100-й

Снег за окном успел завьюжить, недели, дни - не различить, здесь оказавшись стал не нужен, ненастие - не усмирить. Ведь покалеченное тело лежало, тухло день за днём, судьба тянула тяжбой бремя уже нестиранным бельём. Медикаменты рационно особо пользы не несли, температурные рекорды побиты воли вопреки. Сам лазарет кишил изрядно людьми израненными впрок, заполнен плотно, капитально, хоть пропадал в калеках толк. Бодрящий лозунг Перестройки под коридорами вопил, вонь общепитовской помойки в палатах мерзостью смердил. А паренёк  молчал и слушал шаги продольные солдат, всё чаще спал, почти не кушал, с бессилий хил и худоват. Диагноз ставили неверный от неумения врачи, от ног опухших запах скверный, в глубоких язвах и свищи. Лежал молоденький солдатик и потихоньку умирал, сжимал родительские письма, своей слезиной обливал. Не знал с недугом как справляться, не знал кому молить в ночи', с горячки жаром утираться терпя вонючие бинты. В окне разгневанные птицы делили кости на ветвях', пора им до весны проститься, вновь оказавшись на морях. Погоды срок менялся быстро и злополучные снега восполнят месяца пробелы, укрыв сугробами леса. Под хвоей Новый Год пробьётся и поторопится настать, во снах из детства окунётся, часы минутами считать. Те лабиринты, коридоры, покажутся совсем не зря, пока неведомы просторы  и вера завтрашнего дня. Под ключ закроют ту палату и всяких лишних не впускать, от вдруг нагрянувших коммиссий приказано остерегать. Старались и довольно часто реанимировать бойца, к массажам даже прибегали похожим на удушия...
Счастливым случаем отправки в столичный госпиталь тогда закончились мучений схватки и дистрофийности следа'. Носилками впихнули в поезд морозной ночью и молчком, а новобранцы рядовые успели вскоре позабыть о том.