Эпоха кончилась

                «Подобно Эмерсону,
                Я пишу на дверях своей библиотеки:
                «Причуда»…»
                (Оскар Уайльд)

Когда-то бородатый охотник Хэм писал: «Что-то кончилось». Предчувствовал, но не знал что. Но мы теперь знаем – эпоха кончилась. Античность кончилась, умерла, а мы и не заметили. И вы не заметили. Но это басня (не Эзопа). Хуже всего то, что это не заметили философы-скептики. Любомудры из ветренного Римини. Это вот тиррены-расна стали воспоминанием, а народ, как и раньше, любит бои гладиаторов. Только называет их по-другому. Уже, мол, не игрища языческие. Уже, мол, это не религия, а развлечение. Ристалища коней мира сего. Неважно, что возничие становятся месивом песка, плоти и крови. Под копытами тех же коней. Ибо, почему не всадники? Всадники там – на третьих рядах (в первых старики-сенаторы). Читают Овидия и аплодируют. И тыкают большим пальцем вниз. И славяне снова варвары (хорошо хоть не рабы, ну, хотя бы не все), а из бездны степей опять лавина гунов. Аттила не ведает ещё, что ему подарит встреча с воспитанной патрицианкой из первого Рима. Хорошее воспитание – оно ведь навсегда. Ильдико или Юдит – тут главное воспитание. Эпоха – это вторично, особенно когда речь заходит о ложе. То, что средневековье уже началось никто не понял. Даже Аниций Боэций. А уж кому-кому, а ему – этому знатоку музыки будущего – ему то эпоха открыла своё отвратительное лицо, которое прятала до поры до времени под вуаль. Великие Теодорихи не любили философии, малые и мизерные Теодорихи неосредневековья философию просто ненавидят. Это тогда Теодорихи были великими. Ныне, когда в очередной раз наступило новое средневековье Теодорихи бывают исключительно жалкие и никчемные. И от этого ещё более отвратительные. Печально, что всё постоянно повторяется. Уже не одну тысячу лет одно и тоже – всё повторяется, будто колесо крутится. Будто мы не в истории, а в парке развлечений. Хочется в Небо, а тут колесо. Кто катается, кто развлекается, а кого колесуют. И опять византийщина, опять необходимо проповедовать христианство. Опять империя будет рушится как глиняный идол бога Мардука – обломки будут давить всех без разбора. Не только калифов на час. Оскар из клана О’Флахерти – клана разбойников, пиратов, повстанцев и отчаянных скильцев моря писал некогда, что “во времена античности люди не имели одежды, во времена средневековья люди не имели тела, а ныне люди не имеют души”. Интересно, вот оно – новое средневековье началось – опять будут люди без тел? С голыми душами? Приятно, что ныне, на очередном повороте колеса пришествие нового средневековья предчувствовали и даже писали об этом. Даже сорок лет тому назад – ещё тогда, когда оно только стучало в двери. А ещё говорят: “Стучите и откроют”. Вот некоторые и стучали. Вот мы и открыли. Тогда, полторы тысячи лет тому назад этого никто не прочувствовал. За полстолетие до конца прекрасной эпохи думали, что античность будет продолжаться вечно. Никто ничего не предчувствовал. 425 год – некие узурпаторы, войны за власть, Папа Цилестин I, еретики-несториане, император Флавий Теодозий II, гуны, Бахрам V Гур огнепоклонник. И не одного титана мысли! Ни одного поэта. Или может средневековье началось раньше? Интересно, что по этому поводу скажут историки будущего? Когда началось нынешнее неосредневековье? Я всё-таки свидетель, но не постигаю. Эпоха ныне началась второсортная. И неосредневековье тоже второсортное. Тьма, разумеется, не такая уж густая как тогда, всё-таки Эпикура тогда забыли и сочинения его утеряли. А ныне – если появится новый эпикур, то подумают, что он водитель троллейбуса, а не философ и будут цитировать его на последних остановках. Существенное отличие нынешних людей от людей VI века после Христа в том, что они тогда были откровенны и последовательны во всём, даже в своей самодельной тьме. Ныне только фальш. Если не во всём, то искуплении духа. Джером Дэвид Сэлинджер был прав – всюду фальш. Только он не знал, что жил он в предверии великой фальши. Рано он замкнулся в бункере – он бы почувствовал, как фальш густеет из года в год, как превращается во фруктовое желе с изюминкой. 

О средневековье писать легко – это была эпоха, когда у неприкаянного и искровсаного материка украденой быком девушки отсутсвовали сомнения, они считались неким уродством, чуть ли не позором. Люди (а чёрные монахи зелёного строва особенно) перестали понимать, что такое уродство. Истинные уродства они считали указкой из потустороннего мира, а несуществующие уродства выдумывали. Тому, кто объяснит мне зачем это всё, я поставлю бронзовый памятник в Аркадии, чтобы он мог бы без ехидства и метафор сказать: «Et in Arcadia ego». Я почему-то уверен, что первой птицей средневековья было не падение Западной Римской империи, а убийство Гипатии в 415 году. Толпа фанатиков уничтожающая красоту и мудрость – это уже чисто средневековый феномен, это вам не вакханки забытого мифа, не Дионис даривший радость, которую никто не понял. Это появление именно той Sancta simplicitas – хвороста для костров будет хватать ещё долго. И перевернул последнюю страницу античности и закрыл недописанную книгу последователей Геродота совсем не Юстиниан. Эту книгу окончательно закрыла юстинианова чума. Не было попыток осуществить республику Платона в реальность не потому, что этого никто не хотел, а потому, что об этом даже никто не думал – некому было думать. Началось то – прошлое средневековье Аттилой, а окончилось Кромвелем. Он то об идеальном государстве думал и даже попытался воплотить это в жизнь, перерезав и перевешав треть населения Изумрудного острова. Значить всё, дамы и господа, леди и джентльмены, товарищи и товарки, всё – средневековье кончилась. И ренесанс заодно. Снова популярны Утопии. В неосредневековье вместо чумы имеем другие пошести и поветрия, которые не так убивают, как запугивают, уничтожают не плоть, а дух.

Средневековье отличается от античности в первую очередь тем, что в эпоху агонии античности (Pax Romana) рабы умирали на потеху аристократии, а в средневевье аристократы умирали на потеху толпе. Ныне – в неосредневековье аристократия канула в Лету, а толпа жаждет новых рыцарских турниров с настоящей кровью, а не с бутафорской краской шекспировских театров и не соком клюквы подвижных картинок братьев Люмьер. При отсутствии рыцарей толпа жаждет видеть погибель аристократов духа. И то не на арене и не на ристалище. Тут, у барьера. И настоящей гибели, не театральной, на глазах злых одноглазых телекамер. 

Но согласитесь, в эпоху того, прошлого средневековья миром правили гиганты. Тёмные века порой порожнают великанов. Может это природа таким образом компенсирует недостаток поэтов и художников. Погибнуть от руки правителя-гиганта почётно. Ныне, когда пришло новое средневековье, миром пытаются править карлики. И это отвратительно. Это оскорбительно для человеческого духа. Особенно ныне, когда много поэтов замолкли или замолкают. Погибнуть от рук карлика стыдно и прискорбно.

Можно было бы ожидать нового Петрарку – время ускоряется, его же недолго ждать, правда? Но Петрарка приходит после Данте Алигьери, а он обязательно должен спуститься в Ад, иначе ничего не получится. И умереть в Равенне – в этой последней столице, в этом post scriptum пышной Византии. Ад уже не в глубинах земли, он тут, на поверхности, люди сами его создают. Вместо Петракри – на тебе, держи – новый Чингисхан. На этот раз он грамотный, знает буквы и умеет даже составить фразу в тему. И вместо сопротивления нашествию – пародия на сопротивление. На то оно и нео. Неолит был в поте чела. Неоген гудел топотом копыт в степях. Неофит горел сердцем. А вот неосредневековье – пародия на средневековье. Своего рода постсредневековье, если хотите. Дай Боже, чтобы это была высокая пародия. Именно в эпоху средневековья, где-то во времена Папы Григоря Великого вошли в бытие селений людей колокола. Ныне колокола опять гудят над Землёй и над Сарматией. Вспоминая бородатого Хэма и Джона Донна опять цитируем: «Не спрашивай о ком гудит колокол. Колокол гудит о тебе…»  Во времена Джона Донна колокол гудел за эпохой средневековья – эпохой рыцарства, королей, пышных титулов, мечей и чести. Ныне колокол гудит за эпохой Ренесанса и Просвещения. Колокол гудит за каждым из нас – мы были детьми той эпохи, ушедшей окончательно в небытиё, в воспоминания страрых полуслепых библиотекарей.