Брату Александру

Пахнет прелым листом и деревья раздетые плачут,
И пожухла трава под намокшим поникшим кустом,
Да по веткам сосны белки рыжие реже все скачут.
Осень хмуро заходит в мой холодный простуженный дом.

В нем стоит тишина, пока я не включаю транзистор,
Лишь скрипят половицы под напором тяжелых шагов.
И щелчок выключателя, как неожиданный выстрел,
Тьмы срывает таинственный мрачный покров.

Тишина отступает, льется музыка Генделя плавно.
Самовар закипает, становится вроде теплей.
Мы сегодня за чаем посидим с тобой, брат,
Очень славно - ставь на стол свою кружку, дружище, скорей.

Нам при жизни, как правило, некогда было.
Мы спешили и сами не знали куда.
А теперь все ушло в никуда, все уплыло,
Пронеслись, как мгновенья, хлопотливые наши года.

Что осталось взамен? Эта желто-зеленая осень,
Медный блеск опадающих листьев с рябин,
Небо стылого бледная нежная просинь
И кирпичная ржавчина мокрых приречных низин.

Да лесистые сопки, Хибинские горы,
Их знакомая с юности и зовущая власть,
И болотистой тундры цветные просторы,
Так роднившая всех нас походная страсть.

Мы припомним с тобой перевалы, дороги,
Вспомним всех поименно веселых друзей,
Рек весенних бурлящие звонко пороги
Да пушицу, как снег, и ромашки полей.

Самовар уж остыл, смолкла музыка,
Сумерки в доме. Дождь за окнами нудный постыл.
Никого за столом, кроме тени твоей и памяти кроме,
Лишь в душе комок боли от горя застыл.