уж и крыша прохудилась, капли капают в ведро.
И ночами Сёме снилось, будто зверь стучит в окно.
Улыбаясь, скалит зубы, хочет бедного сожрать.
Только лень мешает Сёме, как всегда, с кровати встать.

Вот однажды лежебока видит свой ночной кошмар,
Будто дверь его широко распахнулась, и пожар
Закатился красным шаром, будто рыжий колобок,
Жарким пламенем объятый, злобно вертится у ног.
Так ошпарил ноги Сёме, что тот бедный подскочил
И спросония  в окошко сиганул, что  было сил.
Кувырком и прямо в реку. Вмиг исполнилась мечта!
И с тех пор у Сёмы лень подевалась кой-куда.

Словно Муромец Илья встал с кровати лежебока
И отправился бродить по землице в путь далёкий.
Засиделся, залежался 30 лет и 40 дней.
Пробежаться захотелось Сёме ножками по ней.
Ощутить и зной, и холод, дождь и снег смахнуть с лица.
Повидать далёки страны самому, а не с крыльца.
Сёма быстро снарядился, подпоясал свой картуз.
Взял лаптей с собою пару, на случай какой конфуз.
Накидал в котомку смело под завязку сухарей.
И почапал по дороге, ту, что видел средь полей
Из окна родного дома. И от счастья ошалел.
«Наконец-то, я проснулся! Наконец-то, я прозрел!
Вот он лес, поля и речка! Всё, что так меня влекло.
Эх, стучи, моё сердечко! Прощевай, моё село!»

Много раз сменялось солнце на безмолвную луну,
Истоптал, поди, наш Сёма всю Росеи сторону.
А у ней, как вам известно, нет ни края, ни конца.
Потому, как шар земной в виде формы у кольца.

А она, Россея, вона, распростёрлась в даль, и в ширь.
Накачался по пути Сёма словно богатырь.
Возмужал, лицом и телом, бородой уже порос.
И волосья обгорели, и тряпьё всё изнеслось.
А в обносках дяде в сорок вовсе даже не к лицу.
Захотелось приодеться, обновиться молодцу.

Вот зашёл он в одинокий дом на краешке села.
Постучал тихонько двери, та не заперта была.
Сёма в сени, там девица льёт из крынки молоко, -
«Вот, испей, парное, дядя! Путь твой видно далеко?
Проходи, устал с дороги? Мигом баньку истоплю.
Щас, дедулечка, я быстро, вот дровишек нарублю…»

«То не девичье занятье топором махать! Я сам!
Заодно потешу ручки, волю спинушке я дам.»
И заладилась работа, полетели щепки. Впрок
Заодно дровишек Сёма заготовил на дымок.

Ох, попарила девица удалые телеса!
Разрумянилися щёки, спала девичья коса
Аж до полу, жаром всласть усладила молодца.
Пропотевши, разомлевши, вышел Сёмушка с крыльца.

Что за чудо, ну дела! Разгорелися ланиты
У девицы, перед нею мужичок,  тело силушкой налито.
Застеснялася девчонка, тихо молвит: «Ты прости,
Что за старца приняла, износился ты в пути.

Весь оброс и застарел, и меня в лохмотьях встретил»
«Ничего, зато красу я твою с пути приметил.
А зовут меня Семён или Сёма, как по вкусу.
Ну, а как тебя мне речь, красота моя?» «Маруся!
Я живу тута одна, на краю у леса следом.
Люд речёт меня ведуньей, ибо трав урок мне ведом.
Кто не в страхе, тех лечу, а иные дом обходят.
Странники ко мне заходят, что по лесу долго бродят.
Вот и ты ко мне зашёл, знать судьбу спела нам Макошь.
Спей парного после баньки из ковша, робеешь? на-ко ж!

Сёма вправду, заробел, близко дев он не видал,
Потому как 30 лет в одиночку пролежал,
А теперь краса девица будет в доме с ним на пару,
И при мысли той Семёна обдало как в бани жаром.
Вся и статна, и стыдлива, хоть в сей час с ней под венец
«Остаюсь с тобой, Маруся! Знать, пути маво конец!
Я такой красы не видел, сколько землю не топтал. »
Обнял девицу покрепче, в губы щас поцеловал.
И разтаяла Маруся как снегурочка весной.
«Я намаялася, Сёма, проживать в избе одной,
Оставайся, так и быть, будь хозяином в дому.
И тебе, видать, не сладко топать землю одному.
Вот и крыша прохудилась, покосилося крыльцо,
Срубим кузню, знамо дело, будешь, Сёма, кузнецом!
Наковяльня, молот есть, что от батюшки досталась.
Лет пяток ужо прошло, сиротинушкой осталась.»
« Буду я тебе, Маруся, славным мужем и отцом
Остаюсь с тобой на веки! И скрепим союз кольцом.
Вот, покамест с бересты, апосля скую с метала.
Разживёмся, с серебра! Как красавице пристало.»
Вот под ручку в дом прошли, и в сей час в опочивальню.
Не теряя даром время «молот лёг на наковальню…»

Девять лет прошло как дым, пролетели годы в сласти
У влюблённых днём одним, не касались их напасти.
Ровно 8 сыновей и одна дочурка,
Две собаки, конь-огонь, да и кошка Мурка.
Жили все друг другу в помощь, и другим во благо,
Кто за помощью ходил в домик у оврага.
Кузнецово дело Сёма мухой изучил.
На торжок свои работы продавать возил.
И колечки с серебра, всё, как обещал,
На перстах своих Маруся с камушком носила.

Только день настал плохой, хворость подкосила.

Мужичка в лесу в охоте изодрала в клочья
На поляне за рекою зверя стая волчья.
Долго Сёма пролежал истекая кровью,
Но, однако, дух держал с Марьиной любовью.
День спустя дорогой дальней путник шёл дубравой.
Услыхал он тяжкий стон и свернул в канаву.
Там израненный Семён телеса разкинул.
Путник тяжко поднапрягся и взвалил на спину
Тело грузное Семёна, по тропинке узкой
Зашагал он меж ветвей по долине русской.
Ровно к вечеру достиг домика у леса.
Весь вспотел, устал, измок от такого веса.
« Принимайте, кто тут есть, путников с далече!»
Прибежала вся семья Сёмушке навстречу.
Но Маруся тут не стала долго причитати
И к богам своим взывать при небесной свати.
Принесли воды в сей час сыновья из речки,
Уложили Сёму рядом у прогретой печки.
Долго Марья колдовала над любимым мужем,
Весь израненный зверьем, холодом простужен.
Семион никак не шёл на выздоровленье.
И Маруся к всем богам молвит обращенье:
«Дайте силушку творца на благое дело,
Жизнь вернути молодца, чтобы закипела
Кровь у хладной плоти мужа и отца детей.
Дабы в голову пришли мне травы тех мастей,
Что помогут мне его на ноги подняти
Горе бабское моё и детей уняти!...»

Но кому-то може горе, а кому награда.
Постоялец и спаситель положенью радый.
Мужичок тот глазом лёг на красу бабёнки
И при случае прижал он её в сторонке,-
«Погляди, твой муженёк вовсе не жилец,
Брось пустое дело лихом», молвит ей, подлец.
«Лучше ясным погляди на меня ты взглядом,
И узреешь, кто с тобой оказался рядом.
Я - охотник да и плотник, и мужик исправный.
А Семён твой уже труп, для меня не равный.»
«Я узрела, уж довольно! Ты до баб охотник!
 И до женской плоти падок, вот какой ты плотник!
За спасение Семёна тебе честь и слава!
А в сей час иди ты лесом, тёмною дубравой.
И ступай, куды ты шёл, коли парень бравый.»
За торпор схватилась смело, указав на дверь,
Разъярённая Маруся, злобная как зверь.
А у двери его сын старший повстречал,
Он невольно разговор тех двоих слыхал.
Хоть седьмое лето парню, меч в руках держал,
Что папаня из булата для него ковал.
«Уходи, не то снесу голову до плеч!»,
он сквозь зубы, не робея смог ему изречь.
«Я, пока батяня хворый, главный за семью.
Вижу, ты – мужик проворный! Вон! Не то убью!»
Только сила не на равных, хоть отвага есть,
Здоровяк не знает явно, что такое честь.
Саданул мальчонку сверху разом кулаком,
Полетел отцовский меч звонко кувырком.
К сыну бросилась Маруся, на полу малец.
Со стола схватил лучину с пламенем подлец.
Затянуло дом в момент красным полотном.
На печи сопят детишки тихо мирным сном.
А мужик за дверь, снаружи он брусок подставил
И семью гореть внутри пламенем оставил.
Отомстил, зараза, крепко бабе да детишкам,
Потому задела Маня честь мужскую слишком,
Если та была, конечно. Зашагал он в лес.
И в ночи зарёй подсвечен пламенной исчез.
А в избе огнём объятой заполошный крик.
Топором в разбитых окнах жёлтый света блик.
Обливая из ведра всех по одному,
Вспех выталкивает Маня из окна в дыму.
У печи без чувств Семён видит свой кошмар,
Будто дверь его широко обнял в миг пожар
Закатился красным шаром, будто колобок,
Жарким пламенем охвачен, вертится у ног.
Вот ошпарил ноги Сёме, в миг он подскочил
и от ран, и от ожогов, не стыдясь завыл.
Разобравшись, что к чему, встал, что было сил
Угоревшую Марусю  на себя взвалил.
Вышиб дверь ногой, шатаясь, словно на плаву.
И огнём объятый с Маней выпал на траву.

Догорает дом Марусин, с ним и всё зверьё.
Две собаки, конь-огонь, кошка и шмотьё.
Уцелела только кузня, с нею вся семья.
Запеклась на теле кровь у Сёмы как броня.
И ожоги, и ранения от зверья заныли,
Сил, ушедших на спасенья, что немного были
Больше видно нет у Сёмы. Тихо и без слов
Рухнул парень на траву, в поле вечных снов.

Схоронила Маня мужа до намеченной поры,
Словно дырочки латая раны и ожоги.
Помогали силы трав и отвары из коры.
Ту, что вместе собирала с ребетнёй, сбивая ноги.
А душа ходила рядом, не желая отставать.
Между небом и землёй, ожидая в междумирье,
Когда тело заживёт и на ноги сможет встать.
И затеряна во снах его сущность станет былью.
Вот залечены раненья, хвори в теле нет намёка.
И семья вся в ожиданье возвращения отца.
А душа по полю бродит безутешно одиноко.
И страданиям обеих всё не видно и конца.
Вновь Маруся к звёздной Свати и с Богами молвит слово.
«Отзовися, Жива Мати, отзовися, Род Отец!
Мне ли счастья не имати, женой мужней быти снова
Разве я не заслужила утешенья наконец?»
И рекут в ответ ей Боги наставления сурово:
«Ты спасала его тело не ему, а для себя.
Чтоб вернуть Семёна в тело, ты сама уйти готова,
Ни минуты не колеблясь, ни секунды не скорбя?»
И упавши на колени, руки к небу вознеся,
У Маруси, понемногу, начало в глазах темнеть.
На кого же я оставлю здесь без матери детишек?
Нет ни дома, ни хозяйства, ни родных, чтоб приглядеть.»
«Не волнуйся, по уходу твой Семён тот час вернётся
И заботу ладно справит о детишках без тебя.
Кроду вместе сотворив, к праотцам тебя отправит,
Под порог твой прах положит дома нового, скорбя.
Дабы ангелом ты стала от беды и от напасти,
Охраняя их покойно от невзгод и суеты.
Так решайся, жизнь Семёна на кону и в твоей власти»
Марья ликом побледнела. «Ну, так что, согласна ты?»
Вот так жизни поворот, чтобы мне вернуть Семёна,
Я детей осиротив, умереть сама должна.
Или мне остаться в Яви и детей растить спокойно,
Быть вдовой, а это значит, жизнь Семёна не важна.
Я умру, Семён воскреснет, с честью вырастит детей.
Я, как ангел, буду рядом, дабы жизнь их безопасна
Тихой речкою струилась, как по лесу меж ветвей
На разсвете дня Сварога. «Что решила?» «Я согласна!»

Стихло всё, ночь посветлела, разошлися в небе тучи,
Звёзды светом заиграли, освещая Марье путь.
Разступились ветви злые у шиповника колючи.
Проявилася  тропинка, отступила леса жуть.
Марья шла, потупив взор, словно мученик на плаху.
Растрепались её косы, обнажая седину,
И босые ноги стёрлись, неприкрытые рубахой.
Оглушали птичьи трели, нарушая тишину.
Но решенье Мани строго, оно непоколебимо.
Я ответ дала «Согласна» и должна его держать.
Я сама иду на кроду, чтобы жил мой муж любимый,
Приближаюсь я к могиле, хоть охота убежать.
Но решенье моё твёрдо, я ужо не отступлю.
Вот и кузня на пригорке. Свет горит, а в кузне дети.
Расскажу им всё, как есть, обниму, благословлю.
Попрощаюсь и уйду. Сменю мерность на рассвете.
Но отцу чтобы ни слова возвращенья апосля,
Дабы совести мученья его жизнь не омрачали.
Чтобы солнце согревало его душу и наш дом.
Чтобы радость в нём была, как она была в начале.
Вот настал урочный час, Маня детям поклонилась,
И припав в последний раз к Сёминым устам холодным,
На солому опустилась и готовой улеглась.
Апосля пожара в доме в сих условиях походных.
Только дух не покидает её тело почему-то,
Вся в волнении Маруся: «неужели не сбылось?
Что то значит? Мой Семён неужели не вернётся?»
Вдруг открылись мужа очи, Маня в страхе: «Началось!»
Только громче и сильнее у Маруси сердце бьётся.
А у суженного мужа сердце в такт её стучит
И от радости огромной не выпригиват едва
Поднялись и обнялись, Сёма, что есть сил, кричит:
«Как же это? я живой?!» «Как же это? я жива?!
Как же высшее решенье? Как решение моё?»
И услышав Глас Богов, вмиг опешили немного:
«То тебе была проверка, ты сполна прошла её.
Ты достойна в Яви быть, ан не прахом у порога.»
Тут вмешался муж-отец, он в себя пришёл совсем:
 «Боги, вас благодарю за урок и за спасенье,
За Марусю за мою, за детей, сим бытием
Вам обязан, за моё наипаче воскресенье!»
И детишки облепили с криком радостным Семёна,
Окружили, навалилися: «Папаня, мол, живой!..
Да и хвори вовсе нету, как железо закалённый,
Народился тот вторично и с РАзумной головой.
И довольный Сёма молвил речи мудрые семье,
Весь любовию объятый в потрясении глубоком:
«То, что было нам на пользу, всё во благо нам, зане
Нету горя без добра, просветленья без урока!
Ну, а дом отстроим новый, старый был уже нам мал.
Заживем еще богаче, нас Любовь к богам ровняет!
За нее готов на плаху, мир такую не видал!
Нет любви той крепче нашей! В целом свете не бывает!»

Сказка – ложь, да в ней намёк добрым молодцам и девам!
Разсказал, увы, как смог, не суди баяна смело.
Много лет прошло с тех пор, их развеяла уж пыль.
Всё, что сказано - не сказка, а как есть, честная Быль!