О стихах Ольги Фокиной

(мнение чужестранки)

Посвящается Ольге Фокиной,
с теплом

С Ольгой Александровной Фокиной я знакома давно, с 2006-го ода, а познакомилась заочно намного раньше, и посещала её литобъединение 8 лет, и читала, и наизусть запоминала, и даже песни пела на её стихи, но вот написать что-то о её творчестве до сих пор как-то не удосужилась. Всё мне казалось: и так о ней написано так много, что и добавить-то больше нечего. И всё-таки осмелюсь добавить.
Откуда вдруг взялась смелость? Вышла со мной такая история. В социальной сети «В контакте» один из вологодских авторов регулярно посылал мне в личную почту ссылки на стихи восходящих вологодских «звёзд» и на объявления о мероприятиях с их участием. В конце концов, мне это надоело, и я спросила: А почему «звезда» в кавычках? Он ответил: поэтесса же не небесное светило, по правилам нужны кавычки. А я добавила: Да, и не литературное светило тоже, поэтому кавычки оправданы вдвойне. Моя реплика его просто взбесила. И он выдал мне ворох цитат из Ольги Фокиной с личным комментарием: «И у этой кондовой колхозности есть чему поучиться?!! Ха-ха-ха!» У меня возникло ощущение, будто меня ткнули носом в то самое неурочное  место, где нагадил котёнок: мол, как тебе не стыдно такие стихи читать, да ещё на них и ориентироваться. И я устыдилась. Но не тому, что я их читаю, а наоборот, что давненько сборники Фокиной с полки не снимала. А прочитывала только то, что мне интернетная сеть подбрасывала ненароком, как бы случайно. Но ничего случайного в жизни не бывает.
И я поняла, что Фокину надо защищать. Казалось бы, зачем? И так у неё много горячих почитателей, и это свидетельствует о том, что литературный вкус у российского читателя пока что мало испорчен. Но защищать её надо именно в Вологде, где некая группа заинтересованных лиц целенаправленно гонит антирубцовскую и антифокинскую волну, внушая молодым авторам, что эти два поэта не стоят внимания, что они «колхозно-местечковые», отнюдь не мирового уровня, противопоставляя им фигуры «мирового значения»: Пастернака, Бродского, Высоцкого, Цветаеву, Ахматову, Ахмадуллину. Ну как тут не процитировать строки из стихотворения Елены Саблиной, опубликованного в журнале «Вологодский Лад» за 2020-й год? «Как мне назвать чтоб не обидеть ,/ Того, кто молодую рать, / Учил Рубцова ненавидеть / И Фокиной пренебрегать? / Зачем он так бесчеловечно / Неоперённый свой народ / От чистой речки русской речи / В болото топкое ведёт...» Да и мало того. Есть ещё искренние поклонники поэзии Ольги Фокиной, филологи, которые, в публичных лекциях и статьях, ставят её на одну доску по уровню рядом с молодой плеядой поэтических «звёзд» только потому, что тех активно печатают московские издательства и журналы. «Послушайте! / Ведь, если звезды зажигают – / Значит – это кому-нибудь нужно?..» –  однажды сказал классик и, как всегда, не глядя попал прямо не в бровь, а в глаз. Вся эта «волна» имеет целью попросту – переориентировать вкусы читателя. И это даже приносит плоды. Но Ольга Фокина такой мощный наш маяк, который погасить вряд ли кому удастся. Этакая вологодская колокольня, высящаяся над прочими строениями. Слон против своры мосек. Скажете, зачем Слона защищать от мосек? Согласна, Слону – ничего не сделается, но жалко Мосек. И это я пишу для них.

Начну с истории моего знакомства с Ольгой Александровной. Родилась я в Подмосковье, в Загорске, там же окончила школу, потом в Москве художественное училище. И ничего об Ольге Фокиной не слышала. Хотя «Звёздочка ясная» была популярна уже тогда, но как-то пролетела мимо меня. После училища распределилась художником-декоратором в Вологодский облдрамтеатр, где два года работала, пока не сменились обстоятельства. Приехала я в 1986-м, а в следующем году Вологда как раз отмечала пятидесятый юбилей Ольги Фокиной. И драмтеатр предоставил Управлению культуры большой зал для юбилейного концерта. Для оформления сцены художникам была заказана кисть рябины: её надо было изобразить на огромном овальном холсте. Заказ для исполнения принесли к нам в цех, и я взялась за это дело. Никаких стихов Фокиной тогда не знала, кроме «Храни огонь родного очага». То ли потому, что так назывался вечер, и эта строчка на рекламных щитах везде маячила? Точно не припомню. Я с увлечением намалевала огромную густую рябиновую гроздь. Пришла строгая тётенька из Управления культуры и рябину мою «зарубила». Ягод оказалось слишком много, пришлось почти половину изображения закрасить белилами. И после этого я так обиделась... на Ольгу Фокину, что юбилейный концерт не посетила. Нас-то, своих сотрудников, пускали бесплатно на любые мероприятия в театре. Ужасно смешно. Значит, познакомиться с ней в 1987-м была «не судьба». Может быть, потому, что сама я стихи в это время не писала? Кто знает. Но судьба всё-таки меня настигла, и в самое нужное время. Случилось это почти через 20 лет, и я попала к Ольге Фокиной на семидесятилетие, уже в областную библиотеку. В филармонию пускали по билетам, и то избранных. Книги, изданные к этим двум юбилеям, – мои самые любимые. Правда, попали они ко мне в дом намного позже. Их-то я периодически и перечитываю. Вчера достала с полки и полистала.
Первая – книга большого формата и в суперобложке «За той за Тоймой» издана в Москве и иллюстрирована чёрно-белыми фотографиями родных мест автора, фотопортретами её родителей и братьев. На мой взгляд, вполне удачно. Хотя я не назвала бы стихи Фокиной совсем уж не цветными, но картинки восприятию стихов не мешают. Вторая книга – «с маками», как её в народе обозначают, так как у неё нет названия. Просто юбилейный сборник, изданный в Вологде. Обычного среднего формата, каким печатают в основном прозу. На обложке – маки на бело-серебристом фоне. Она иллюстрирована цветными репродукциями картин художников Лаврентьевых, что мне не кажется удачным. И не потому, что картины мне не нравятся, да не обидятся авторы иллюстраций, а потому, что по стилю они радикально противоположны стихам – ясным, чётким, весомым, зримым. Читателю не надо напрягать внутреннее зрение или искать подходящие волшебные «очки», чтобы стихи «увидеть». Цветные картинки же, вклеенные в книгу отдельными «пучками», напротив, амёбно-растекаемы и трудно узнаваемы. И мне, если честно, они даже мешают воспринимать стихи.
Но не будем отвлекаться. Продолжу свою «фокинскую» историю. В 2006-м я стихи уже писала и как-то их показала одной давнишней знакомой, а та меня запустила в вологодские «литературные круги». Так я попала в литобъединение «Среда», которым руководила Ольга Фокина. И стихов её при этом совсем не знала. Кроме «Храни огонь родного очага». Даже мой муж вспомнил сразу про «Звёздочку», когда я сообщила ему, что посещаю занятия у Фокиной. Итак, я туда попала и увлеклась. Скажу честно, мне не интересно было слушать разборы чужих стихов, так как по глупости я ещё не понимала, зачем всё это надо. Мне интересна была сама Ольга Фокина, её необычная внешность, её неповторимый голос, который можно узнать из тысячи. Я приходила просто на неё посмотреть. (Как в годы своей московской юности ходила в театр на определённого актёра: на Тараторкина и Евгения Дворжецкого). Она меня завораживала, я любовалась и не могла оторваться. Так продолжалось месяц, или, может быть, два, пока не случилась творческая встреча Ольги Фокиной с читателями в библиотеке на Панкратова. Там я впервые услышала её стихи. «Из Зачиденца на Чёду». «Ольха». «Берёза». «Ива». Они меня потрясли. И поразили сходством с моей тематикой, тоже ведь писала о деревьях, правда, не так и не то, но всё же. И теперь приспело самое время полистать книгу «За той за Тоймой» и взглянуть на фокинские «деревья». Посмотрим, о чём они. Говорят, что стихи «объяснять» невозможно и не нужно. Поспорю. И возможно, и нужно. Иногда просто даже необходимо.

1
«Ещё снег лежит, / И река – тиха. / Над рекой в тиши / Зацвела ольха – / Средь других дерев / Не любимая, / Не любимая, / Нелюдимая.» Дальше лирическая героиня решила об ольхе позаботиться и пробила колом полынью во льду, чтобы было зеркальце, куда деревцу посмотреться. «Говорят, суха, / Говорят, плоха, / А ведь ты, ольха, / Хороша, ольха! / Мудрено ль уметь / В общем хоре петь? / Велика ли честь – / В тёплом мае цвесть? / Ты тиха, скромна, / А цветёшь – одна. / Это соло-то – / Чисто золото!» На первый погляд и пробег текста по диагонали, это просто диалог с деревом, которое поэт «очеловечивает», сравнивая с одинокой девушкой. Точнее, монолог, обращённый к дереву, но очень участливый и сострадательный. Но почитать внимательнее – так это написано вовсе не об ольхе. Героиня – та, что за кадром, – главная, а на первом плане обаз-дублёр. Метафора, очень распространённый в поэзии приём. Нет, это девушку сравнивают с одинокой ольхой, которая цветёт «не вовремя», раньше других, чем нарушает общие правила. Значит, она – синий чулок и белая ворона, не такая, как все. Я, например, вижу в этом стихотворении, как в зеркале, себя. И «нелюдимая», и «нелюбимая», и «говорят, плоха» – это всё про меня. И неуверенная, и не люблю «в общем хоре петь». И не просто себя узнаю в этом зеркале, но и прочитываю бесценные слова поддержки своей особости и одинокости. Мне кажется, для Ольги Фокиной «Ольха» – в какой-то степени автопортретна, само название намекает на это (Ольха звучит почти как Ольга). Наверное, в Москве, среди однокурсников, она себя такой особицей и чувствовала. Но этот почти «автопортрет» тем и хорош, что кто-то другой может узнать в нём себя, то есть универсален, а это является одним из признаков большой, «маячной» Поэзии. И, заметьте, почти никаких колхозных деталей, столь ненавистных сторонникам «мировой» поэзии. Ну да, пошла на речку с колом и, поди, в ватнике и валенках, о чём не упоминается, но можно догадаться. А я городской человек, деревню видала пару раз мимоходом и то по случайности, да и к земледельческому труду глубокой любви не испытываю, хотя, пару раз и сажала свёклу на чужой даче, да и свой участок в лесу ежегодно выкашиваю вручную. Но стихотворение это мне понятно и близко и говорит лично мне: «Да ведь ты, Ольха, / Хороша, Ольха!» Гони неуверенность, всё получится! Я примерила на себя платье Ольхи, и оно мне подошло. Думаю, подойдёт любому «отщепенцу», и не обязательно русской национальности.
Теперь «Ива». Этот образ более адресный, потому что изображает горькую, но упрямую судьбу конкретно русской женщины. Будет ли он понятен на мировом уровне, судить не берусь. Да и возможно ли Фокину перевести на иностранный язык? Её русская речь изобилует живыми диалектами русского севера. «Простолюдинка ива я – / К земле неприхотливая, / Никем не обихожена, / Ничем не огорожена...». Заметьте, её никто не огораживает, не защищает. Зато в финале: «Ограда, вишь, в навоз и грязь, / Не подопри – могла упасть. / Одним концом завостренным / Была я в землю воткнута, / В ограде перевичена...» Нет, её никто не защитит, она сама предназначена кого-то защищать, её «перевичили» в ограду, то есть привязали, прикрутили к верхней части ограды, чтобы та не рухнула опять же в навоз и грязь. Впрочем, в середине истории она сама девчонкам свои вицы предлагала для плетения грибных корзинок. Но до роли подпорки ограды, ещё побывала и оглоблей. Становится оградой в конце и на это не обижается. Только что навозные сапоги об неё не вытерли. Но... проросла несмотря на все унижения. «Всё вынесла, / Вновь выросла: / Из колышка – / До нёбушка! / Живучая, / Могучая!... / А все зовут – / ПЛАКУЧАЯ...» За фокинской Ивой стоит судьба и характер русской женщины. Кем только она не была. Вспоминается Михалков: «мама-лётчик», «мама-милиционер». Выполняла тяжёлую физическую работу одинаково как в дерене, так и в городе, и неважно, какие тяжести таскала: ящики с металлическими запчастями или мешки с картошкой. Только что не была Женщиной, нежной и хрупкой, а детей рожала в короткие перерывы между производственными подвигами. И при этом считала себя счастливой!
Но вот открываю другой сборник – «с маками». И там нахожу для Ивиной темы – продолжение. Небольшое стихотворение. «А вчера мужики на угоре / Корчевали черёмухин корень: / И рубили его, и дробили! / И бензин на упрямого лили! / И со всех-то сторон поджигали, / И худыми словами ругали...» В общем, как ни усердствовали мужики, ничего у них не вышло. Печальное зрелище представляет пень после побоища, но «не стоит скорбеть о родимом: / Это дерево – неистребимо! / Точно знаю, что новой весною / Поросль новая станет стеною!» Эта зарисовка более натурная, в ней нет сказочного сюжета, как у Ивы. Но зато образ глобальнее. Это уже не только про женщину, а о русском народе в целом. И опять же оптимистичный финал, что для поэзии очень важно. Помнится, кто-то сказал, что литератор своими писаниями способен программировать будущее. Литературное творчество – это некая магия колдовства. И чем больше талант, тем вероятнее воплощение «предсказания».
И ещё одна миниатюра, тоже в эту тему, а точнее, продолжение Ольхи и тоже натурная, без сказочности. «...Как долго цветёт цикламена / Единственный поздний цветок! / Ему не предвидится смена: / Прошёл для цветения срок. / В природе почти уже лето: / Обилие света, жара! /Но это не благо! / А это – / Других разноцветов пора. / Нельзя цикламену под солнце, / Ведь он не из них, не из тех, – / Слабак! Отчего ж не сдаётся? / И что ж он заметнее всех?» Признаюсь, я его когда-то прочитала в «Ладе» и бегом, по диагонали. И не зацепилась. А теперь дошло. Да ведь это же автопортрет! Только Цикламен – это постаревшая Ольха. Если Ольха цвела раньше других, то Цикламен припозднился. Как и сама Фокина – в таком почтенном возрасте, а всё поэтически активна. Да, пора других разноцветов пришла, той самой молодой плеяды «звёзд», у которых «знатоки» советуют мне учиться... Но Ольга Александровна не сдаётся, и правильно делает. Маяк и должен быть заметнее всех – а как же нам без маяка? Заплывём в болото (Почти цитата из Елены Саблиной). Но в концовке иная интонация, чем в Ольхе. Ольхе – похвала: «Это соло-то – /Чисто золото!» Цикламену адресовано некое сомнение автора: а стоит ли продолжать цвести и быть заметнее всех? И даже как бы попытка извиниться перед «порослью»: мол, и не хочу, но так уж получается.

2
Что меня зацепляет в творчестве Ольги Фокиной ещё? Наверное, больше всего, стихи со «сказочным» сюжетом. Например, эти: «На печи сидючи, / Ягоды катала. / Задремала в ночи – / Решето упало...», «Из Зачиденца на Чёду / Перечапывает Чудь...», «Ой, в Вологде – ураган!...», «Накупили дамы шуб – / Да до пят!..». Равноценно, и деревенские, и городские, они чудесным образом ассоциируются с русскими сказками. В первом – лирическая героиня напоминает вечную падчерицу, которую злая мачеха заставляет за ночь перебрать немыслимые горы крупы, девушка в отчаянии, но приходят на помощь муравьи и, пока она спит, за ночь с работой справляются. «По углам, по щелям, / Белым половицам, / По лесным моим снам / Ягода катится...» Ягоды раскатились... Так и ждешь, что придёт злая мачеха и задаст героине трёпку... Но помощники собрать беглецов в решето обязательно придут. Сказка не закончена, автор доверяет читателю додумать финал. Кстати, вечную падчерицу напоминает нам и Ольха, а конкретнее, героиню из сказки «Двенадцать месяцев».
 Во втором стихотворении описываются вроде бы реальные события и детали из жизни обитателей лесной глухомани... Но, во-первых, сама глухомань напоминает нам сказочные дебри, а во-вторых, заинтриговывает сразу загадочный персонаж «чудь», который напоминает племя «чудь белоглазую», издревле селившуюся на северах. Да к тому же Чудь «перечапывает»! этот смешной глагол придаёт сцене некую лубочность. Диковинные названия Зачиденец и Чёда запросто ассоциируются с тридевятым царством, тридесятым государством, а сам быт медвежьего угла выглядит весьма фантастично. «Там медведь пошёл гулять. / Там коня не пустишь в поле, / Без ружья не ляжешь спать, / И козу не накодолишь / Без опаски потерять...» И Медведь, и Коза, напоминают нам что-то... Русский лубок! Не правда ли? Да ещё загадочности добавляет непонятный глагол «накодолить». Может быть, это и кстати, что непонятные слова не переведены на современный язык? А в финале оказывается, что чудь – это не былинное племя, а семейство по фамилии Чудаковы. «Чудь сама себе хозяйка! / Чудаковы – их фамиль.» Улыбка автора передаётся и читателю. У этой сказки счастливый конец, и от волка, и от медведя чудаки благополучно убежали. Разве что Бабы Яги там не хватает. Но она оставлена на откуп читателю. Кто пожелает, тот за кадром её разглядит. А вот ещё одно – из недавней публикации в «Ладе»: «Август – в деревне / Пресно нам снова, / Хочется в дебри / На Солоново. / Хочется в дебри, / Хочется в чащи, / К выпям и к вепрям / Пренастоящим...» Вот четыре существительных, поставленных подряд: дебри, чащи, выпи, вепри – и всё! Баба Яга уже мелькает где-то в глубине между замшелыми стволами. Как на картинках Билибина. А в конце трудного пути лирического героя и читателя ожидает волшебное озеро. «В озеро-сказку – / Ныром с разбега!» (опять пропущен глагол).
Добавлю ещё к этому букету (из сети, источник не указан): «Горн не споёт в шесть утра – не в Артеке! /  Спят до горячих лучей человеки / В новом сосновом своём терему / В северодвинских местах –  не в Крыму.» Очень простенькая на первый взгляд и обыденная история о походе внуков – Дины и Феди – на островок на речке Содонге. Все детали прописаны самой тонкой поэтической кисточкой любовно и до мельчайших подробностей. Ну, подумаешь, двое детей куда-то пошли (стихопроза! – уже вопят радетели мировых уровней)? Ан, нет, не всё так просто. «Братцу с сестрой перебраться на остров –  / Пусть до него и не так далеко,  – / Не глубоко, но совсем нелегко!» И рядом: «Братца сестрица берёт на закорки...» Вам это случайно ничего не напоминает? Мне – да! Сестрица Алёнушка и братец Иванушка как-то изящно возникли над всей этой бытовой зарисовкой. И сразу густо запахло Сказкой!!! Сестрица, она же принцесса Дина-Диана предстаёт читателю в обрамлении розового и зелёного, а это цветосочетание так ненавязчиво отсылает нас в эпоху рококо. И уже перед нами не Алёнушка, а Принцесса на горошине: «Дина плывёт на воздушных подушках / Вся зелена и мокра, как лягушка.» Помним, что «подушки» розового цвета! И вот они уже ассоциируются с европейским богатым платьем в стиле рокайль. Да и Царевна-лягушка уже из-за куста выглядывает и хитро улыбается – то ли читателю, то ли Дине-Диане. Этот букет образов напоминает мне картинку с подвохом для детей «Дед Мазай и зайцы», где зайцы нарисованы неразборчиво, их надо разгадать и сосчитать! Кто больше обнаружит, тот молодец! Как счастливы те внуки, которым бабушка вручила такой – всем подаркам подарок! Но главное ожидает, как и положено, в финале – это Чудо: «Папа приехал и маму привёз!», как и положено в сказке. И... Алёнушка с Иванушкой Дине и Фёдору тихо завидуют. А главное, слышно, как автор улыбается! Именно – улыбается, не смеётся.
Следующее, про ураган, – лирическая фантазия на городскую тему – напоминает мне сказки Степана Писахова. «Девку – дубом по ногам! / Парня – крышей по башке! /  Бабку – ввысь на батожке!..» Заметьте, в этом ряду строк характерное для Фокиной отсутствие глаголов, которое придаёт действию стремительность, а картинке – увеличение. Но вернёмся к сюжету. Бабка поднялась до купола колокольни, даже пообнималась с крестом, но, в конце концов, ветер аккуратно вернул её на землю, целую и невредимую. Как и положено в сказке. Почему вдруг Писахов? Похоже, это один из Ветров, пойманных писаховским Семёном Малиной на Втором небе. Малина со сна потянулся и спокойно до неба вырос, а там ветров наловил и – за пазуху. Малинины ветры деревню Уйму целые сутки над землёй держали, а земля под Уймой поворачивалась. Так уемчане вокруг света не сходя с места объехали. А один Ветер от стаи отбился и к Ольге  Фокиной в стихотворение пожаловал.
И последнее, про шубы, тоже рифмуется с Писаховым. «Накупили дамы шуб – /  Да до пят!.. / А морозец – экий шут! – / Напопят. / В декабре идут дожди – / Так и льют! / Знать, небесные вожди / Много пьют...» (Мой компьютер сразу мне подчёркивает «напопят», он не знает такого слова). И дальше, ближе к финалу, автор делится с читателем своим гениальным изобретением: сделать из шубы – ладью. «Просмолить, да и без нервов, / В поток: / В новый Две тысячи Первый / Годок!..» Хотя дело кончается всё-таки морозом, но шубная лодка – главный гвоздь этой сказки.  Скажете, бред? А Семён Малина на бане в море ходил. А в реке апельсинное дерево выращивал. И вообще – северный мужик на выдумки горазд: и кашу сварит из топора, и лодки смастерить может из чего угодно, вот и шубы прекрасно бы в дело пошли. Переклички с Писаховым у Фокиной весьма не случайны! Ведь они земляки. И это о нём она написала: «У старика /   Уста – река! / Исток реки? – / А родники!..» Родники народного устного творчества, к которому Ольга Фокина припадает тоже. И какой же читатель может не любить «сказочные» стихи? Наверное, тот, кто в детстве не читал сказок? А разве таковые среди нас есть? По-моему, русские сказки любят все дети: от деревенских и до столичных. А сказки все пришли к нам из деревни, и сказочный деревенский быт нас не раздражает, мы принимаем его как данность, и все дети рисуют дом обязательно с трубой, из которой идёт дым. Хотя и родились в городе, и выросли в квартире с центральным отоплением.

3
Теперь мне хочется поближе рассмотреть художественные средства. Поговорим о цвете в стихах Ольги Фокиной. Например: «Я, бывало,  –  в белом, в алом, / В безрукавом , с пояском. / Всё, бывало, приставало: / Хорошо баской  в баском!..» И второе: «Говори мне, говори, / Это не опасно. / Серой жизни пустыри / Пусть займутся красным...» Стихи мы читаем обычно внутренним зрением, мы их «видим». Не знаю, как другие, но если я не вижу отчётливой картинки в рифмованных строчках, то это для меня не стихи. (Как, впрочем, и абстрактная живопись – не картина). В первом примере цвет задан в самом начале, в первой строке. Алый наряд деревенской девушки задаёт настроение радости и лёгкости. Опять же, пропущен глагол, это для того, чтобы цветовое пятно не раздробить и не измельчить. И обратите внимание, какое обилие отзвука «в алом» рассыпано по стихотворению. В первой строфе: «бывало – в алом – бывало – приставало». Во второй: «бывало – привала – успевала». В следующих двух строфах отзвук исчезает. И в финальной опять: «зауставала – бывало». Легко заметить, что количество отзвуков идёт на убыль, в каждой последующей строфе на один меньше. Так и звучит обычно эхо. «А теперь – зауставала... / Ну, да это – ничего: / Слава Богу, всё – бывало, / Дай Бог каждому того.» Здесь радостный отзвук молодости докатывается и до старости. Припоминается вдруг цветаевская строка: «Молодость – мой лоскуток кумашный!» У Цветаевой символ молодости – тоже кумачовый цвет. И эта строка в стихотворении – последняя.  Но звучание цветаевского кумача совсем иное, чем у Фокиной. Оно скорее трагичное: «Щедростью твоей давясь, как щебнем, / За чужие я грехи терпела...»,  – адресует Цветаева к своей молодости. И сравнение этих двух образов выходит не в пользу Цветаевой... Да простит меня Марина Ивановна, но мне лично ближе мировоззрение Ольги Александровны. Она (или её героиня?) свою молодость не проклинает. Благословляет.
Во втором фокинском примере: «От заката до зари, / Ибо редки встречи, / Говори мне, говори / Ласковые речи...» красный цвет появляется, наоборот, ближе к концу, в предпоследней строфе. Но здесь радость красного цвета не так легка, как в первом, она с горчинкой, с лёгким привкусом кострового дыма. Здесь глагол есть, и он играет очень большую роль: «займутся красным». Займётся, занялось – говорят обычно об огне, когда начинается пожар. Дальше не сказано, что именно красное должно вырасти на сером пустыре. А это чтобы читатель сам дописал картинку. Хочет, вырастит тюльпаны с маками, хочет – осенние клёны или рябины, а захочет – и костёр разведёт. Но в следующей, финальной строфе, автор приглушает драматизм красного образа, превращая его в зарю: «Пусть заря рассеет тьму, / Слову сердце радо...». Второе различие этих двух образов заключается в сочетании с соседним цветом. В первом: алый рядом с белым, и поэтому он ярче и чище. Во втором: красный на сером фоне. Это уже иное звучание. Более приглушённое и не такое безоблачное. Кстати, в народном северном костюме излюбленное сочетание ярко-красного и глубокого синего. Тоже ведь какой-то особый символический код. Но сочетание ооочень красивое!
Надо добавить, что в стихах Фокиной цветовые вставки не везде есть, зачастую она свободно обходится без цвета. В этой связи я вдруг вспомнила про шведского режиссёра Ингмара Бергмана. Почти все его фильмы чёрно-белые. И ему не нужен был цвет, пока не появился замысел «Шёпотов и криков». Началось с того, что он увидел мысленно картинку: четыре женщины в белом на фоне красного интерьера. В его картине это сочетание тревожное и угнетающее. А потому, что красного чрезмерно много. И у Бергмана это символ крови, страдания, смерти. Так и у Фокиной: во втором примере красного намного больше, чем в первом. Настроение и значение красного, видимо, зависит и от количества. А, впрочем, наверное, ещё больше от авторского замысла.

4
Ещё в стихах у Фокиной не дают мне покоя два Чудо-дерева. Много у неё есть конкретно-портретных деревьев, на которые мы уже посмотрели, а есть и обобщённо-образные. «Они – и с листами! / Они – и с плодами! / В них – солнце и птицы: / Гуляй – не хочу! / Кого из них станет / Подумать о маме, / Чей корень в темнице – / Трудяга-молчун...» «Ах, веточки-деточки, / Почки-цветочки! / Ах, птички-певички, / Ах, ягодка-плод!..» Есть беспечные ветки, с листьями и плодами, а есть ствол и корень древа, их терпеливый и строгий родитель, трудяга-молчун. Но нет смысла обижаться ему на беспечное потомство: «На то он и корень, / Чтоб ствол подымался, / Чтоб листья шуршали, / Чтоб зрели плоды.» Это семейное древо, родословное, связь поколений. Такое древо народные художники в былые времена изображали на лопастях прялок. Красивый образ-символ! Птички-певички и почки-цветочки – это ведь мы и наши дети, а трудяга-корень – это наши родители, которые в детстве пережили войну и немало горя хлебнули. Они больше пахали, чем порхали, но за наше порхание на нас не обижаются.
Есть ещё одно сказочное древо: «Для этой птицы редкой / Я не хочу быть клеткой, / Но я хочу быть веткой – / Другим ветвям соседкой.» «Я не хочу быть сеткой /  Для вольной птицы гиблой, / Но я хочу быть веткой – / Из гибких самой гибкой, / Из чистых самой чистой, / Из росных самой росной, / И самой густолистой, / И самой светоносной...» Если же у лирической героини не получится быть самой-самой, что ж, она не обидится, и уступит волшебную птицу своим сёстрам: «Той птицы нет капризней: /  Попела – полетела! / Но ветвь на древе жизни / Опять зазеленела.» Мне думается, что Певчая птица – это Любовь. Клетка отсылает читателя к метерлинковой Синей Птице, она свободолюбива и летит, куда захочет. А Сетка – отсылает нас к Золотой рыбке из Пушкина. (Кстати, образу Золотой рыбки посвящено отдельное стихотворение). У фокинской Ветки – такое безграничное единение со своими соседками! И это мудро! Ведь все мы ветви одного Древа, которое уже шире Семейного по смыслу. Оно – Всечеловеческое, что ли. Христианское. Братья и Сёстры – как сказал Фёдор Абрамов. Птица-любовь освящает своей песней только самых достойных, на всех её, увы, не хватает. Немного грустная философия, и всё же – жизнеутверждающая! Лично для меня это стихотворение Фокиной – одно из самых близких. Оно тоже, как будто про меня. Мечтаю нарисовать такое древо на створках старого шкафа. Но, может быть, эта Птица – не только Любовь? Но ещё и Вдохновение? Искра Божья поэтического таланта? Которая осеняет не всех. Только самых чистых, самых вешних, и самых светоносных? Райскую Песню надо заслужить.

5
Из пласта любовной лирики Ольги Фокиной ко мне пристали больше других – два «прощальных». «Я привыкаю понемногу / Ценить и наше далеко. / Благослови меня в дорогу, / И мне уедется легко. / Так – не на муку, а в науку! – / Издалека и свысока / Подай бестрепетную руку, / Скажи казённое «Пока». / Как говорится, чем богаты! / Но и свинец раззолочу: / «Пока» покажется покатым, / И я спокойно покачу...» Бесхитростное, вроде бы натурное, никаких донных течений и закадровых планов... Но... Бесценное свинцовое «Пока» отзвучивается в последних двух строках ещё три раза! (Помним, как отзвучивался алый?) И мы слышим в финале: не только «пока – пока – пока – пока...», но и стук колёс скорого поезда. Что создаёт особое щемящее настроение, и вместе с тем без привкуса какой-либо горчинки. И второе: «Я отвыкла от белых ночей, /  По небелым широтам кочуя, / На таинственный свет без лучей / Обновлённо смотрю, как на чудо. / От земли до небес – тишина / Так незыблема! Так ощутима! / Я забыла про те времена, / Где я – ты, где люблю, где любима. / Это было давно. Всё равно. / Высоко, глубоко, изначально / Белой ночи немое кино / Наполняется прежним звучаньем.» Первую строфу я впервые услышала из уст когда-то близкого мне человека. И, наверное, до конца это стихотворение будет связано с ним, как моё личное. Продолжение и финал мне услужливо преподнёс Интернет. Можно сказать, что это стихотворение в моей жизни ещё не сбылось. Но обещает сбыться. Когда перемещусь, наконец, в иные широты и отвыкну от немого кино белой ночи... Тогда оно станет полностью «моим».

6
Ещё одно фокинское – только что «сети» подбросили. «Убрали картошку... как грустно! / Обрезали, спрятали лук. / Осталась на грядке капуста, / Да зелен отавистый луг. / Ах, как он отчаянно зелен, / Ах, как по-весеннему юн! / ...Но берег морозом побелен, /  И холодом дышит валун. / Тот самый, который — давно ли?/  В полдён не задень — обожжёт!.. / И лист на берёзе до боли / И редок, и сморщен, и жёлт, / И бабушка сена беремя / Во двор волокёт для козы, / И люди на зимнее время, / Вздохнув, переводят часы.» (Не скажу, из какого источника, – не упомянуто). Вот же, – скажут противники «колхозной» поэзии, – какой банальный и прозаичный деревенский пейзаж! Но перед вами совсем не пейзажная лирика! Это образ прожитой жизни. Может быть, не каждый его прочитывает, но вглядитесь – в самом тексте расставлены слова-маячки, подсказки, направляющие читателя к образу.  В начале Юный зелёный луг, к концу – Бабушка с охапкой сена! А ведь сено – это трава, которая состарилась. Между ними уложена вся жизнь. Ряд эпитетов берёзового листа, заданный одной строкой: и редок, и сморщен, и жёлт. Сморщенный ассоциируется с морщинами на лице, редкий – со старческими зубами и волосами. Да, на этот раз стихотворение цветное. Зелёный повторен два раза, значит, он самый важный. А ещё есть белый и жёлтый. На другой чаше весов. Всё просто: Зелёный – молодость, белый, жёлтый – старость. Цвет травы – зелёный, цвет сена – жёлтый. Белый – седина. Вот и второе, из недавней публикации в «Ладе»: «Опустишь руки – / Протянешь ноги. / Осудят внуки, / Оставят боги. / Но жизнь добрее: / Даёт, коль просят!/ И руки –  реют! / И ноги – носят!» Короче и точнее не скажешь: руки и ноги. Руки реют, значит, флаги не спущены, и корабль не сдаётся. Спустишь флаги, и кораблю хода не будет. И образ корабля заложен здесь одним глаголом «реют» – помните?: «Простор голубой, / Земля за кормой. / Гордо реет над мачтой / флаг отчизны родной...» Да и как-то напоминает корабельные реи. Заметьте, у Фокиной каждое слово весомо. Стихотворение-крохотка, а какой большой и объёмный образ! Хотя, может быть, создатель стихотворения в процессе замысла о таком даже и не думал. «Не суждено предугадать, как наше слово отзовётся...»

На этом я, пожалуй, остановлюсь. Можно много ещё написать о стихах нашей любимой вологжанки, и я перечислила далеко не все, которые легли мне на душу. Но... «нельзя объять необъятное», и поэтому не будем утомлять читателя. А творчество Ольги  Фокиной действительно необъятно и настолько разнообразно и многогранно, что читатели с совершенно разными вкусовыми пристрастиями могут отыскать на этом богатом разнотравьем лугу свой, самый любимый цветок. Кому-то близки портреты деревенских жителей, кого-то интригуют сказочные сюжеты, кто-то от души смеётся над сатирическими образами современных телевизионных кумиров, кто-то разделяет политические убеждения поэта. Всем сестрам – по серьгам. Каждому что-то есть – и горожанину, и сельчанину, и северянину, и жителю южных широт, и патриоту, и космополиту, и простому труженику от серпа и молота, и рафинированному интеллигенту с тремя высшими образованиями. Кстати, представители серпа и молота никуда не делись, просто в современном мире их стараются не замечать. А если вернуться к началу, то – чем же по большому счёту отличается поэзия Ольги Фокиной от творчества вологодской «молодой рати», с которой пытаются её уравнять? Не спорю, наша молодёжь талантлива, и ничего плохого не хочу сказать в их адрес. И всё же... они не настоящие «звёзды», им не хватает самого малого, но самого главного – любви к ближнему. Которой у Фокиной с избытком. И не только к людям, к детям, но и к каждой травинке, к тощей северной землице, которая для кого-то просто – грязь. И поэтому – они не ровня, даже если бы и владели в совершенстве поэтической формой, даже если и обладают замечательным природным чувством ритма и звучания слова. Для большой Поэзии этого мало. Ольга Фокина умеет писать «с улыбкой», и её душевное тепло передаётся читателю. От её поэтических строк исходит бешеная энергия солнечного света. А без него – всё живое погибает. Предлагаю молодым авторам отбросить предубеждения, внушённые старшими наставниками, и почитать её стихи повнимательнее, посмаковать. Если вы знаете буквы и слова, да и сами умеете составлять из них рифмованные строки, это ещё не значит, что вы умеете читать. Учитесь, и вам откроются неведомые доселе сокровища.
В заключение выражаю благодарность создателям публичной страницы «В Контакте» «Стихи Ольги Фокиной». Это большое дело. Так как журнал «Вологодский Лад» другим регионам России недоступен. Сборник «с маками» в момент его выхода недоступен был даже вологжанам (хотя, в бибилиотеках, разумеется, он был и есть, но всё же...). А московские издания Ольгу Александровну нынче не жалуют. Также – отдельное спасибо моему виртуальному оппоненту, который подвинул меня на сию писанину.
И да простит меня Ольга Александровна за немного вольное прочтение некоторых её стихов, но любой читатель, мне кажется, имеет на это право. И да простят меня некоторые пристрастные читатели за то, что так много места уделила здесь своей персоне. Но это для того, чтобы стало понятно, насколько я чужда миру северной деревни. Это взгляд чужестранки.


10 – 25  октября 2021,
Вера Коричева