Что, думаешь мне легко...

(15-летнему мне и всем им, красивым и роковым, посвящается)

Что, думаешь мне легко
всунуть тебя в слова,
всунуть тебя в какие-то рамки,
выбрать какие-то краски,
когда на меня с фотографии
смотрит сахарная голова
с вишенками сердечек и губ,
а я захожусь от тряски?

Что, думаешь на пути
попадаюсь тебе просто так?
Да мне ни дохнуть, ни закрыть глаза,
на меня отовсюду лезет
эта язвительно-кукольная,
унижающая красота,
втаптывающая в грязь,
ставящая на колени,

Бьющая по поджилкам,
в самое то нутро,
что я ни открыть, ни кому показать,
ни слов подобрать ни в силах…
Пусть бы я лёг на пути и по мне
пустили вагоны метро -
они бы тогда слова о тебе
по станциям разносили.

В школе ты носишься будто ад,
будто гунны город громят, 
зелёно-розовый коридор
оглашая весёлым ором,
где бы ты ни прошла,
каждый приклеенный к тебе взгляд
не вытравишь кислотой,
не вытащишь гвоздодёром.

Ты… ты быдло с района,
ты ваза эпохи Цинь,
ты лучшая ученица в классе,
в тебе запах дождя и ромашек,
ты спишь на полу в электричках,
ты пачками жрёшь глицин,
и уже спала с мужиками в два раза старше.

Ты разрушишь до основанья
свою и чужую жизнь,
ты оставишь на память помадные,
нецелованные мной губы,
на руках твоих точки и шрамы
хатынями запеклись -
черногрудье сгоревших яблонь
и немые печные трубы.

Я не знаю теперь, как всё это закончить,
как это всё оборвать
я не знаю, сколько мне лет сейчас,
пятнадцать или сто десять,
в кино обычно после такого
валят её на кровать,
и зрители ёрзают на местах,
ощущая жжение кресел.

Я не знаю, кто я и что я,
какой-то изорванный бурелом,
американские горки,
раздавленный корги,
апельсинно-сухие корки.
Я вбил эти пальцы в клавиши
и я прошу об одном:

дай от тебя хоть в последний раз
задохнуться
в слепом восторге.