Робкий Лев. Поэма. Глава 27. День рождения

Элизабет раньше не пришло бы в голову, до чего
могла дойти его самоуверенность. И, сидя в этой
комнате, она дала себе зарок в будущем никогда
не верить в существование предела бесстыдства
для бесстыдного человека.
Джейн Остен. Гордость и предубеждение

1
В начале августа Арапов
Стал лично деньги собирать
(Таких демонстративных знаков
Роман не чаял увидать) —

Через три дня свой день рожденья
Отметить должен был Савчук.
Дожив до этого мгновенья,
Он получил букет из рук

Арапова и поздравленья.
«Ты погоди, ещё не всё!» —
Сказал Гордей, через мгновенье
Гудков стремительно вошёл,

Вручил увесистый подарок,
Речь вдохновенно произнёс,
В которой каждый образ ярок...
Роман растроган был до слёз.

Не зря он чувствовал волненье,
Когда за этим наблюдал:
Ведь собственный свой день рожденья
Через неделю ожидал.

Савчук торжественность момента
Как будто бы не ощутил:
Не очень рад был комплиментам,
В обед лишь тортом угостил.

Напрасно намекал Арапов
На «праздник» и «накрытый стол» —
Он натыкался на Евстрата,
Что неотступно следом шёл.

2
Прошла неделя, у Романа
Свой день рожденья наступил.
Он в этот день проснулся рано —
Его нюанс один смутил.

Он вспомнил пышность поздравлений,
То, как воспринял их Савчук:
«Здесь много преувеличений,
Похоже всё на ловкий трюк:

Увидев это представленье,
Я размечтаюсь, что и мне,
Когда наступит день рожденья,
Всё воздадут с ним наравне.

Но невозможно мне представить,
Что вдруг Гордей (считай, Евстрат!)
Решится, чтоб меня поздравить,
По пятьдесят рублей собрать!»

Он долго думал, как одеться, —
Ведь случай очень непростой...
Потом решился, наконец-то:
«Нет, это праздник лично мой!

Меня, возможно, не поздравят...
Но есть же в людях смысл здравый,
И мне ещё не довелось
Встречать в других такую злость».

Надел он белую рубашку
И галстук яркий нацепил,
Чтоб в этот день на замарашку,
Избави Бог, не походил.

Он сел за стол, изрядно маясь...
Онучин, в комнату войдя,
Сказал, приятно улыбаясь:
«О, Рома! Праздник у тебя?» —

«А что за праздник?» — встрепенулся
Жидков и чаю отхлебнул.
««Зенит» играет! — ухмыльнулся
Евстрат и руку протянул. —

С игрой «Зенита» поздравляю!» —
«Спасибо», — отвечал Роман,
Всей силой воли подавляя
Возникший в голове туман.

Как сильно душу обжигали
Простые, вроде бы, слова!
Внезапно слёзы набежали
И закружилась голова...

Он был унижен и подавлен,
И сил хватило лишь на то,
Чтоб, как бы ни был он затравлен,
Не отворачивать лицо,

Когда Онучин обращался...
Вот кто сегодня счастлив был!
Роман смотрел, но не общался...
Когда совсем не стало сил,

Он встал, чтоб выпить чашку чая,
Потом у чайника присел,
Оттуда молча наблюдая,
Как враг его от счастья млел.

«Такие выходки способны
Всех вышибить из колеи...
Так выживают неугодных —
Амелькина и остальных...

Но почему они так злятся?
Чем я так сильно насолил?
Неужто так меня боятся?
Но в чём источник моих сил?

Их страхи снова оживают,
Когда, заданье получив,
Его исправно выполняю...
Тем самым им не угодив.

И от задания к заданью
Их страх становится сильней.
И только я не ощущаю
Растущей силушки своей.

Хоть я уже не унижаюсь
(Вот в этом нет пути назад!),
Но постоянно защищаюсь
От козней, что творит Евстрат.

Я до сих пор живу надеждой,
Чтоб миром завершить конфликт,
Но, защищаясь, стал невеждой:
Наш бой давно уже кипит...

И всё-таки сегодня праздник,
Хотя позор я испытал:
Я очень точно угадал,
Что затевает злой проказник!»

3
А через день — вновь день рожденья,
И именинник — сам Гудков.
С утра в приёмной оживленье,
В директорской столовой стол

Накрыт Гудковым изобильный,
К нему виновник щепетильный
Сам лично всех сопровождал,
Кто с днём рожденья поздравлял.

Арапов с ним был неразлучен,
Во всём Гудкову помогал:
Стол накрывать он был допущен,
Со всеми вместе выпивал.

Он в офис пару раз являлся
Узнать, загружен ли народ
Работой, тут же удалялся,
Облизываясь, словно кот.

Онучин тоже при Гудкове
Нёс вахту весь рабочий день
И был всё время наготове.
Носил он в офис (и не лень!)

То огурцы, то бутерброды —
И на виду у всех съедал,
Как будто он не ел их сроду...
Он очень долго их жевал...

Когда же праздник завершился,
Онучин снова к ним  явился,
Остатки фруктов он принёс
И водрузил на стол поднос.

Гудков, отметив день рожденья
И сдав Арапову дела,
Уехал в отпуск в понедельник...
Программа б тихо умерла,

Когда б то не была афера:
Романа посылали в цех,
Но только в качестве курьера...
Что вызывало горький смех.

4
Хоть слаженной была команда,
Роман (уже в который раз)
Вновь стал свидетелем разлада:
Гордею нужен мастер-класс,

Он бродит в поисках Евстрата,
А тот всем видом говорит,
Что перед ним все виноваты,
И от Арапова бежит...

К обеду он переменился:
Вдруг без причины подобрел,
К Роману тихо обратился:
«Где Жора?» — странно посмотрел,

Захохотал, как Мефистофель,
Задрав свой украинский профиль,
Как будто он услышал вздор,
И быстро вышел в коридор.

Роман застыл от изумленья:
«Не дай мне Бог прийти в восторг
От истязанья и глумленья
Над кем-нибудь! Не дай мне Бог...

Но отчего такие страсти?
Ах, да, ведь август на дворе,
И представитель высшей касты
Отбудет в отпуск в сентябре...

Они помирятся, как прежде,
И мне двоих не одолеть...
Пора похоронить надежду
Стать победителем, и впредь

Могу я лишь обороняться...
Потом исчезну с их пути...
А если, бросив прибедняться,
Себе союзника найти?

На ком остановить свой выбор?
Арапов или же Евстрат?
И, жребий на кого б ни выпал,
Союзнику я был бы рад.

Я стал бы более активным,
Освободив одну из рук,
И доступ к мерам превентивным
Я получил бы вместо мук».