юродивое масло

колокол рос в затмении,
он рыскал средь могил,
он доил мятые поршни,
и в гильзах зияли детородные люди.

детородные матери поливали помидоры,
угрожали безумию трезвым взглядом.
из аудиторий выходили оползни,
и смелыми шагами обращалось ничто к партитуре,
и сверлило пашни,
и простаивало в амплитуде от сих до сих,
скашивая взаимность недуга.
седой ветер приходил на кладбище,
и поливал ветер,
и удобрял небо свежими листьями,
добротной праведностью роста.
из облаков выходили слитки  -
и бросали свой пепел Господу,
и сверлили звездопад,
и умалчивали,
коснея в отставании.
свежий ветер рос не на шутку,
и проходил сквозь сенокос,
приветствуя свою любимую,
свою ненаглядную ересь внутри столпа уныния.
белые муки закрывали глаза,
и открывались для гонений,
жар рос по губам,
трескотня вливала масло в чертоги,
и я рос,
спадая с одежд,
составляя свое единственное рубище,
свои единственные козни назло температурам гонений.

там, в листве, ожидал ягненок,
он пасся мирно у стога,
и солнце багровело,
багровело ему назло и вопреки,
пока масло не пролилось вдоль ладони,
пока не вырос гигантский гиппопотам,
и собака юродиво протявкала,
и навзничь понеслись все катаракты,
и убогий селезень проковырял дугу в небе,
и засопел сквозь слезы богов.

юродивое масло пролилось,
и головы покатились вдоль реки,
юродивое масло слезло с катышка бега,
и замурлыкал памятник,
закукарекал урожай в руке!

хвала пришла в свое время,
свои губы понесли от мужа,
дитя понесли убогое,
и россыпь знамен была велика,
дерзкая хватка учинила раздор,
дерзкий помет рассыпался по полу.

небо говорило,
долго ублажало и заискивало пред проповедью,
пока не опрокинуло ее и уничтожило
вопреки юродству свинопаса.
свежий сквозняк приобрел тело,
и гарь сошла с небес,
даль сошла с голоса,
и грозди пепла были близки к урожаю,
и десны плевались радугами.