Тоже волк

Зло кажется вовсе неблизким,
Пока не имеешь с ним дел.
Оно оставляет огрызки
От мягких податливых тел.

Двух видов бывает живое,
И кто-то внутри злобный волк,
А кто-то другой — жертва — воет,
Да только какой в этом толк?

***

Шёл волк-надзиратель к ягнятам,
Счастливый. Ему впору петь.
И в лапе с браслетом богатым
Подкидывал толстую плеть.

Пинком распахнул он дверь клетки
И рявкнул: "Расселись опять!"
Спросил полузло, полуедко:
"Ну что же, кого тут сожрать?"

Вперёд подтолкнули беднягу —
Не делал ни шагу назад.
Быть может, он думал: “Полягу,
Зато мой народ будет рад”.

"Смотри-ка, лишь кости, да кожа,
Да язвы ещё там и тут.
Тебя здесь не любят, похоже.
Ну, как тебя братья зовут?"

Ягнёнок поднял взгляд свой твёрдый,
Колючий — его только тронь —
Повёл куцей беленькой мордой,
Сказал: "Моё имя — Огонь".

А волк лишь насмешливо охнул:
"Ни мяса с тебя, ни пальто!
Огонь, ты такой полудохлый.
Все против тебя, но за что?"

"Он здравому смыслу перечит, —
Воскликнул один из рабов. —
И зверские он ведёт речи,
Что надо убить всех волков.

Грызёт он и денно, и нощно
Железные прутья тюрьмы,
На счастье, они очень мощны.
Нет, он не такой же, как мы!

Быть съеденным — наше призванье,
Ведь мы вам важны как еда.
А в нём от ягнёнка названье
Одно лишь осталось. Беда!"

"Да ну, — волк сказал, — быть не может.
Вот эта несчастная тварь?
Зовите начальство. Похоже,
Завёлся у нас тут бунтарь!"

Ни едкости волчьих насмешек,
Ни волчья особая стать,
Ни песнь раболепных их пешек
Огня не могли поломать.

“Я верю так сильно и твёрдо:
Под солнцем ли, светом луны,
Для всех зверей честных и гордых
Мы — волки, ягнята — равны!”

А волк в ответ рыкнул могуче
И плетью по прутьям стегнул,
Оскалил клыки, и вся туча
Ягнят издала скорбный гул.

“Как сильно меня ты унизил!
Я равен такому, как ты?!
Ты прямо конец свой приблизил.
Отбрось-ка дурные мечты!”

Гнев волка любому был страшен,
Но голос Огня не дрожал.
Он стал вдохновеньем окрашен.
С напором Огонь продолжал:

“Хоть, может быть, непочитаем,
Но знаю я твёрдо одно:
Тому, о чём сильно мечтаем,
Когда-нибудь сбыться дано.

Мир дружбы ягнёнка и волка:
Возможен он здесь, наяву.
Для этого нужно лишь только
Волков научить есть траву!”

"Ох, чтоб мои уши отсохли!
Все слышали это? Ну, как?
Без мяса мы точно подохнем!
И равенство ваше — бардак.

Тебя накажу я сурово:
Возьму, проглочу целиком.
Не скажешь ты больше ни слова,
Разъеден в желудке моём.

Погибнешь, печалясь, жалея
О том, что родился таким,
Испуганно, жалобно блея.
И всё в назиданье другим”.

Не знал он, что наглый ягнёнок,
В котором огонь, а не кровь,
Старался, что было силёнок:
Он зубы  точил вновь и вновь.

Те стали остры, как у волка.
Живот злому хищнику рвал
Ягнёнок Огонь. Вылез. Колко,
С усмешкой сказал он: "Не ждал?"

Не стал всем ответом рык волчий.
Не стал волк всесильный острить.
Лежал он недвижимо, молча —
Не может мертвец говорить.

Молчали в испуге ягнята.
Огонь подобрал с полу плеть:
“И кто из нас жалок, а? Я-то?”
Счастливый. Ему впору петь.

***

Сердца бьются скорбною песней.
В темнице могильная тишь.
Овечьих смертей злой предвестник,
Когда ты, засов, заскрипишь?

Так страшно томиться в неволе,
И ждать, вечно ждать, снова ждать.
И спрашивать молча: доколе
Мне в мыслях своих умирать?

Настал он, момент долгожданный,
Вот вкрадчивый, жалобный скрип.
Кровь стынет — инстинкт первозданный.
Из рта рвётся сдавленный хрип.

За страхом пришло удивленье:
За дверью — там кто-то из нас?
И жуткий момент умерщвленья
Настанет не здесь и сейчас?

Стоит, будто ангел, в проёме
Железной темничной двери
Ягнёнок. Кто должен быть кроме?
Не волки ли здесь главари?

“Меня вы могли бы бояться,
Ведь я перепачкан в крови.
Она не моя, верьте, братцы!
Судьба мне сказала: живи!

Что заперты здесь мы, в неволе,
Совсем нету нашей вины.
И вот, пережив столько боли,
Я знаю: мы вместе сильны.

Бороться, себя не жалея,
Чтоб выжить и свергнуть волков!
Такую мечту я лелею.
Разрушим же тяжесть оков!

Кто хочет побегать по полю
И свежую кушать траву,
Те следуйте смело на волю,
Мы вместе придём к торжеству!”

Хоть так вдохновенно и яро
Огонь стал ягнят убеждать,
В сердцах он не вызвал пожара.
Никто не пошёл воевать.

Кругом зашептались ягнята:
“Он, верно, совсем уж больной.
И шкура его будет снята,
И голову с нею долой”.

“А если на — как её? — воле
Я ногу себе подверну?
С такой незавидною долей
Не бросят другие одну?”

“Что будем мы кушать на воле,
Когда нас застанет зима?
Когда плодородное поле
Не станет давать нам корма?”

“Нас волки сейчас кормят вкусно,
И будь благодарен ты им.
Пусть страшен нам волчий укус, но
Порочить их мы не дадим!”

В глазах у Огня билась злоба.
Сначала он мрачно молчал.
Родился рык прямо в утробе,
Собой показав злой запал.

“Вы — жалкие, мелкие трусы,
Целуете зад палачам!
И ваши сомнительны вкусы
Служить этим злым сволочам!

Вы смерти ведь нет, не хотите,
Но страх не даёт вам восстать!
Чего вы угрюмо молчите?
Хотите лишь кормом им стать?”

“Нет, так никуда не годится.
Вот тут ты совсем уж неправ.
Чего же ты хочешь добиться,
Цель жизни у братьев украв?

Его нам дала мать-природа,
Стать пищей и есть наша суть.
А ты из овечьего рода,
Пойми же и нас как-нибудь.

Отринув своё назначенье,
Ты борешься против себя.
И знай: совершить отреченье
Ты можешь, себя не любя.

Никто тебе зла не желает,
И всё понимаешь ты сам.
А время уже поджимает,
Скорее сдавайся волкам”.

***

Огонь молча вышел, подавлен,
Как после пяти оплеух.
Ведь план его был обезглавлен,
Горячий запал весь потух.

Он брёл вдоль и вдоль коридора
Гордыню свою не уняв:

Мучительна тяжесть позора.
Он думал: “И всё же я прав!

Ведь жизнь хороша, жизнь прекрасна,
Пока не в земле я лежу!
Но как поступить? Да, мне ясно:
Всех силой я освобожу!

Ягнята меня презирают,
Для них я — никчёмный изгой.
Надежды быть вместе всё тают,
Но буду за братьев горой”.

Задумался крепко ягнёнок,
И видит: навстречу-то волк!
Но хватит ли мелких силёнок?
Какой из сражения толк?

Конечно, удача ягнёнку
Всегда помогать не могла.
Волчара прищурился тонко:
“Не в клетке ты! Что за дела?”

Пригнулся Огонь, будто каясь.
Копытца его била дрожь.
Промолвил, чуть-чуть заикаясь,
Он, сам на себя не похож:

“Меня жёстко били плетями,
До крови всего иссекли
И пытками, болью, смертями
Грозили, пока здесь вели.

Ваш друг, он остряк такой меткий,
Держал за охрану ответ.
Меня он обратно вёл в клетку,
Как вдруг... захотел в туалет!

Я жду его, раб ваш покорный,
Отсюда — ни шагу ногой!
И больше характер мой вздорный
Никак не нарушит покой”.

И волк понимающе буркнул.
Он дальше куда-то побрёл.
Огонь в коридор другой юркнул,
Дыхание чуть перевёл.

По сути своей грандиозно:
Ягнёнок из плена сбежал,
Пока весь народ его слёзно
В темнице волком умолял.

Сбежать одному — мало толку.
Огня ярый гнев прямо вёл,
И к самому главному волку
Он целенаправленно шёл.

Пред дверью тяжёлой, дубовой
(Открыть её — надо бы сил),
Огонь оказался. По новой
Слова про себя повторил.

Стояли два волка — охрана,
Они высоки и сильны.
Таким не страшны боль и раны,
Укусишь их — им хоть бы хны.

Пред взором их сжался ягнёнок
И очень печально вздохнул,
А мордою стал, как ребёнок.
Присел он и вот как загнул:

“Сюда, далеко, я забрался.
Услышьте, прошу, не виня.
Ваш друг, волк-охранник, взорвался
И кровью забрызгал меня.



Быть может, что вы мне не рады,
У вас приключилась беда.
И вот, я явился с докладом
О том, что случилось тогда”.

И молча его пропустили,
Открывши дубовую дверь.
Ох, сколько ягняток здесь выли,
Аж сотни. Не хочешь — не верь.

***

Вид гордый и вид прямо грозный
Волк — главный начальник имел.
Конец. Отступать было поздно.
“Зачем отвлекаешь от дел?”

Вести себя как? Оправдаться?
Ягнёнок пригнулся к земле.
Быть может, что выход есть — сдаться,
Подобно ничтожнейшей тле.

Огонь напряжённо заблеял
И мордой уткнулся в паркет.
О боже, ну что он затеял?
Здесь волки — цари много лет!

“Я глуп был и самонадеян
(Нотацию сам же прочту),
И мной был проступок содеян.
Теперь я лелею мечту.

Мне просто быть съеденным мало.
Я вытерпеть боль дал обет.
Хочу, чтоб меня вы кусали,
Пока б не остался скелет”

“Ну что же, мы можем устроить.
Давай-ка, ложись-ка на стол”.
А я буду есть тебя стоя,
И кровь не заляпает пол.

И острые волчьи зубищи

Бедро укусили Огня.
Всё верно. Ягнята — лишь пища.
“Действительно съест он меня?”

Ведь волки — цари от природы,
И заняли свой пьедестал
Легко и по воле народа.
От боли Огонь заорал.

“Какое нежнейшее мясо!
И музыка есть для ушей.
Как рад, что тебя, лоботряса,
Я сразу не выгнал взашей”.

Вонзились клыки в бок бедняги.
И снова отчаянный крик!
А волк уплетал доходягу,
Лизал губы красный язык.

Огонь, это чавканье слыша,
Хотел уж бежать сгоряча.
И вот наконец волк повыше
Нацелился, в область плеча.

Нацелился, но... мало толку.
Прицельный и точный рывок.
Огонь замахнулся на волка,
Когда подошёл нужный срок.

Огонь победителем вышел,
Ведь смог он красиво соврать.
И дар этот дан ему свыше,
Чтоб хитростью всех побеждать.

***

Победно Огонь повернулся.
Но что омрачило покой?
На волка он всё ж оглянулся:
Лежит себе, мёртвый, но злой.

“На что мне острейшие зубы,
Коль нечего ими поесть?” —
Шептали задумчиво губы,
И на пол решил он присесть.

Затем же, на что-то решившись,
Он мрачно и медленно встал.
Стал труп пожирать, с пути сбившись.
Ягнёночек, кем же ты стал?

Поднялся над волком, доволен
Победой, успехом своим.
Теперь он как хочет жить волен,
Теперь уже хищник гоним.

Ягнёнок поел волчье мясо.
Для всех травоядных то яд!
Не стих ли звук разума гласа?
И нету дороги назад.

Живот сильной, жгучею болью
Крутило, и мясом рвало.
Ты стал не несчастною голью
Ты стал, как они. Помогло?

Считал он себя равным волку.
И сам он во всём виноват.
Ягнёнок, восставший без толку.
Он мёртв, как и толпы ягнят.