Этой ночью, мой мальчик, бредут по земле покойные

...Прихожу к тебе снова, гляжу сквозь стекло оконное, и проникнуть не смею, и плачу: пусти, пусти меня!

[Этой ночью, мой мальчик, бредут по земле покойные – только двадцать четыре часа удалось нам выменять, умолить Смерть и Тлен отпустить нас к живым, к стареющим, к тем, что дышат...

И к тем, что забыли о нас.

Забыл ли ты?]

Просыпайся. Пора. Просыпайся! Проснись! Скорее же! Сердце, чую, твоё бьётся так, что готово вылететь из дрожащей груди; отчего побледнел да сжался ты?

Неужели не ждал этой ночью меня, забытую?

Помнишь, помнишь ли ту, что достойна была лишь жалости? Только тихих смешков, издевательского «не быть тому»?

Этой ночью, родной, мне позволено говорить с тобой.

[Что награда для нас, то для вас, для живых, – проклятие.]

Расскажи, отчего так жесток ты со мной, неистовой, так безжалостен, что не пускаешь к себе в объятия? Я убита тобой, я разбита, пуста, повержена, всё, что есть у меня, – злая боль, никогда-не-бывшее.

Что ж, порою любовь – это яростный вопль отверженных.

[Я надеюсь, что ты его слышишь, мой свет; услышь его!]

Да... Иди же ко мне, зачарованный зовом гибельным...

[Мёртвый зов этот – топь да болото, пески да омуты.]

Распахни же окно, пригласи меня, позови меня...

Как ты бледен, мой мир; я верну цвет губам разомкнутым, я приникну к тебе, как не смела тогда, при жизни, я, обниму тебя всей своей страстью, больной и сильною.

[Ну, ласкай же ту плоть, что давно уже стала иссиня-чёрной, гнилью взялась да пропахла землёй могильною... ]

Этой ночью родной, мне вернётся, что было отнято. Оттого к тебе жмусь, называю тебя по имени, запечатываю приворот поцелуем проклятым, и твержу, обезумев, смертельный приказ: люби меня.

Нет заклятий страшней, чем желанье тобой разрушенной: будешь вечно блуждать, неприкаянный, в тщетных поисках!

[Чу! Кричат петухи!]

Засыпай, засыпай, мой суженый...

И да будет твой сон крепче сна под землёй и досками.

27.10.21