Записки из Мертвого дома. Достоевский

В конце февраля 1998 кончил, наконец, читать “Записки из Мёртвого Дома” Достоевского, которые начал читать ещё, может быть, год назад. Неприятно было сначала, что повествование ведётся от вымышленного лица. Мне был важен сам Достоевский. Много было болезненного и надорванного. После повествования о взаимоотношениях героя с лагерным псом Шариком (“единственным другом”), исполненного болезненным саможалением, надолго отложил книгу. 17 февраля заболел гриппом, переживал довольно унылые состояния и “Записки” пошли. Какую же скуку, тупую тоску и уныние пережил там Достоевский! Бедный! Но это закономерно обнаружило в нём то ложное направление развития внутренней жизни, которое не могло ничем помочь и оказалось парализовано на каторге, как бы лишено пищи и воздуха. Помучалось-помучалось, да и задохлось. А то, что было настоящее, вспомнилось, воспрянуло в нём и поддержало. Не случайно после каторги Достоевский осознал себя преданным чадом Православной Церкви. Может быть, она его там в конце концов и поддержала. Он об этом ничего не пишет. Но о самом интимном он вообще почти не пишет. В этом смысле не случайно, что саму книгу, отображающую такой важный личный опыт, он начал писать от вымышленного лица. Такое чувство, что всё прошедшее на каторге он пытался просто вспомнить, пережевать, переработать и переварить в себе весь этот страшный, тёмный, тупой и бесчеловечный опыт, покушавшийся сокрушить самое его существо. <Ибо что-то весьма важное происходит в человеческой памяти, где внешние, подчас глубоко травмирующие события превращаются во внутренние воспоминания и впечатления, постепенно мягчея и просветляясь со временем. - 19 ноября 2001 года> Но истинная сущность, человек настоящий, пройдя через такие “медные трубы”, находит самого себя, очищается и укрепляется в этом найденном и очищенном истинном “я”. Потому Достоевский, позднее, много лет спустя, так хвалил каторгу и даже в запале и увлечении горячо и с самым искренним видом сказал своему молодому собеседнику: “Вот вас бы на каторгу!” Не случаен рассказ “Мужик Марей”. Это тоже то доброе, что проросло в Достоевском на каторге. Эти слова его о суде, которому он подвергал на каторге себя и всю свою жизнь, благословляя иногда саму эту каторгу, без которой и не было бы этого суда... Важное, конечно, произведение. И нужен был настоящий терпеливый труд, чтобы осилить его. И труд этот, я надеюсь, не будет предан забвению. (Как похоже то, что Достоевский пишет о каторжной скуке и тоске, на нашу повседневную жизнь!)

https:// ridero.ru/ books/ zapiski_novoobrashennogo/