УМЕньшался стремительно глобус

Уменьшался стремительно глобус.
Уменьшалась планета Земля.
И возникла огромная область
пустоты, только мнимой, зерна
в ней так много - то звёзды, планеты -
ночью можно их свет поклевать,
я в удобной огромной ракете,
наконец-то решилась летать.

Пронеслось надо мной НЛО -
сколько ловких изящных движений,
наконец-то и мне повезло,
в мире тайн я, красот, приключений.
Дружелюбие моё неизменно,
неземным рассылаю охотно,
и восторг по артериям, венам
изгоняет космический холод.
Тьма надолго теперь отступила,
ни к чему ей вредить в этом мире;
есть в полётах великая сила,
погружают в чудесную мирность.








































































































































В три ряда глаза и ушей целый лес,
сбежал, повстречав, ошарашенный бес,
кричал: "Помогите, мутанты идут,
страшнее чем ведьмы иль бешеный спрут.
Гадали учёные: "Как, почему   
простой человек переплюнул вдруг тьму,
где он нахватался деталей таких
как будто их выдумал бредящий псих.

И стали явление то изучать,
об образе жизни инфо собирать,
армаду нашли удивляющих фактов,
один из них - жил человек среди маков.
Вернее они окружали весь дом,
гулял он средь них утром, вечером, днём,
он их рисовал и беседовал с ними,
и все называл неизменно родными.
Но вроде бы их никогда не срывал,
лишь ласково гладил, цветки целовал,
а значит навряд ли он был наркоманом,
отравленным напрочь опасным дурманом.

Иль дело в пыльце, может в ней ГМО,
внедрило туда его явное чмо













































Карамелевые сны с вишнями-мечтами
Восхитительно хрупки льдинки-оригами.
Прикоснуться можно к ним только на морозе,
и капризнее они, чем царица роза.
Чуть с погодою не так, плакать начинают,
невозможно приласкать - сразу возражают.
Истончилась лапка вдруг шустрого лисёнка,
изменилась голова милого котёнка -
не поможет Айболит, хоть известный доктор,
ни к чему хирург и йод, бинт, грейпфрута ломтик.
Их бы в сны перенести, эти оригами,
чтобы детям подарить, мужу, сёстрам, маме,
там смогу и подержать, и погладить нежно,
мир приветлив мой во сне - даже если снежный.

Вот уснула я опять - вишни, сливы, груши,
оригами не видать, вместо - зайца уши.
Ловят каждый новый звук в их диапазоне,
сам сквозь веточки глядит беспокойно зорко.
Груши точно он не ест, может хочет вишен,
зашуршав, упали вниз две морковки с крыши.
Заяц хвать и мчится прочь, не догнать воришку,
не успела почитать я зайчишке книжку.
Книжка - целый огород, сколько ж там картинок,
есть и садик небольшой с морем мандаринок.
Алыча, орехи в нём, виноград сладчайший,
яблоки - пирог испечь, так подходит к чаю.
Жаль сбежал, мог подсказать, что ему милее,
мне ж приятно угощать, зря он так робеет.
Думала, что помню я, что зайчишкам любо,
оказалось не права, память словно в люке. 
Ничего, вернётся он, почитаем вместе,
зайцы это хорошо, с ними интересно. 




















































































































































































Истончаются они словно балерины

































































































Щупальца паники всепроникающи,
страх не смиряемый, всепоглощающий,
в души вторгается, в разум вторгается,
и на спорткаре по нервам катается.
Рёв заглушает рассудка усилия,
мудрость в надёжном плену у бессилия,
ноги бегут под влиянием импульсов,
словно пошли в наступление римляне,
или противник на танках грохочущих,
въехал в ближайшее к дому урочище,
или пожар обезумевшим пламенем
словно победным пылающим знаменем
машет повсюду, восторг проявляя,
жар свой умышленно не уменьшая.
Спряталась смелость в щели подсознания,
с псом на охоте сравнялось дыхание,
пульс соревнуется в скорости с пулею,
щёки раскрашены воздуха пуншами,
страх в каждой клетке и каждой молекуле -
их подчиняет приказам калечащим.

Мчится толпа словно буйволов стадо,
в скорости скоро сравнится с торнадо,
не замечая бегущих падения,
не замечая упавших мучения,
явно не слыша их стонов надсадных,
кочки - тела вызывают досаду.
Вязнет каблук в неприятной преграде,
шквал недовольства словами заряжен,
кто-то споткнулся, опёрся на кочку,
тёплая мягкая и без цветочков.

Схлынула масса, остались лишь жертвы,
кто-то лишь ранен, а кто-то и мёртвый,
и не грозят никому обвинения,
спишут последствия на невезение,
разве возможно толпу наказать,
паника - вот преступления мать.
Соединила всех как пуповиной,
в этом трагедии новой причина,
недопущение пока невозможно,
можно везде насаждать осторожность,
но где-то снова возникнет, пробьётся,
и чья-то жизнь в землю кровью прольётся.

Паника, паника - страшная сила,
многих она довела до могилы,
чтоб не поддаться нужны тренировки,
чтобы спастись нужны силы, сноровка.
Дух укрепляя готовишь спасение,
вырастут крылья от преодоления.








































































































































































































































ей не поддаться хоть трудно - возможно,



































Чёрное нечто возникло пред плотной толпой,
каждый его сантиметр средоточие угрозы,
голос раздался пугающий властный и громкий,






































А если б появился вдруг там призрак,
добавил ли б он страха и смятения,
умножил ли б он переломов риски,
условия для травм приобретения?
Бежали б по телам живых упавших,
как это много раз случалось прежде,
или свою безумность осознавши,
всё ж в перемене проявили резвость?
всё ж попытались превратиться в прежних?







































































































---------------------- 

Концентрация совести -
неужели такое возможно.
Он герой моей повести?
С ним сближаюсь, но так осторожно.
Может совесть лишь вывеска,
может хитрая это приманка?
Нужно действия выверить,
не хочу стать я жертвой обмана.

Вроде искренний бережный,
не исчезнет ли это?
Почему мне не верится,
словно это давно уже ретро.
Я назвать хочу котиком,
но противятся этому губы,
лжи готовит вдруг дротики,
ими вскоре меня и погубит.

В нём гнездо может грубости
и шипы настроений,
толпы скуки и пошлости
и каскады затмений.
Нежность ветхо-дырявая
в симбиозе с чванливостью
и надёжность корявая
дружит в нём со слезливостью.

Получается чудище,
мне б мелькать уже пятками,
я ж болтаюсь на удочке,
на его - и приятно мне.
И сверкаю влюблённостью
словно ель новогодняя,
рада я обречённости,
я ж ужасно голодная.















Я экспортирую себя в волшебный лес,
в пушистости Вселенского масштаба,
в край тёплых шуб и белоснежных лент
и на ветвях живущих снежных крабов.
Их дивные кристальные клешни
не ранят благосклонные к ним ветви,
и бережёт прозрачный их Лешак,
и инные заботливые ведьмы.
Их одеяния это дивный сон
художника влюблённого в природу,
он ведьмами навечно покорён,
и кистью прославляет их породу.
Звучат великолепно тишина
и барабана дробь красавца дятла,
напьются птицы красного вина
рябинного, закуска - снег-облатка.
Расстелены дорожки для зверья
пуховые, свои здесь фестивали,
хвостами и головками вертя
пройдут, оценок ждут они едва ли.
Наградой самой важной им еда,
тепло и безопасность их потомства,
существование праведно ведя,
способны инстинктивно к вероломству.
Но в этом их вины нет даже грамма,
причина лишь в проблеме с выживанием,
такая в них заложена программа,
людским не наделили фауну знанием.
В цепочках удивительных следов
истории трагедий и победы,
невзгод преодоления, холодов,
и хитрости, и смелость, и обеды.
Волшебный лес так сложен и опасен
для тех, кто драгоценен в мире нашем,
добавить бы в их жизнь приятных красок
и уберечь от боли и от смерти.





























и спрятать их от смерти в замках, башнях.












Щупальца паники очень размашисты
и непрерывно шевелятся

Щупальца паники
всепроникающи




















Песочного цвета канва вокруг намерЕния лукавого,
и если его воплощу, то лишь награжу я бесславностью.
Но натиск желания жгучего подобен нашествию вражьему,
так можно дойти и до рученьки с душевной сквозящею раною.




























Трамвая щуп искрит бенгальской медью...
Сергей Шелковый
Вагон 30-го декабря


Трамвая щуп искрит бенгальской медью,
летит огонь, крылат, раздет, разут.
И ёлки, будто связанных медведей,
по улицам заснеженным несут.

Вновь этот воздух – спирт предновогодья,
кружение чуть подвыпивших надежд.
Из тьмы сияют ясеней угодья,
играет иней их бровей и вежд.

Весь этот город – крыши, арки, бреши –
облагорожен снегом на корню.
Сосновым духом густохвойный леший
щекочет ноздри и гортань мою.

А их все тащат, чудища, в трамваи –
взъерошенных, опутанных тесьмой!
И я, трамвайный номер забывая,
никак не вспомню – пятый ли, восьмой...

Всё иглы рядом едущей сосёнки
ерошу соумышленной рукой.
И пахнет мир смолисто, колко, звонко,
вчера ещё заморенный такой...
















Сегодня несусь я пушинкой
безвольно без заданной цели,
в движении порою заминки,
но главное сбросила цепи.
Удушливость ссоры осталась
в чащобе больных отношений,
пускай она там и плутает
без новых себе подношений.
Пусть чёрные полосы сгинут
в коварной не свадебной топи
без чьей-либо жалости, чина,
оглохнув от собственных воплей.
А прежние ссоры охватит
пусть пламень безжалостный гнева
под мощные неба раскаты,
а вместо возникнут посевы
свободы от стрел ядовитых,
от хищных словесных нападок,
от дней неприязнью разбитых,
от новых смертельных закладок.
Пусть вцепятся злобно друг в друга
претензии, непонимание,
пусть совесть терзает супруга,
как мощная грозная мания.
А я полетаю пока что,
познав наконец наслаждение,
расставшись с эмоций тисками,
с червивым его самомнением. 























Скрипела лестница то в небо, то под землю,
фантазий не смолкал базарный шум,
и призрачным казалось даже время,
во многих поселились бред и шут.
А на спирали новых сумасбродств
пытался удержаться каждый фрик,
из голода миллионов бутерброд
слепил себе, военным всем старик.
Бездонностью зияла непрощённость,
отплясывала лихо кутерьма,
свою превознося непросвещённость,
и хаос тот духовных всех терзал.
Обоз тянулся ряженых пустышек
пред шлейфом бесконечных безобразий,
топорщил иглы век дикообразный,
избавиться мечтавший от одышки.
И три кита вздыхали так печально,
с усталостью почти сравнимой с комой,
а род людской бежал опять к началу
с азами знаний снова незнакомый.
















И на спирали новых сумасбродств
пытался удержаться скоморох,
из голода миллионов бутерброд
слепил себе, военным всем монарх.
Бездонностью зияла непрощённость,
отплясывала лихо кутерьма,





В колготках рваных день спешил к закату,
свои считая травмы и потери,
он много сил наивно так потратил,
чтоб люди не вели себя как звери.
И об итогах думать не хотелось,
ведь план его ему же вышел боком,
а сменщику напротив не терпелось
узнать итог, день встретил он наскоком.
Но посмотрев внимательней на друга,
прочёл ответ на теле и одежде,
в нём мыслей закружилась гневных вьюга,
и их он изложил логично дельно.
- Наивен слишком, план продумал плохо,
и не учёл ошибки прежних дней,
казался людям ты наверно лохом,
я ж поступлю мудрее и хитрей.
Прикинусь я согласным с их безумством,
нахваливать начну всерьёз жестокость
и лестно отзовусь о толстосумах,
жиреют что на человечьих соках.
Так притуплю я бдительность умело,
а после всем подкину я событие,
которое давно уже назрело
и явиться болезненным открытием.
Внезапно осознают - жизнь не вечна,
и спеси поубавится намного,
как ветром сдует наглость и беспечность,
и захотят идти другой дорогой.
А главное почувствуют ничтожность
на фоне бесконечности Вселенной,
и озаботит их пустопорожность
недель и лет, испорченность и ленность.

- А выберешь событие какое, -
спросил его людьми избитый день, -
наверно должен выбрать ты такое,
чтоб всех людей накрыла страха тень.
Пусть души сотрясутся от рыданий,
потери пусть вонзятся прямо в сердце,
пройдут пусть по дорогам испытаний
Столкнутся с тьмой тяжёлых испытаний,
чтоб всколыхнулись мысли, чувства, нервы.



























































































































а сами они жалки и трусливы






































Мне дом мигнул своим окном,
затем вторым и третьим,
гулял я рядом под зонтом,
звонка в нём слышал трели.
Чуть робки без тревожных нот,
как будто незнакомец
сильнее надавить не мог
иль не любил аккордов.

Вошёл в подъезд пальто шурша,
мяуканье услышал,
стал подниматься чуть дыша,
так тихо словно мышь я.
Стоял у двери человек
почтительный и ладный,
ему не открывали дверь,
и он вздохнул с досадой.
Лишь замяукал снова кот,
давая знать - он дома,
никто преступный не войдёт,
в нём когти так весомы.
Непросто так трудиться псом,
но выхода не видит,
в нём стержень есть, он дома соль,
а лапы словно вилки.
И незнакомец отступил
и вышел из подъезда.
Отняла служба море сил,
устроил кот сиесту.













































































































Босса нова
Анна Салема












































Укрыта Фонтанка крылом белой птицы,
Купаются в небе домов острова,
Не снег и не дождь, а там, в клубе, певица
Поёт босса нову, качая слова...
-"И многое, многое может случиться,
В такой темноте и земля из-под ног... "
Грудной, сильный голос. Ударник-кубинец
Из пламенных дисков кидает восторг!
-"I'm not sentimental..." Но это из фильма.
На улице холод, здесь жарко от слов!
Лимонное солнце, волшебно и зримо,
Сиреневый берег и чья-то любовь!
-"Никто меня в холле, возможно, не видел..."
Эмпатия-чувство? Интрига вела...
Дремала Фонтанка. Заслушался Питер.
-" I'm not sentimental!" Но эти слова!
Особенный образ: - "Любовь ждать не скучно.
За двадцать секунд изменяется мир!"-
Поёт босса нову. А в окнах беззвучно
Качается волнами ультрамарин!




















































































































































Двойной обман, тройной обман, а может восьмеричный,
я погружён в сплошной туман, взрастивший истеричность.
И в нервах как и в проводах смертельность напряжения,
транслируют опять в меня глагольные спряжения.
Слова как барабанный гром грубы и неприятны
и поражают словно ток глубинных монстров скатов.
Опять навыкате глаза, сплошное пучеглазие,
как будто к дну спускался я вослед за батискафом.
Впивается миллионом игл кровать - враждебна нынче,
и кажется что мне грозит ужасный суд - суд Линча.
В горшке цветочном на окне мерещится мне ворон,
я на него и сам похож настолько мрачен чёрен.
Тревог несметных нервный вихрь над ложем так и кружит,
меня толкая глубже в тьму, он ей наверно служит.
Враждебны мысли и настрой, кусаю всех словами
и донимаю ночью, днём недобрыми звонками.
Проклятия сыпятся в меня обильно постоянно,
в своей семье, в кругу друзей я словно конь Троянский.

Но вдруг неясно почему ворвался света лучик
и ворон на моём окне решил меня не мучить.
Он улетел, не взяв горшок, а тот цветок лелеял,
нервозность я одолевал, едва поверить смея.
Уснул так крепко я без игл кровати-сумасбродки,
и не зудела кожа под всклокоченной бородкой.
Пока я спал исчез и вихрь - тревоги порождение,
а утро встретило меня восторгом пробуждения.
Вернулся сразу аппетит и интерес к погоде,
общения захотелось мне с родными и с народом.
Я отражение изучил в одном из трёх зеркал
и самого себя я в нём с большим трудом узнал.
Я глянул в зеркало - оно всегда так объективно,
меня мой облик изумил, он показался дивным.
Совсем не пучились глаза и побелела кожа,
не мчались кони в голове, не рвался в руку ножик.
А после, подойдя к окну, столкнулся с чудом новым -
цветок невиданной красы там сбросил сна оковы.
Слепил своею красотой, даруя восхищение,
особый день, день золотой, всё приводил в движение.

Я начал пить тот день взахлёб, штрихи глотал поспешно,
врывался красками в меня мир несравненный вешний.
Слабели монстры бытия и превращались в тени,
стеснялись беды прорастать, и вяли грядки терний.
А созидание разрослось, собою вдохновляя,
бежали глупость прочь и ложь, регалии теряя.






































































































































































































































Впивается миллионом игл враждебная кровать,
тревог несметных чёрный вихрь - мешают отдыхать.
Горшок цветочный на окне на ворона похож,
и почернел я сам уже и с птицей этой схож.
Темны и мысли, и настрой, словами всех кусаю,
возможно вызовут конвой - пространство отнимаю.
Я наступаю







































И прыгнул тигр, стрелою рыжей рассёк он воздух сентября,
он беспощадно и коварно охоты совершил обряд.
Ему не выжить без коварства, без силы, ловкости, прыжков,
потомок он чудесный рода опасных хищников - котов.
Изящество и мощь, и стать - не перестану восторгаться,
едва увижу тигра я как хочется мне преклоняться.
Пусть они царствуют всегда - без них Земля осиротеет,
пусть бережёт всех тигров Бог, любовь людей над ними реет.

Их принадлежность к высшей касте уже давно неоспорима,
когда бы не людей безбожность, то были бы непобедимы.
Носили б титул этот гордо, среди природы пламенея,
и наводили б всюду шорох, при этом в меру лишь зверея.
В их мире сложностей безмерно, в природе нет ведь докторов,
их жизнь пестрит от испытаний, от тех кто жизнь отнять готов.
Они крадутся днём и ночью, мечтая о тигровой шкуре,
чтоб на стене повесить после иль кинуть на пол - всё из дури;
чтоб ощутить над тигром власть - ничтожествам присуще это,
как жаль что безоружен тигр, ему б хоть пару пистолетов,
чтоб мог он погань проучить, имеет он на это право,
пусть применил бы их тогда не из азарта иль забавы,
а чтобы защитить себя, тигрицу и своё потомство,
они ведь тоже жить хотят, людей мешает вероломство.

Покуда тигр в своих угодьях живёт хоть трудно, но живёт,
надежда есть что людям тоже пусть иногда, но повезёт.
И коль не всех их истребят, то значит есть и человечность,
не только Золотой телец, влияют также Бог и вечность.
Влияет доброе начало, присущее на счастье многим,
умеют думать и любить, в отличие от убийц жестоких.
И завещают сохранить зверей чувствительным потомкам,
чтобы природы хрупкий мир людьми не оказался сломан.
 






























































Тепло лучилось с неба-крыши, вжималась в плотный грунт змея,
а тигр уже проголодался, но не составил он меню.





















































































Реквием Есенину...
Вик Степанов
Алисе С.

Эпиграф

“Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.

Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь.
...”
Сергей Есенин, Чёрный человек


На скате крыши небоскрёба
я клеил мятым облакам бока
и пальцем скрёб в пол неба
больные бледной спирохетой
анемичные стихи с мечтой
о той, единственной на свете,
с которой лето круглый год
и не нужны ни чьи советы.

Мне в ухо треснул голос: “Идиот!
Твои вина и совесть
напомнят, сукин кот,
что никакой ты не поэт.
О, mein Gott!”

Я вскинул брови: «То есть?
Моё ты alter ego?»

Казалось толстый господин
скорее был игрушкой лего,
а может джинном
из лампы Алладина.

Смотрел глазами тухлой рыбы,
а губы говорили как-бы
гнусаво, грубо в нос
букварь читал мне Буратино:
- “Мама мыла раму,
рабы не мы, мы не рабы.
Герасим утопил Муму.
И верь - тебя я приведу
дорогой к храму.
Харе, Кришна, Рама...”

Конечно, врал, скотина...
- “Молчи, огарок свечки.
Ты лучше научи
меня писать стихи
на диске Солнца
в закатном пламени стихии.”
И щёлкнул слегонца
по морде левою перчаткой.

Златою пулей толстый господин
пробил мою больную печень.
- “Сначала кровью красною залей
закат своей печали.
Потом иди своей дорогой.”

Сковала тело судоргою боль -
извлёк из печени златую пулю
под фугу Баха ми бемоль.
Засунул в аркебузу через дуло.

Своей я “Совести”
разнёс затылок вдрызг.

Не голова -
расколотый арбуз.
Летели брызги мозга.
Вины последней визг...

Полёт на крыльях чёрного плаща
души всё тише, тише вниз...
Стекал и затихал
с покатых клавиш крыш
печальный реквием Есенину
на зеркала булыжной мостовой,
как одинокий волчий вой
в болоте средь сырых осин.


09.07.13, 10.10.15

Катарсин Валентин, Черный человек, Есенин









Возник, трясёт гусиной лапкой,
то ль избавляясь от воды,
то ль недовольство прогоняя
за красную черту-границу.
На вид он гусь, но в нём есть сходство
с игривым солнечным котёнком,
трясёт тот лапкой точно так же
и с поросёнком их не спутать.
Ведь поросёнок не умеет
изящно так трясти копытцем,
и травку он совсем не щиплет,
в чём эти двое мастера.
Свобода правда дорога
троим мной названым героям,
контроль же вовсе неприятен,
но уважают все кормёжку.

Порой к словам гусь благосклонен,
котёнок речи внять способен,
а поросёнок безразличен,
но равнодушие скрывает.
Природы дивной персонажи
чтят своих мам, но только в детстве,
а как иначе ведь без них
не уцелеть, не научиться
тому, что выжить помогает,
желудок балует порою.
Заметить вовремя опасность,
её почуять в миролюбии,
найти не только корм и воду,
но и лекарство от недуга,
а также пару подыскать,
достигнув зрелости однажды,
и защитить своё потомство
от хищных помыслов других -
такие знания бесценны,
животным диким и домашним
не обойтись без них никак,
и потому внимают мамам,
а при возможности и папам,
учёба здесь в большом почёте,
хоть деток и не ставят в угол.

Сложнее правда с поросёнком -
в загоне жизнь свою проводит
и лишь мечтает о прогулках,
но знания и ему полезны.
Вдруг сможет вырваться на волю,
прибиться к диким кабанам,
тогда уроки вспомнит мамы
и удивит их применением.

Опять трясёт котёнок лапкой,
и гусь последовал примеру,
а поросёнок не трясёт,
не научился, не умеет.
А может просто он ленится
иль нет пока что настроения?

Оставлю милых я героев
в руках судеб мне неизвестных,
они согреть сумели сердце,
и к ним любовь моя безмерна.





























































































Впитают знания о том,
как пищу добывать, какую













































































-------------------------
Он словно расплавил асфальт -
прошёл и асфальт задымился.
А может быть ангел упал
и в сизый дымок превратился.
Подрезали крылья ему
иль сердце от скорби застыло,
устал созерцать смуту, тьму,
лишился внезапно он тыла?
А тыл этот кто, лучший друг
иль бог это, иль ангелица,
чей жизни замкнулся вдруг круг,
но может она возродится?
Найти её сможет ли он
среди завершивших полёты -
в том мире бесправен смартфон,
инет там совсем не в почёте.

Захлопнули книгу судьбы -
в ней жизнь от рождения до смерти,
и можно вставать на дыбы,
шагами страдания мерить,
но место её обитания
останется тайной. Надолго ль?
Ему предстоят испытания,
искания там, где лишь холод?

Погиб и не спросишь о чём-то,
опять опоздали с вопросом.
Как это явление знакомо,
его изменить так непросто.
То занятость, то наслаждения,
то чуткость сменила окраску,
то нет ни на что настроения,
то время заузило рамку.

Летает ли он невидимкой
теперь, когда тела лишился,
иль в виде заметной чуть дымки,
любуясь пространственной ширью.
В каком пребывает он ранге,
дают ли ему поручения,
ответит ли он бумерангом
тому, кто нанёс оскорбление.

Дымиться асфальт продолжает,
а может в том лишь прозаичность.
А рядом становится жарко,
и чудится вдруг мозаичность
и в воздухе не подконтрольном,
в движениях усталых прохожих,
в дороге, что кажется полой,
в без солнца отбеленной коже.
А тот, что прошёл перед дымом,
земную ль имеет подошву,
а может пришёл он из Рима,
с огромной трагедии ношей.
Пока добирался веками
подошвы его раскалились,
сорит теперь всюду дымами,
в них памяти мощная сила.

В дыму столько сгубленных жизней,
в нём прошлое с бездной из скорби,
соседствуют с ним пир и тризны,
он нищенства символ и торбы.
Ещё символ он очищения
от моря ошибок, пороков;
так часто всех учит горение,
ведь глухи к словам мы пророков.
Мы словно бы жаждем пожаров,
мы дразним всесильное пламя...
Врывается огненной КАРОЙ,
неся очищения знамя.





























Лягушка захватила мушку,
а мышку проглотил удав
снарядами плюётся пушка,
из щедрости своё отдав.
Слюной верблюд своей плюётся
мне интересно почему,
слюне во рту его неймётся
иль он всё время начеку.
Всех изучает со вниманием,
чтоб вычислить кто неприятен,
затем с особенным старанием
слюну он копит вместо яда.
В глазах заметить можно вредность,
рассеяность её союзник,
и вот уже летит торпедой
слюна и кто-то новый узник.
Он словно в камере - в слюне,
тесна клетушка, пахнет дурно,
и ощущение - на войне
вдруг оказался - страшно душно.

Противник - он не за оградой,
а перед ним и косит глазом,
в котором лихость и бравада,
готов слюной накрыть как тазом.
И демонстрирует копыта
и крепость ног своих смертельных,
в загробный мир почти открыта
дорога, много там котельных.
Что делать, пятиться с улыбкой
иль прочь бежать быстрее пули,
но ведь верблюд на редкость прыткий
и верно показал бы дулю,
когда б узнал решение жертвы,
похохотал бы точно вволю,
и снизу вверх её б измерил
презрительно с ухмылкой тролля.

С улыбкой пятиться наверно
не выход тоже, унижения
так много в этом, плюс чрезмерно
в верблюде жажды достижения
конечной цели. Лишь победа
его способна успокоить,
таков слюны хозяин едкой,
к тому же очень толстокожий.

Что делать жертве непонятно,
молиться видно в самый раз
иль извиниться многократно
за то, что он слюну украл...


































 































Ночной кульбит
Валентина Федорова 217
Нагуливает стужа аппетит,
Чтоб город проглотить однажды.
Давно уже под ложечкой свербит
И для снегов готов кармашек.

Закат пленит холодной красотой,
Лиловые тона чаруют.
Бесцветно небо, схожее с фольгой
И звуки к тишине ревнуют.

Всё явственней дыхание зимы,
И замерзают водоёмы,
А золото осенней хохломы
Теперь в моём фотоальбоме.

Зеркальных льдинок крошево хрустит
На лужицах под каблуками.
Зимы, спешащей, явный фаворит-
Мороз, стоящий ввысь столбами.

Кудрявая метелица не спит,
Готовит расписные сани.
И скоро, совершив ночной кульбит,
Засыплет белыми снегами.




















































Причина же в чём, в равнодушии


но это никак не приблизит



























































но только в огромном пространстве
 
 

 




















































Я подписалась на рассказы ветра,
на песни несравненных редких птиц
и на картин природы километры
Байкала от до западных границ.
Вживую посетить надеюсь джунгли
и Ниагарский чудо-водопад,
и море штурмовать на быстрой шхуне
распад Тринидад

























И такой момент настает когда уже кажется все
Регина Соболева
и такой момент настает, когда уже, кажется, все...
думаешь, что я несу, о ком, почему мне не похрен?
и люди вокруг думают, что сумасшедший несет?
что бельма пялит, когда он допьется и сдохнет?
долго живу и влачу, одряхлел, почти уже слепну.
кисти молчат и нелепо трясутся, они неверны мне.
и сам себе верю едва, хоть порой благолепно
страстно и с болью в душе отстрадал бы молебен:
пусть мои стены сыры и серы, но не молкнут вовеки.
разве не свят этот свет, хоть почти недоступен?
неуживчивый солнечный свет, которому древние греки
каких только свойств и талантов не приписали. преступно
темно в моем маленьком мире, и стены преступно нагие...
говорил как-то друг мой Франсиско: Франсиско, довольно
клиентов пугать и неволить, в кошмары их завлекая.
но к черту! что он понимает? неужто он знает, как больно,
когда это рвется наружу, когда перед взором нагая,
как есть, без прикрас злая правда ярится, хохочет,
грозится всего изничтожить, покуда на свете
не проявлю то, что хочет она... что, проклятая, хочет?
крепко кисти держи, человек, и пиши, что приметил.
что узнал, то клади не на холст, так на самые стены.
не пусты и серы теперь. красок довольно. и стало
как будто светлее и ярче. просторнее стало, наверное.
и стенам и мне и богиням моим полегчало.

-------------------- 


Озябший тополь под окном
согрею только словом,
он под воздушным колпаком
в объятиях суровых.
И выручает только дрёма,
в которой пребывает,
но не сравниться ей с истомой,
что летом ублажает.

Смотрела долго и дремотность
скользнула незаметно
в меня, ослабив осторожность,
в обзор внося нечёткость.
Закапал дождь сопротивление
дремотности ломая,
и внёс поправки в настроение,
активность удаляя.
Не важной виделась работа,
а вскоре и никчемной,
меня баюкала зевОта
и прогоняла честность.
Перемещались отговорки
в сознании неспешно,
словесной не страшилась порки,
бос виделся потешным.
- Не обойдётся без меня, -
решила напоследок,
диван, теплом своим маня,
не предвещал мне беды.




















- Мне сроки соблюдать к чему,
неужто извернуться




































Жемчужиной любовь вкатилась
мне прямо в душу в декабре,
меня немало изумила,
теперь её я дебитор.
Зависимость мне так приятна,
в меня она вдохнула жизнь,
прекрасна так и необъятна,
ей восклицать готова: "Бис!"
Мир засверкал палитрой красок,
лучи казались фейерверком,
исчезло ощущение краха,
не беспокоили наветы.
Взлетали птицы непрестанно,
любви как будто салютуя,
и исполняли звёзды танец,
и паузу объявили тучи.
Вечнозелёные деревья
неумирание прославляли,
незамерзающая речка
меня с событием поздравляли,
а батюшка мороз изящно
вплетал любовь в свои узоры,
и это слово в них не зябло,
восторга вызывало море.
Витиеватость белоснежность
и несравненность каждой буквы
вливало в душу сладость неги,
из них хотелось сделать бусы,
носить и ночью не снимая,
стать с красотою неразлучной,
любовь и в бусах сберегая
преодолеть любые кручи,
любые сложные преграды
ниспосланные вместе с чувством,
и оценить масштаб и грани
того, воспето что искусством.

Не умалю её значения
и признаю незаменимость,
её бесценное свечение
привило мягкость и терпимость.
Зарыт топор и сабля в ножнах,
и прекратились вспышки гнева,
мне миролюбие дороже
и потому окрепли нервы.


























поило соком клюквы

 
























































Считаю синичек,
их мало, так мало,
люблю этих птичек,
подвешу им сало.
Насыплю им щедро
я семечек свежих,
солёные врЕдны
жемчужинам этим.
И жареных тоже
не дам крохам милым,
травить их негоже,
нужны им так силы.
Сражаться непросто
с морозом и снегом,
с ледовым наростом
над скудным обедом.
Вот летом привольно,
полно насекомых,
синицы довольны,
им пища знакома.
Зимой же так трудно,
немного запасов,
и ищут как руды
с немалой опаской
добавки натужно
к припрятанной пище,
опасность же кружит
над ними и рыщет,
вселяя тревогу
и жизнь усложняя,
но нравится воля,
хоть нет в воле рая.

И им помогают,
порой неумело,
едой угощают
опасной так смело,
что бедные птички
болеют и чахнут,
покинут мир тихо
без вздохов и ахов.
Услуги медвежьи
такие деяния,
убийцы - невежды,
презревшие знания,
погубят немало
созданий чудесных,
добры их запалы,
в неведении - бесы.

Опять углубляюсь
в статью о синицах,
опять восхищают
смекалкою птицы.
Уже изучила
меню их дотошно,
да, в знаниях сила,
в пробелах - оплошность.


























































































































































































































































































Не говори...
Невоструева Лана

Поёт зимой
весна,
И ярких звёзд
не счесть,
С тобой одним -
я есть!
А без тебя
мир сна.

Не говори -
прощай,
Не говори -
уйди,
Не испарится
миг,
Где был
цветущий май.

В котором ждал
меня,
Часы остановив,
Без шёпота
любви -
Не проходило
дня...


----------------

Две слезинки, вдогонку и третья,
проводила так скупо я друга,
моё сердце он шрамом отметил -
не увидел во мне он супругу.
Раздирает боль душу на части,
в каждой части он занят собою,
ощущение - у чувства я в пасти
и борюсь с неизбывной тоскою.
Я отвлечься пытаюсь напрасно,
словно в омут глубокий попала,
говорят, что любовь это классно,
и сначала я это познала,
но теперь мои муки ужасны,
может быть это плата за счастье,
как мне вытащить острое жало
и к тебе стать совсем непричастной.
Я хочу восхищаться толпою
кучерявых небесных барашков,
наслаждаться волшебной зарёю,
свои будни восторгом украсить.
Вечерами качаться на волнах
несравненного чуда - покоя,
наблюдать как изящные чёлны,
что похожи по цвету на кобальт,
с горизонтом сближаются ясным -
эти лебеди водного мира,
и кружИт удивительный ястреб,
над Эльбрусом, Тибетом, Памиром.

Принесли облегчение мечтания,
не утратила эту способность,
я начну покорять расстояния,
чтоб попасть в безмятежную область,
где в садах урожай золотистый
прочно связан с великим светилом,
где нектар как напиток игристый
умножает и радость, и силы.
Там в полях процветает пшеница,
рожь качает заботливо ветер,
до чего хорошо мне там спится,
как же чист этот мир, как же светел.










 
































--------------------------------
Как я выходила замуж, да навыходилась я, да навыходилася,
мне б не вспоминать вовек, ох, не вспоминать бы мне, легче утопитися.
Хоть и был жених мой дюж, статен и красив к тому ж, плюс в него влюбилася,
но, прожив неделю с ним, я сбежала в неглиже, как бы мне забытися. 
Да за что же бедной мне, сиротинушке худой, муки, невезение
и в судьбинушке моей, и от мужа силача с культом мышц накаченных,
не летала ж на метле, угождала день и ночь в будни, воскресение,
тумаки за покорность и любовь на него потраченных.

Столько ласки получил, что не сможет сосчитать он и за столетие,
но наверно не ценил иль избыток в мышцах сил вот и вырываются;
налетали на меня словно коршун иль орёл, я ж беспистолетная
и ответить не могла, хоть хотела очень я не икорки паюсной.
Душу намотал мою на гигантский свой кулак чтоб была поблизости,
нервы ж порубил в форшмак, ел на ужин и обед с явным наслаждением,
признавать же не хотел что законченный тиран склонный только к низостям,
то, что вторгся он в мой мир и собою ослепил явно наваждение.



И я улетела, пусть только приблизится, скалка уже наготове,
получит по кумпалу и кулачищам, смету с его рожи ухмылку,
он так разжирел, поедая меня, что выглядит бешеным боровом,
увидит плоды он усилий своих, его отдубашу я пылко.

Сослужит мне чувство отличную службу, ему отомщу я отменно,
уже разработала план я и график, покой его скоро нарушу,
он делал форшмак из меня постоянно, его же пущу на пельмени,
и кушанье съем со сметаной, смакуя, запью после кровью из кружки.

Вдогонку скажу ему: "Что получил за страсть к тирании бездушной,
а в общем спасибо, меня научил что верить нельзя культуристам,
а также спортсменам и разным качкам, их гнать надо скалкой иль пушкой,
легко так теперь не поймают меня, покинула разум куриность.

Сейчас я окрепла, заточен мой ум, внимание возникло к деталям,
сама коль надумаю сети сплету для глупых доверчивых мачо,
такую меня никогда и нигде ни в детстве, ни позже не знали,
разжалобить ты не сумеешь меня мольбой, покаянием иль плачем".
---------------------------- 

Невольно среди искажений, колышутся вправо и влево,
средь них появились подарки, уже разбавляют рутину.
Слегка пьяноватый досрочник движение наметил к застолью,
бутылка катается важно в своей монополии холщовой.
Вошёл в поворот зимний месяц, заснежил красивую Еву,
роднит её с тёзкой задорность, не яблоко ест - апельсины.
Чудесны настрой и идеи, фантазиям нынче раздолье,
луны не видать надувает наверно она свои щёки.
Появится к празднику может в оранжевом ярком наряде,
свои демонстрируя горы, иль это не горы, а пятна.
Загадки опять загадает, чтоб думали люди немного,
о нас она не забывает, поэтому с нами так долго.
               
Нацелились в души витрины, штурмуют отделы варяги
и в грузчиков переродятся, такое весьма вероятно.
Азарт проявился на лицах, грядёт как никак снова Новый
конечно же год и повиснет на елях сверкающий дождик.
Игрушки уже в предвкушении - немыслим без них светлый праздник,
призывно блестят привлекая варягов своим настроением,
средь них конкуренция добрая, они уживутся друг с другом,
не съест волк зайчонка наивного, а кот не обидит мышонка.
Лавины затейливых замыслов прольются весельем не рабским,
сметут хоть на время тревогу, рождая в душе вдохновение,
и вспашет оно апатичность своим созидательным плугом,
появится в женщине девочка, а в зрелом мужчине мальчонка.

Снежинки прижались друг к другу, покров на земле нужен плотный,
готовится мощная вьюга, в которой не сыщешь сироток.
Романтика новых открытий опять позовёт вдохновлённых,
в ворота для знаний открытых робея войдут кандидаты.
А где-то пока незаметный уже обучается лоцман,
он вывести должен заблудших, обзор обеспечить широкий.
Тогда лишь увидят события они взором не искривлённым,
полюбят они объективность, и к семьям вернутся солдаты.
------------------------------ 





























О чём шуршат листки календаря...
Сергей Шелковый
*  *  *


О чём шуршат листки календаря,
О счастье ли, залётном и минутном?
О том, что всё минувшее не зря
Вместилось в окоёме неподсудном?

Смягчит ли альфа красного вина
Сухие губы хлопковой бумаги,
Когда уже бескровна белизна
Твоей страницы в бесконечной саге?

О чём примолк оранжевый листок,
Последний лист, когда предзимний холод
Скребётся в сердце, чей неверный срок
Уже почуял саркастичный Воланд?

Но ты лети и на одном крыле,
Реликтовом, как танец «Риорита».
Лети в единой мгле,

В добре и зле,
Когда всё, что чернело на земле,
Бескрайним белым снегом шито-крыто...


7.12.2021


-----------------------------------

И на лыжах махну по Донцу...
Сергей Шелковый
*  *  *


Притчи Борхеса, Хорхе Луиса,
плошка риса, полчашки маиса.
И чего тебе больше, бедняк?
Разве склянку зелёного зелья?
Так оно ведь давно не к веселью -
то к депрессии, то аж никак.

Притчи Борхеса, мачо слепого,
золотое кастильское слово,
аргентинской травы серебро.
Парацельса целебная роза...
В жилах Цельсия - тридцать мороза
на равнине, сломавшей ребро.

Здесь, в краю беззаконной развязки,
где из лыка и марли повязки
лешаку и лишенцу - к лицу,
ляпну снега на рваную рану,
в серый полдень пальну из нагана
и на лыжах махну по Донцу...

Карки Цахеса, карлика злого,
исклевали сердечное слово.
Ворон рвёт огневую лису.
Что осталось мне? Хлеба ковригу,
стыд в глазах и о будущем книгу
в конуру на ночь глядя несу.

Притчи Борхеса перечитаю. -
Не витийствуя и не витая
в эмпиреях, мудрец повторит,
что Содом - некритический случай,
если выжил в нём некто живучий -
или праведник, или же лучше:
грешник, но не утративший стыд...


------------------------------------
Теперь, когда зовут отец и мать...
Сергей Шелковый
*  *  *


Но лето лицемерно, словно жизнь.
Честней зима. Она смертям роднее.
В каком лугу с красой ни закружись,
а дольше лета не поладишь с нею.

Теперь, когда ни явь, ни зелье снов
не льнут к губам, ещё недавно смелым,
крепчает смысл гекзаметра без слов,
узора на стекле заиндевелом.

Теперь, когда зовут отец и мать
на берег свой,
под полуночный полог,

что дому опустевшему сказать,
вселенскому сиротству
книжных полок?

------------------------------- 











Переливаясь словно ртуть
любовь скользнула в первый ряд,
чтобы понять рождения суть
и сколько в ней сейчас карат.
Прогнав немедленно апатию,
что восседала прямо в центре,
проигнорировав проклятия -
их извергал апатии центнер,
она устроилась удобно -
познать себя совсем непросто,
но если хочешь чтоб надгробие
собой не заменило Остов,
то набираться нужно силы,
укореняться, развиваться,
и избежит тогда могилы,
не сможет смерть в неё забраться.
 
Смотря трагедию Шекспира
в неё всё глубже погружалась,
казался мир ей скорбным тиром,
во многих виделись ей жала.
Там гибли главные герои,
под натиском чужих коварств,
там подлость вилась мрачным роем,
интриг не уменьшался жар.
Смотрело зло из каждой щели,
вскипала ненависть в сердцах,
там мысленно друг друга ели,
справляли пир на мертвецах.

Противовес из благородства
пытался зло предотвратить,
но натыкался на уродства,
что не желали уходить.
И поражала сила чувства,
и заражало так собою.
- Виват великому искусству,
хочу я тоже быть такою! -
в душе своей любовь вскричала,
под впечатлением от спектакля,
гуляла долго у причала,
в уме перебирая акты.
И вывод сделала: "Нужна,
свет без неё погаснет вовсе!".
Тут округлённая луна
согласия ей послала волны.
























































красу развенчивая царств,
а на коврах покоев














































































































варяги салаги



































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































































Я жду зимы то с замиранием, то создавая зримый образ,
чтоб насладиться и метелью, что извивается как кобра,
и льдом - владельцем водоёмов и ярких праздничных катков,
засильем ёлок несравненных и россыпью снеговиков.
- Явись, явись, - я заклинаю и слышу одобрения гул,
фонарь, от серости уставший, мне энергично подмигнул.





















































































































































 





















































































































Трепещет в печке алое тепло...
Сергей Шелковый
* * *


Всю ночь мело. И псина Спиридон
из будки смотрит жёлтыми глазами
на утра синь, на двор, со всех сторон
взволнованный сугробными холмами.

И Марфа машет мне через стекло
из комнаты, где за чугунной дверцей
трепещет в печке алое тепло,
как будто стужи огненное сердце.

Лопатой через снег тропу пробью
до самого собачьего жилища.
И ткнётся носом пёс в ладонь мою,
и вспыхнут клятвой верности глазищи.

Над миской пар. - Наваристой бурдой
согрей себя, товарищ мой, лохматый!..
О чём же, - внук тех дней, теперь седой, -
молчу я над давно снесённой хатой?

О том, что снова - снег, опять, как тот,
равнявший со Вселенной ту усадьбу?
И время, - кровоток, круговорот, -
опять через сугробы вспять ведёт. -
Увидеться, успеть, не опоздать бы...

-------------------------------------

Правители слетаются на шабаш,
обозначая шабаш словом саммит,
умело вуалируя копыта,
хвосты, рога и шерсть и мерзкий запах
и тел, и душ, и мыслей обветшавших
от частого чрезмерно применения.
Давно пора дать дуба этим мыслям,
но их реанимируют успешно,
добавив щедро глупости и гнева,
и лживости плеснув для аромата.
Но аромат тот быстро исчезает,
зловония обнажаются пласты,
и требуется помощь бальзамистов
с их творческим подходом ко гниению.
И снова мысли кажутся красивы
и искренни, и многих убеждают,
и черпают их жадно как спасение
от собственных проблем и заблуждений.
И многие в них видят гениальность
правителей слетевшихся на шабаш,
и пополняют армию согласных,
в ком собственные мысли отмирают.
Но смерти их никто не замечает,
ведь место их совсем не опустело,
добротные там замы разместились
и наполняют жизни важным смыслом.
Хоть от него загнуться могут все,
но испугаешь разве этим нынче
тех, кто поел из общего котла?
Они довольны кушаньем опасным,
толпятся за губительной добавкой
и кажется что хмеля наглотались -
им видятся картины дивной жизни.

Лихая их свобода безгранична,
при этом преступлений нет совсем,
в карете золочёной Справедливость
владения регулярно объезжает,
следит, чтоб не обидели кого.
Имеет каждый всё, что пожелает,
едва успел подумать - получи
и пользуйся без страха что отнимут.
Зачем кому-то что-то отнимать,
когда вокруг такое изобилие,
усилия направляют лишь на то,
чтоб запастись на пять веков вперёд.
И зависть испарилась вместе с корнем,
а прежде докучала непрестанно,
вот результат умелого правления -
цивилизация для этого созрела,
и прежние периоды развития
критиковать теперь имеют право.
Подумать только столь веков пыхтели,
но не могли от зависти избавить,
умишки что ли были коротки?
Как хорошо, что есть умы-гиганты,
с проблемой разобрались так изящно,
что не найти намёка на изъян,
поэтому нет больше возмущений,
нет митингов, протестов, заварушек,
все заняты отныне потреблением,
нет времени подумать об ином.

Чудесны грёзы, важно постоянно
поддерживать на уровне высоком,
пусть плавают довольные в тумане,
туманом обеспечат их с лихвой.
Для этого и шабашей навалом,
без них туман рассеяться способен,
и вместо мути вылезет прозрачность,
для масс такое вредно и опасно.
И трудятся причастные к туманам
без выходных, во имя жизни дивной,
им памятники следует воздвигнуть
не дожидаясь их упокоения.

 












 







































 










































Оставила следы я на снегу, не претендуя в вечности оставить,
к знакомому зашла часовщику, колдует он в уюте мастерской
над теми, что контроль осуществляют над жизнью нашей, требуя спешить
иль превращая время в безразмерность, сплетая с утомительной стезёй.
Движение лучше полной остановки, хотя и паузы всем необходимы,
и едем ли от дома до парковки, пешком ли топаем на службу, в магазин,
играем ли с детьми, готовим ужин, к святым местам бредём ли пилигримом,
мы смотрим на часы или на солнце, живущий каждый в этом хоть един.
Без времени никак не обойтись: успеть куда-то нужно до закрытия,
на встречу или помощь оказать, взять в долг иль заплатить, достроить к сроку,
купить товар пока не расхватали, на судне оказаться до отплытия,
дорогу перейти пока зелёный, собрание посетить, а чтоб не мокнуть
под явно надвигающимся ливнем, суметь подрасчитать запас минут,
имеющийся вроде бы в наличии, чтоб спрятаться в укрытии или дома...

Мы ценим время, мы его не ценим, нам время как подарок или мина,
успели, хотя лучше б опоздали, не рухнули тогда бы прямо в кому.
Играет с нами в прятки, в поддавки, фигуры расставляет на доске,
не раскрывая плана наступления иль мест засад, иль хитрых комбинаций
для усыпления бдительности нашей, листая наше пухлое досье.
Оно живёт и в море, и в реке, в массиве гор, в потоках информаций.

Часы в живом есть каждом организме и продолжают тикать даже в мёртвом,   
следы времён во всех анахронизмах, в шарах воздушных, булках и весах,
в одежде неудобной и удобной, следы сокрыл музейный редкий кортик,
песчинки, пух, развалины - везде влияние их и мощь, привет, размах.
Мы жертвы временной извечной сети, мы странники на времени дорогах,
не сблизиться нам с ним и не расстаться, союзник иногда - на расстоянии,
нередко и серьёзнейший противник, нас ждущий и в жилье, и у порога,
определить нас может на заклание, поторопить умеет с покаянием.      
 
























































    

А в спорте так и вовсе невозможно пока что обойтись без точных тиков 
 

пока пеню добавочным вагоном к составу платежей не прицепили    







































--------------------

И даже голые прекрасны, чудесна вязь ажурных крон,
ветвей изящество и гибкость, дающих летом птицам кров,
соединяются в узоры в которых столько настроения,
в них бездны таинств и таланты создавших дивные сплетения.
В их графике так много смысла, намётки образов в штрихах,
кого здесь только ни увидишь, тут Шопенгауэр и Ремарк,
Софокл, Геракл, Гомер, Афина, И Чарли Чаплин и индейцы,
Толстой, Есенин, Блок, Ван Гог, Шаляпин, Бунин, адыгейцы.
Да мало ли кого увидишь в рисунках тех кто с высоты
течение жизни наблюдает, имеет в высший мир мосты,
кто знания со всех сторон без промедления получает,
без суеты и искажений потока два соединяет. 

И древо каждое живёт своей особой жизнью зимней,
надеясь - снова не умрёт весны волшебницы во имя,
их духи ночью собираясь для обсуждения выживания
советом делятся со всеми, готовясь к сложным испытаниям.
Вернувшись после в дом свой - древо, они советы применяют,
ведь опыт каждого бесценен, собранию духи доверяют.

Их с небом связь круглогодична, что до земли итак понятно,
и кажется что мудрость их совсем как небо - необъятна,
и чтобы мудрость перенять их обнимают крепко крепко,
коль повезёт перетечёт хоть часть её - ценнее ренты.
А вместе с ней немного силы, но видно нужно очень верить
в природы мощь, в её величие, любить воистину безмерно,
с ней жить в гармонии целебной не посягая на владения,
а если чем-то навредил, исправить это злодеяние.

Любуюсь сеточкой изящной и отвести глаза мне трудно,
в ней мир причудливый волшебный, растаяла земная нудность,
и вот уже я тонкой ветвью сама намного к небу ближе,
и знания сверху получая, духовных словно вижу лики.
Какие дивные мгновения мне подарила моя зрячесть,
меня волнует просветление, устроенная ветром качка.
Я будто снова в колыбели, поёт меня качая мама,
читает сказки о принцессах, о кроликах и быстрых ламах.
Моё блаженство безгранично, в любви я снова утопаю,
и улыбаясь непрестанно под голос мамы засыпаю.











































































































---------------------------

Я отпускаю из сетей улов...
Сергей Шелковый
* * *


Откуда льётся пятистопный ямб,
как музыка хмельная из бутыли,
как жёлтый цвет ночных
настольных ламп,
как влага горловая суахили?

На всех наречиях, в разных временах
хотел бы я пропеть о вожделение
Земле, что на китах и на волнах
колышется под херувимской тенью.

И в квитке мовы, и в цветке фарси -
везде живёт звуковлечения тайна:
каких ты нот на помощь ни проси,
они в клавир вольются неслучайно.

И, помня, что лишь редкому из слов
дано собой остаться за чертою,
я отпускаю из сетей улов,
и утишением тешиться готов,
и утешаться тишью золотою...


----------------------

Малый, а приветливый пустяк...
Сергей Шелковый
*  *  *

 
Земляной шершавой бородой
шелестит чесночная головка.
Мелкий лук в обёртке золотой
безупречно округлён и ловко.

Опустел предзимний огород.
Грядку поутру целует иней,
чуя что соперник-снег грядёт
вдоль ревнивых атмосферных линий.

Малый, а приветливый пустяк -
корешков и запахов котомка.
Всё длиннее перед снегом мрак,
всё туманней окоёма кромка.

Ветер рвётся в двери на постой.
Но в ладони луковка-яичко -
всё теплей.

И шарик золотой
катится с отважной прямотой
в зиму - на авось и по привычке...


----------------------------------- 

Шлагбаум опущен для зимы, но прорывается частично,
и веселее в мир глядят тогда унылая кирпичность
промокших стен и брёвен тусклость дождём политых изб обильно,
как будто белый цвет имеет над отсыревшим всем всесильность. 
Блеснули радостью заметной и вот их снова поливает,
возможно он устал идти, но волю чью-то выполняет.
Погоды бога, атмосферы, иль хитроумных технологий,
каков их план, кому на пользу, а может он кривой убогий?
Гадать, конечно, интересно, но попадаешь в лабиринты
гипотез, знаний, уравнений, и хочется вдруг всё отринуть
и просто наблюдать, копя в себе когорты впечатлений,
и увлечённость разжигать, не поддаваясь зову лени.
Обрюзглая, глаза прикрыты, нет чтоб уснуть - зовёт меня,
маня распухшею рукою, активность путано кляня.
За мною бродит тенью пухлой с сомнамбулическим упорством,
но цель её честна и вечна, намёка нет в ней на притворство.
Но иногда вдруг исчезает, отравленная жарким рвением,
и я всецело погружаюсь в погоды сложной откровения.

И снова дождь; за горизонтом зима томится в ожидании,
возможно нужен ей сигнал, весьма секретное послание.
Сорвётся с места словно спринтер, вмиг одолеет расстояние
и покорит опять пространство неистребимым обаянием.

Я жду зимы то с замиранием, то создавая зримый образ,
чтоб насладиться и метелью, что извивается как кобра,
и льдом - владельцем водоёмов и ярких праздничных катков,
засильем ёлок несравненных и россыпью снеговиков.
- Явись, явись, - я заклинаю и слышу одобрения гул,
фонарь, от серости уставший, мне энергично подмигнул.





























 












































































Тебя последний лирник воспоёт...
Сергей Шелковый
*  *  *

Ноябрьский тополь - жухлая свеча,
с прощальной страстью прянувшая к небу...
Листвы вчерашней царская парча
уже черна - всем стужам на потребу.

Земля пирамидальных тополей,
недоброй силой вплюснутая в зиму,
ты с каждым годом всё подлей и злей
проносишь хлеб и кровь причастья мимо...

И всё ж тебя, печальник-осокорь, -
в лохмотьях бурых и в туманной хмури, -
я вижу снова средь весенних зорь,
средь летней легко-перистой лазури.

Тебя последний лирник воспоёт,
и серафим окликнет шестиструнный.
И, как таится месса в коде нот,
так в зимней смерти

тополь-май живёт -
тот самый, прежний, незабвенно юный!


-----------------------------------

Он будет ждать, чтоб опочить под снегом...
Сергей Шелковый
*  *  *


Японский бог ноябрьской хризантемы,
с багрянцем искры в жёлтом, самурай -
хранитель дорогой философемы:
"Покуда жив, живи, не умирай!"

Пожухлый лист мертвецкого окраса
оставит на кусте ночной мороз.
Но сам цветок умрёт ещё не сразу
и не уронит самурайских слёз.

Он будет ждать, чтоб опочить под снегом,
чтоб жёлтый жар упрятать в белизне,
чтоб искры пульс

в сети остался тегом,
а иероглиф "Слышу!" оберегом
под каждым лепестком дышал во сне...


17.11.2021

------------------------------------------
Зима-таки явилась в срок с набором полным инструментов,
и не забыла прихватить с собою горстку рудиментов.
Вот Чингизханом наступает с ордой снежинок колких ветер,
штурмует стены, окна, двери, стволы, людей, скамейки, ветви.
Комфорт разрушен, но не грустно, запечатлеть спешу разгул,
а он струёй своей холодной глаза и щёки мне проткнул.
Не пожелавшая укрыться, волос седеет быстро прядь,
а островков коварно скользких уже сформировался ряд.
Но ноги всё-таки довольны, не понимают - падать больно,
разъехались они фривольно, меня роняют наземь бомбой.
И я взрываюсь громким словом, не повторю его опять,
возникло в памяти внезапно, культуру повернуло вспять.

Но поднялась, скривясь в улыбке, и наблюдать я продолжаю,
приходит мысль ко мне нежданно, что нынче скользко и трамваю.
А вдруг разъедутся колёса? Меня пронзает едкий ужас,
и осознала я стихийно свою к зиме причастность, нужность.
Предупреждать необходимо сейчас водителей трамваев,
и как осуществить такое, им повезло, я понимаю.
Нужны мне срочно добровольцы - трамваев всё-таки немало,
проверит жизнь всех нас на прочность, на верность зимним идеалам.
Я брошу клич в инете скором и обрету там понимание,
за дело мы возьмёмся споро, не тратя время на братание.
Так много сделать предстоит неравнодушным горожанам,
не сообщая ничего чувствительным излишне мамам.

И отклик быстро получила от энергичных доброхотов,
не допустить схождения с рельсов бедняг-трамваев им охота,
не пуст добротный этот транспорт, в нём как никак есть пассажиры,
помочь им нужно хоть средь них есть грубияны и задиры.

За дело взялись мы ретиво, возникли горы транспарантов,
пускай поучатся у нас и граждане, и иностранцы.
Мы расхватали самоделки и разбрелись по остановкам,
улыбки счастья расточая, ведь всё придумали так ловко.

И подключилось население, и приступило к чистке рельсов
без митингов и глупых споров, без перекуров и без хмеля.
Обезопасили трамваи на каждом метре их пути,
решили быстро откликаться при приближении пурги,
при снегопадах самых разных, дождях с морозом на хвосте,
что лёд повсюду образуют, и единения костры
в тот день возникли в наших душах, чтобы гореть до самой смерти,
и каждый в правильность решения и в общность душ тогда поверил.
Теперь с особым нетерпением я жду опасной непогоды,
так хочется соединиться в порыве трепетном с народом.
Я укрепляю дух и тело и заготовила лопаты,
и приготовилась внимать иль ударять сама в набаты.
   


















































































По кругу времён поплывут...
Сергей Шелковый
*  *  *


Индейцев осенние игры,
пернатой короны убор.
Деревьев гепарды и тигры
со взором агата в упор.

И лепет листвы, обречённой
на празднично-яркую смерть,
подобно тебе вовлечённой
в воронку судеб, в круговерть.

Исчезнешь, умрёшь – а флюиды
когда-то счастливых минут,
ни словом не выдав обиды,
по кругу времён поплывут,

кружась по осенней спирали
над крышами библиотек,
где мы

словно сами летали,
когда вдруг в окне замечали
младенческий розовый снег...

--------------------
Нас венчал Нотр-Дам де Пари
Андрей Барабаш
почему в образАх моих смерть
это всё от осенней звезды
не могу даже в мыслях посметь
уберечься от новой беды

гаснет небо над яблочным днём
прячься солнце в голодную печь
мы в качалке с дворняжкой уснём
только сон может ночь уберечь

в пятерне целый мир и звезда
шарит море по гальке волной
где то в Питер идут поезда
и гудят о тебе лишь одной

ах любимая дверь раствори
пусть кошмары как люди уйдут
нас венчал Нотр-Дам де Пари
упираясь в небесный редут

спой мне клУшница песню любви
под китайской весёлой травой
я клянусь не любить на крови
и качаю хмельной
головой...

-------------------------------

Здесь нет камина 2019
Сергей Ковалевский 2
Здесь нет камина. Только лампа,
Три полки с книгами. Лежак.
Здесь только дождь мохнатой лапой
Шуршит в малиннике... Дрожат

На стеклах капли. Тишь - такая...
И строчки, строчки, в перехлест,
В неведомое, потакая,
Любым хитросплетениям звезд.

Здесь - можно плакать в голос. Можно!
И двери - настежь, не боясь
Искать на ощупь, осторожно
С земным и вне - взаимосвязь,

Здесь можно быть святым и грешным
Одновременно. Нет оков.
Здесь окна в копоти сгоревших
Невесть когда черновиков,

Здесь - и любовь, и лихолетье
На острие карандаша...
Ведь здесь уже тысячелетия
Живет душа.
 

-------------------------------

И ни пса вдоль ограды, ни мурки бродячей...
Сергей Шелковый
Отъезд с дачи


В низком небе, таком беспросветном и сером,
некий замысел на зиму смутный таится,
непонятный, быть может, кирпичным химерам,
но открытый кусту бузины и синице,

и давно уже ясный приблудному клёну,
уронившему в грязь мишуру золотую.
Косолапое время сползает по склону,
напевая предзимнюю песню простую:

"Ветер в дыры и щели - всем душам поверка!
Но слинявшие с дач - по идее спасутся..."
Без вай-фая окуклятся книг этажерка
и с лазурной каёмкою чайное блюдце...

Уезжаем.
И снова под крышею дачи
зимовать-куковать будет дымная белка.

И ни пса вдоль ограды, ни мурки бродячей.
Только изредка в небе, вдоль дуг Фибоначчи,
проблеснёт неопознанной масти тарелка...


----------------------------------------------------
Вот выпал снег. Нахохлились дома. Надвинули на брови шапки-крыши.
Нахохлилась от холода сама. Ускорили свой бег по ночи мыши.
Изящный эльф не вылетит навстречу. Подался он на юг за феей вслед.
Спит крот в своей подземной галерее. Он даже в снах своих бессменно слеп.
Дразнящие плоды рябины стойкой. Спасение для многих дивных птиц.
Вдруг всполошилась праздничная сойка. А у ветвей начАлся нервный тик.
Нос покраснел у дамы благородной. Она его припудрит в помещении.
Мужчина улыбается дородный. Снег для него подобен приключению.
Спешит сантехник, тащит чемоданчик. Наверное мечтает о катке.
Снежок слепил весёлый вёрткий мальчик. И кинул в тётю в пуховом платке.
А та не рассердилась, улыбнулась. Грозит мальчонке явно не всерьёз.
На небе что-то, щёлкнув, перемкнуло. Извергло оно армию стрекоз.
Одеты все в белейшие наряды. При близком рассмотрении снежок.
Ещё одна желанная отрада. Он для земли что миленький дружок.
И утолщается чудесная накидка. Корням, кротам, жукам теплее спать.
И для семян он важен, холод - киллер. Уютная нужна и им кровать.
Устроилось всё образом прекрасным. Пока довольны многие творения.
Бесснежье обещали всем напрасно. Ждут зимние похоже удивления.

















И для земли зам








Если б я была маленькой (лучше крохотной) я б покачалась
на люстре красивой хрустальной словно на детских качелях,
и, привязав к ней гамак, на ночь бы там непременно осталась.
Пускай бы ругались внизу, грозили, смешно свирепели, 
махала бы я им рукой и в гости звала непременно с улыбкой,
напомнив, что им превратиться придётся в таких же чарующих крошек







































































И я застываю перед величием метель насылающей тверди небесной,
но знаю скрывает за серым покровом янтарные звёзд несравненных подвески.
Они нарядились для бала ночного, им нравится очень блистать, изумлять,
и ждут приглашения на танец чудесный, чтоб всем украшения свои показать.
Их кружит Вселенная - этого мало, нужны им поклонников пылкие толпы,
и, чтобы внимание к себе обеспечить, они рассылают волшебные волны
не только манящего дивного света, но также энергии столь ощутимой,
что вот уже взоры различных созданий к себе приковали. Средь них нелюдимы.
Но это лишь в ясные ночи-загадки, когда разглядеть можно этих красоток,
и вот уже люди, кто грезить умеет, волнуясь лишь к ним направляют полёты.
Кружиться с звездой настоящей небесной, вблизи разглядеть настоящее чудо -
такое событие забыть невозможно, не раз ещё память средь ночи разбудит. 

Завидуйте мне, танцевал со звездой... А впрочем не следует этим хвалиться.
Я столько узнал, ощутил, пережил, по небу летал удивительной птицей.
Мне жаль тех кто лишь на земле копошится в объятиях будней, грехов, глупых действий,
подверженный ярости вспышкам, интригам, пустым разговорам, бездушию, мести.
Подрезали крылья им в детстве иль позже, но новые можно себе нарастить,
оставить всё вздорное, злобу, никчёмность и к звёздам чарующим вдруг воспарить.

















Пробираются лучи сквозь заслон поспешно,
чтоб порадовать зверей, птиц и ждущих грешных.
Загуляют по земле, по ветвям и перьям,
шерсть слегка позолотят, горы, тропы, реки.
И улыбкам распахнут двери ненадолго,
птицы грусть свою стряхнут и польются трели.
И покинут рыбы вдруг луг свой тихий донный,
ветви к солнцу развернут сосны, липы, ели.
Заискрится тут песок и стекла кусочки,
каблучки вдруг застучат словно молоточки -
так последнее тепло праздник всем устроит
и охотно посидит на осеннем троне.

Вместе с радостью снабдит бодростью заметной,
и заслужит ото всех высшую отметку.
В гости станут звать его как исчезнет - сразу,
только будущий визит словно новый казус.
Нужно здесь согласие всех - солнца, ветра, влаги,
прочих многих составных, но не на бумаге.
Планы их должны совпасть, воедино слиться,
и тогда тепло опять сможет приключиться.
А пока помёрзнут все - нужно для контраста,
чтобы скрипки звук принять важен контрабасный.
Чтоб ценить жену свою нужно расставание,
легче каждый день любить после испытания. 

Возлюбил я каждый миг - краткий, но бесценный,
он в отличие от нас не подвержен тлену.
В общий попадёт узор судеб бесконечных,
и изучит их потом скрупулёзно вечность.
Каждый шаг наш по земле отразится где-то,
ухитриться б сохранить сказочность планеты.
 










































Им последнее тепло так необходимо,
рады дать лучам приют и поля, и долы.














-------------------------

Экспансия ветров и туч мобильных,
захват пространств небесных и земных,
как следствие приход дождей обильных,
но иногда неспешных и немых.
И лужи пузырятся или дремлют,
когда с небес спускается вода,
земля их звукам тихо сонно внемлет,
в реакции осенней не вольна.
Ещё немного и уснёт надолго
в объятиях снега или холодов,
и не согреет внутренняя домна,
не защитит обилие костров.
Ей предстоит помёрзнуть то ль в награду -
ведь заслужила отдых и покой,
а может отнимает лета радость
из зависти зима  - характер злой.
Но так или иначе ей придётся
перетерпеть бездействия период,
и спать сурком как нощно, так и дённо
неясно сколько, нет пока мерила.
Но возродится, это несомненно,
ей в этом помешать никто не в силах.
Весна придёт принцессой несравненной,
и назовут её желанной милой.






















































Аллегория
Мерцающий Факел















Cквозь сизый сон пырея и сурепки...
Сергей Шелковый
*  *  *


Сухой ноябрь. Желтеет облепиха
собором спелым каталонской лепки.
И Гауди Антоний дышит тихо
сквозь сизый сон пырея и сурепки.

Куст облепихи празднично и густо
и ягодами полон, и шипами.
Да будет жить, - в царапинах, - искусство,
как раненая нежность между нами.

Да освежит язык мне лёд облатки -
осеннего ковша кружок подмёрзлый,
и нищих туч холщовые заплатки
да светят над зрачком речушки Ворсклы!

Лимонный храм, предтеча каталонца,
колючий арлекин,
сорочьи тризны...

Чем ближе стынь,
тем кровней проблеск солнца
средь терний, желтизны и укоризны.








----------------------------

Не размотали по ветру культурное наследие,
а затолкали временно в хранилища надёжные,
и пользуются изредка сейчас в эпоху медиа,
чтобы разбавить мыльное, бездарное, порожнее.
               









---------------------------------------- 

Чтоб было легче управлять, мозг обкромсали у народов,
глупцов те стали избирать Большим Хозяевам в угоду.
Ошиблись может они просто, но где глупцам сопротивление,
ведь так смертельно и кроваво такое мощное затмение.
Его масштабность впечатляет, проникли щупальцы повсюду,
и нет надёжности в сознаниях, возникли новые иуды,
а прежние, что не таятся или таятся до поры,,
азартно руки потирают. И точат всюду топоры. 

Гудит Земля предупреждая, гудит в предчувствии беды,
по странам дух войны шагает, но слепы многие вожди.
Команды ловят словно шавки и выполняют их ретиво,
и лают яростно и лживо, считая что красноречивы.
Немолчный лай мешает думать народам шавок сих избравшим -
погрязших в страшных преступлениях и тьму любовно так обнявших.
Но коль начнётся заваруха, то не спастись уже молчащим,
и в жутком светопреставлении погибнут словно в адской чаще.

Где фонари, скорей несите и осветите тьмы угодья,
чтобы увидеть все смогли бы приготовления отродий.
Они сбирают гадов войско, чтоб отнимали те чужое,
и каждый гад несёт в себе лихое варварство чумное.
Плащами чёрными накроют они намеченные земли,
ни мольбам женщин и детей, ни мудрым старикам не внемля.               
Зальют токсинами и злобой и демоническим огнём
пройдутся по жилищам, людям... Столпятся перед алтарём
те, кто молчанием поддержал и укрепил армаду гадов,
но жить отныне много лет в нужде лишь, скорби, боли, чаде. 


Сопротивление всё же есть, но как беззубо, как же хило
и жизнь свою готовит месть, давно мы впали к ней в немилость
за мелочность поступков, мыслей и за грядущему измену,
за нежелание предвидеть, за слабоволия безмерность.
Так много прикормивших чудищ, отдавших судьбы им и голос,
позволивших им насадить насилие, пытки, холод, голод.
И режут жизненные нити те монстры словно это ветошь,
а чтобы скрыть свои деяния используют обманно ретушь.

А впрочем это проходили уже не раз, но как и прежде
всё помогают разрушать несокрушимые невежды.
Их численность всегда огромна - людского рода то проклятие,
и попадают так легко во смертоносные объятия.
И как с явлением бороться, изобрести вакцину что ли,
иль лучше всё же объяснять как мир спасти в садах и школах...







































 
--------------------------------------------

Он расплатился тёплой кровью, что вытекала из груди,
за что, неужто за увечья, что нанесли душе его,
иль может за потерю близких и разбомблённый напрочь дом,
за смелость может, справедливость, за то, что он творил добро?

Нет почем-то удивления, ведь зло безмерно разрослось,
и бесконечны всходы терний, и расширяется погост.
И плачи вспахивают душу - настолько горестны надрывны,
всё гуще траурные тучи, жирней и жёстче агрессивность.   

А зло творящие бездушны, возможно то не люди вовсе,
коррозия им угрожает - внутри, похоже, механизмы,
им требуется только смазка и подзарядка регулярно,
и с ними не договориться, взывать к ним явно бесполезно.

А с виду вроде точно люди... Какое тонкое коварство,
как ловко всех нас обманули, придав такое совершенство
машинам чьё предназначение хозяев волю выполнять,
несчастных методично мучить, и убивать, поиздевавшись.

Удобно как для их владельцев - нажал на пуск и понеслось,
и не отсохли у умельцев их руки после сотворения
машин что хлеще палачей и не подвержены протестам,
похоже им работа в радость, ведь их лелеют, кормят смазкой.

Всегда готовы к наступлению, не рефлексируют нисколько,
привычно и непринуждённо тела людей пронзают болью,
им холод шлют и ядовитость, и кутают в свою жестокость,
прикажут если моментально плоть разорвут, сломают кости.


Пока в работу их не включишь, не отличить их от людей,
и в этом главная опасность, их неизменный страшный козырь:
к ним обращаешься как к людям, а в это время незаметно
включают их и извергают они заложенный садизм.

И фонтанируют садизмом они с усердием неизменным
так энергично, словно страстны и наслаждение получают.
И разливают тьму повсюду - чернее самой чёрной ночи,
глаза восторженно горят, ведь с виду это просто люди.   

Как допустили что машины творят свой адский мерзкий шабаш,
ответит кто за преступления хозяев и людей-машин?
Объединиться нужно Людям, свои отставив разногласия,
и дать отпор союзам жутким, иначе поглотит всех Ад.












Всплывает слово словно подводная лодка,
и я бросаю метко своё лассо,
перемещаю улов свой в творения лоно,
туда где слова проживают красотка, ландо.




















Если стать предстоит растением
Светланович Федосеев
Если стать предстоит растением,
предположим, бездвижным брокколи,
то награда и достижение —
жить в покоях с большими окнами.
Пусть не мной внешний мир любуется,
я капуста невзрачной внешности..
Пусть живут полной жизнью улицы,
не заметив моей неспешности.
Если б цитрусом был — увидели б;
окружили бы лица милые..
Всё прекрасно со мной ли, с ними ли?
У окна совершу усилие,
отовсюду чтоб ярким импульсом
видеть жизнь, суету, движение..
Чтобы брокколи стало цитрусом —
предостаточно вдохновения.


3:18   20.07.21

основано на реальных событиях


==================
Под древним сводом Домского собора
Елена Бревнова
                Рожден в творческом содружестве
                с Ольгой Чехович.
                Вдохновил концерт органной музыки
                в Рижском Домском соборе.




Под древним сводом Домского собора,
Веков страницы где отражены,
В величие царства строгой тишины
Устремлены сияющие взоры...

Покой нарушен музыкой органной:
Крылатый дух, свободу обретя,
Взметнулся ввысь, в Страну мечты летя,
Блаженства миг почувствовав желанный!

И в торжестве Любви самозабвенной,
Проникновенно музыка лилась,
Сердца пленяла звуков дивных власть
В чертоге света чистом, сокровенном.

И раздвигались каменные стены,
Преград земных условности круша,
Прикосновением к вечному дыша,
Парил мой дух над временным и тленным!

В лучах молитвы радости безмолвной
Он с Небесами делался един,
Своей судьбы творец и властелин,
Чтоб возвратившись вновь, гармоний полный,

В Храм красоты и истины влюбленный,            
Возликовав, желая созидать,
Он приносил на Землю благодать,
Перед Творцом коленопреклоненный...


© Copyright: Елена Бревнова, 2012
--------------------

Из общего строя
Михаил Просперо
Но потом изменяется ветер ли, время ли,
Или в небе часы некий срок отмерили -
Удивляясь, хныча (скорее второе),
Человек выпадает из общего строя.
* http://stihi.ru/2021/10/27/8346

Бог любит Троицу.
Сосед занемог, бросил всё, запил, а ему надо строиться.
У меня еси яко на небеси и мелодия, и слог, не о чем беспокоиться.
Только странный сон, будто сталинский блог, о том, почему Бог любит Троицу.

Подписали трое, вывели перед строем, хорошо, что сейчас время другое.

Время лицемерия.
По всей Земле, даже в Кремле, ковидо-масок империя.
А мудрец говорил: "Не расти империл, взращивай любовь и доверие".
Три секунды, три точные капли в темя, трипитака, не так ли? Верю. Верю. Да верю я!

Бог даёт испытание, перечитай задание устроителям нового мироздания.

Ветром качнуло весы.
Что-то сбойнуло, латунным гулом отозвались старинные часы.
Бормочут глухо: "Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа - трое тоже, но распят один Сын."
Ван Гог трогает ухо, которое ветром надуло, публика смотрит Стенли Кубрика "Механический апельсин".

Первое и второе, метро кольцевое, фаршированный конь у ворот Трои.

Бог любит троицу.
Представить смог себе, что я старый рояль и молюсь настройщику.
У меня еси яко на небеси и мелодия, и слог, не о чем беспокоиться.
А о чём разговор? Да может ли актер обратиться за новой ролью к режиссёру-постановщику.

Переход в мир иной
на опушке,
нарисую я хной
татушку,
будет осень со мной
...и как будто вагон подземки влетел на открытый мост, не душа в отдушину -

Из общего строя.
----------------------------------------------------------

Сядем рядышком, овчарка
Сергей Шелковый
Приплод


Золотистый мой ретривер,
кареглазый лабрадор!
Снова нас крошит на ливер
царский, он же скотный, двор.

Хмель глотает Ирод жарко,
тащит гущу черпаком.
Сядем рядышком, овчарка,
Лада с чёрным чепраком!

Сядем в закуте родильном,
где зрачки твоих щенят
выплеском любвеобильным
душу мне разбередят…

Любит Бог простых и чистых
чад. А умников – не злых.
На губах его не высох
детства семидневный стих.

Жаль, что Он никак не в силах
сделать лучше эту жизнь…
Жаль, но ты для тварей милых
снова поутру проснись.

Ибо солнце
щедро, ярко
разгораясь, вводит в дом

золотистую овчарку -
с полновесностью подарка,
с полнозрелым животом!





















Голод, людоедство и борьба с ними
Демидов Андрей Геннадиевич

Во мне небо неспящее...
Ирина Голыгина
Золотой, а не белый Пегас мой в ночи
Вновь пасётся в небесной облачной стае.
Что же сердце и быстро, и больно стучит,
А стихов ритмы вторить так не успевают.
Во мне небо неспящее, нет –  небеса…
Мой Пегас снова ест своё лунное сено.
Глажу гриву ему, смотрю нежно в глаза:
В них сияние всей неизвестной Вселенной.
Там нет времени, нет и начала, конца.
Там созвездья волшебствуют все в Зодиаке,
А гармония, свет и радость Творца
Боль земную смиряют: понятны мне Знаки.
Рыбой тихою плавает счастье моё,
Смел Стрелец, и отважен он в честной охоте.
Дева топит очаг, песни нежно поёт,
Скорпион, Козерог покоряют высоты.
На Весах справа, слева лишь счастья сполна,
Близнецы улыбаются, осени рады.
Прячет лик свой Селена и где-то одна
Каждой новой звезде подготовит наряды…
Не я в небе летала, а небо – во мне.
Только птиц-облаков всегда очень мне мало.
Водолей их напоит живою водой,
А цветы октября в тепло спрячет тумана.
* * *

Утром небо проснётся и станет всем солнцем –
Оно будет сиять за окном, как всегда…
Только в ночь с облаками заката вернётся,
Мне рябины багровые бусы даря.












































Я очень хотела зигзагообразной строки,
она чтоб петляла как тропка в дремучем лесу,
но видимо Музы к творениям слишком строги,
желание своё я пока что вне строчек несу.
Мне с грузом легко, ведь с мечтою я словно парю,
а воздух прозрачный целует меня так хрустально,
что радость свою я невольно планете дарю,
её облекая в слова что простились с устами.

Вот мох изумрудный в творение из леса попал,
он так бархатист, полон влаги и жизненной силы,
что видом своим меня в гости к себе как позвал
в край елей роскошных, их деток, родителей сивых.
Полны так величия в нарядах волшебных колючих,
недаром избрали их символом Нового года,
хоть плачут вне дома, но праздник они всё же вручат,
улыбки зажгут и печаль хоть на время прогонят.

Вот змейка чудесная тело своё извивает,
она серебрится, изгибы так дивны и плавны,
что мелкая живность при виде её замирает,
их волю её красота и движения давят.
Захватчик оград гибкий плющ извивается тоже -
легко и изящно как будто танцует он пылко,
от этого выглядит часто намного моложе,
ах если б имел к своей гибкости крепкие крылья.

Извивов изящность меня вдохновляет настолько,
что хочется двигаться словно сама я змея,
и я извиваюсь всем телом изящно и томно,
но как хорошо что не видят при этом меня.
А после пускаюсь в немыслимо красочный танец,
браслеты звенят на тончайших и ловких руках,
я знаю что замер в восторге б худой оборванец,
на время забыв о своих невесёлых делах.

Я так танцевала как будто я жаркое пламя,
оно позавидовать мне бы наверно могло,
казалось что стены мой жар непременно расплавит,
движения могли б восхитить даже древних богов.

Вот я словно струнка тянусь каждой клеточкой к солнцу,
и золотом солнце меня не скупясь осыпает,
а вот уже двигаюсь словно морские я волны,
а после плыву по паркету с величием павы.


А дальше ещё интересней, ещё необычней,
я телом своим кружева словно ловко плету,
в восторге сама, для меня это так непривычно,
и новые па сочиняю теперь на лету.

Сейчас вышиваю узор им такой бесподобный,
что кажется не было в мире такого ещё,
мне в теле моём хорошо так, настолько удобно,
румянец впервые добрался до худеньких щёк.


С мечты началось всё, а вылилось в облако счастья,
в котором купаюсь как в тёплом и ласковом море;
так рада что нету границ у мечтаний, фантазий,
что здесь не столкнусь с осуждением и порцией горя.



------------------------------

может быть ничего уже не изменится
Серафима Ананасова
может быть ничего уже не изменится
ты останешься жить в этом домечо
с облезлыми стенами
деревянным столом
скрипучим полом
и почерневшими, страшными
портретами незнакомцев
висящими над рассыхающейся кроватью

может быть не стоит ждать Божьей Бури
Великого дня
Положенного По Чеку Чуда
или Сверкающей Справедливости

может быть никто не постучит в эту дверь
не оставит у входа свёрток с Гремучей Правдой
не возьмёт тебя в путь
или в жёны
и вечер за вечером будет таять
с каждым рассветом делая всё различимей Смерть

может быть стоит накрыть на стол
выскрести паутину
сжечь фотокопии мертвецов — да кто вообще эти люди?
вынуть из шкафа красивое красное платье в горошек
выпить вина
не ожидая гостей к застолью

или погладить белого пса
или пойти поискать самый ровный жёлудь
или чертить на земле слова, ничего не имея в виду
или съесть малины

потому что может быть
это твоя окончательная локация
и больше не будет корректировок
смерчей
знамений
циничных шансов

только стол
и простынь
закат
и чашка
стена
и тени

только небо, окно, сквозняк

и умение с этим
сжиться.

#верлибр


------------------------------------

Вы за оградой, а для вас я тоже за оградой,
я вижу профиль, не анфас, а мне ведь больше надо.
Хочу увидеть целиком, чтобы отправить в память,
соединить друг с другом нас, а после вставить в рамку.
Ваш римский нос, я грежу им почти без остановки,
а почему большой вопрос, он требует сноровки
от разума который спал, но нынче пробудился,
его ваш носик растолкал, он внутрь него свалился.

Чем впечатлили вы ещё, конечно гладкой кожей,
а ваше дивное ушкО с ума сведёт быть может -
такие плавные черты, округлость мочки - чудо,
с таким ушком вы никогда не станете иудой.
И это точно как и то, что я болею вами,
я чувствую - возникла связь и крепнет между нами.
О мой кумир, мой царь, мой бог я вся во власти вашей,
не терпится дождаться мне ярчайшей встречи нашей.

А ваш пушок - такой шарман над верхнею губою,
прости, но обращусь на ты, хочу я быть с тобою.
Люблю тебя как Землю бог и как младенец соску,
и не залаю на тебя - умнее жалкой моськи.
Но вот глаза, не вижу их, вдруг в них одна брезгливость,
а голос твой, не дай бог он способен на визгливость.
Такое не переживу, а впрочем что за страхи,
назначь мне встречу и ответ одним узнаю махом.
   
Дрожу, хочу, боюсь, хочу, да что же я, да что же,
так развернись же, наконец, избавь меня от дрожи.
Твой лоб высок, не верю я, что ты высокомерен,
возможно ты не гуманист и в чувствах не умерен,
но есть в тебе потенциал для личностного роста,
избавимся совместно мы от всех твоих наростов,
и засверкаешь как пятак, начищенный до блеска,
чтобы гордиться я могла. ВЕДЬ Я ТВОЯ НЕВЕСТА!











































назначь мне встречу и ответ одним узнаю махом. сразу
   














-------------------------------

Я знаю сам - тебя я недостоин...
Абель Алексей
                По мотивам 66 стихотворения Микеланджело.

Нет, никогда не вспыхнет взор любимый
тем восхищением, что горит в моём;
её глаза, скользнув невозмутимо,
зальют мне сердце ледяным дождём...

Душа, сияющая светом неба
и красота, чарующая мир
не могут дать иного мне ответа -
для них навек враждебен злой сатир.

Гореть, одним и тем вдвоём пылая,
не суждено нам,
                гневная любовь,
взять в плен хоть одного спешит, хромая,
чтоб моё сердце встрепенулось вновь.

Но заходя в меня бушующим огнём,
течёт назад бесплодных слёз дождём...

----------------------
Небо рвётся из глаз
Андрей Барабаш
я как Пруст убиваю утраченным время
небо рвётся из глаз тёплым сном голубей
кровь обуглилась сжалась в неистовый кремень
тащит солнечный луч в нежность тьмы скарабей
я завидую ночи которая в утро
воплотится туманной тоской фонарей
и полёт площадей будто снежною пудрой
тонким слоем покроет флажки снегирей
время впрямь в закоулках небесных пропало
я его разыщу и добавлю свой срок
когда солнце прольётся прозрачным опалом
завернусь в саван дня и засну как сурок
не спешите будить сон короткая Лета
миг забвения грань иллюзорной межи
мы выходим в свой мир словно звери из клеток
чтобы снова упасть
в мимолётную жизнь...


-------------------------------

В мокрую глину, в ноябрьскую стынь...
Сергей Шелковый
* * *

Вновь подступает средь ночи зима,
белым ложится на чёрную землю.
Равною мерой, что будет, приемлю –
посох ли пальцам, плечам ли сума.

В мокрую глину, в ноябрьскую стынь
падают конники и пехотинцы.
Мёртвых венков – ярко-дики гостинцы.
Я бы хотел к изголовью – полынь.

Я бы просил на помин принести
ветку полынную, пряно-седую.
Снова вдохну –

и почти не тоскую.
Словно не жизнь проиграл я вчистую,
словно заснул на минуту в пути...

---------------------------
ПролИлось ожидание бельевым дождём,
куклами с начёсами незабываемыми,
задумавшимся словно заострённым локтём
с дрянными действиями неуправляемыми.
Вонзился в коленку без предупреждения,
а после елозил, устраиваясь надолго,
а я, находясь у руки в подчинении,
голову погрузила в ладонь так безвольно.

Буравили мозг мой суетливые мысли:
- Когда доберётся, завалит подарками?
Куклы раздражали, выглядели мымрами,
их ноги-раскоряки неприятно  шаркали.
Купила себе их сама и напрасно,
любимой хотела себя почувствовать,
казалось, что выглядят просто потрясно,
сшила им даже чудесные муфточки.

А ещё накупила цветов ярчайших,
скалятся ехидно теперь из вазочек,
меня обсуждают давно истончавшую,
успевшую съесть весь хлеб одноразовый.
А виноват во всём ты застревающий
в своей работе, в своих увлечениях,
похоже нисколько меня не желающий,
признайся хотя бы в своём отречении
от нашего прошлого и настоящего,
от страстных ночей и вкуснейших обедов,
чтоб я отказалась от чувства чадящего,
ожившей вошла бы в грядущее лето.
Пока же придётся продать мне всех кукол,
цветы хоть за сколько, так хочется есть.
Считай что меня ты бездарно профукал,
а чувство к тебе - настоящая жесть.




















признайся хотя бы в своём




















































































































-------------------------

Лист каштана
Анна Салема
На бульваре каштаны и дождь...
Шепчет что, разводя стронциан*?
Столько цвета себе не возьмёшь!
Страстно-рыжий шумит океан...
Под ногами, сквозь пальцы, из-вне,
Словно шепчет:-"Вернись, не забудь!",
Доверяя сокровища мне,
Выбирая за нас долгий путь...
Сквозь окна невесомый запрет,
И сквозь утренний кашель в груди,
Раздвигаю реальность на "нет",
Силюсь вспомнить, что там, впереди...
Золотой жёлтый-там свет внутри!
Заживи, отогрей и открой!
Дождь прольёт ноябри, декабри,
А октябрь сохранит свой покой...
Захватили, ведут за собой,
Быть прохожим, собачкой, листом,
Этот огненно-желтый прибой,
Это время-ходить под зонтом!
Свет каштановых листьев-мой сон,
Прячет солнца мерцающий диск,
Я его положу на ладонь...
Ветер кружит осеннюю жизнь...



*стронциан-так художники часто называют жёлтую стронциановую краску.

Замечательное с удивительными образами, которые меня словно захватили и не отпускали, лёгкое изящное солнечное творение, очень понравилось))
Здоровья, благополучия и вдохновения!))


--------------------
В три ряда глаза и ушей целый лес,
сбежал, повстречав, ошарашенный бес,
кричал: "Помогите, мутанты идут,
страшнее чем ведьмы иль бешеный спрут.
Гадали учёные: "Как, почему   
простой человек переплюнул вдруг тьму,
где он нахватался деталей таких
как будто их выдумал бредящий псих.

И стали явление то изучать,
об образе жизни инфо собирать,
армаду нашли удивляющих фактов,
один из них - жил человек среди маков.
Вернее они окружали весь дом,
гулял он средь них утром, вечером, днём,
он их рисовал и беседовал с ними,
и все называл неизменно родными.
Но вроде бы их никогда не срывал,
лишь ласково гладил, цветки целовал,
а значит навряд ли он был наркоманом,
отравленным напрочь опасным дурманом.




























-----------------------

Ко всему примагничена суть твоя...
Сергей Шелковый
*  *  *


От пунцовой коровки, ползущей по тылу ладони,
до осколков луны, отраженной в осенней воде, -
ко всему примагничена суть твоя в родственном лоне,
на сто пятой звезде во вселенской Творца бороде.

Пусть средь ночи в стекло неприветливый ливень скребётся.
Не грусти - эта жизнь, как ни глянь и ни кинь, хороша!
Пусть смиренно с промокшей землёю предзимней сольётся,
не напрасно скопившая тихую мудрость душа.

Закричат на весь мир о весне захмелевшие птицы.
А, с тобой, без тебя ли - немногие знать захотят...
Всё, что было с тобой,

в вечно новый узор воплотится!
Погляди, как сияют тинейджеров ловкие лица,
как счастливого Авеля лайком приветствует брат...


-------------------

Волчий пень
Коденко Катерина
Кругляшок блёкло-жёлтой луны сквозь серые тучи целится,
тополя царапают окна и небо ветками.
Алексей Вадимович, менеджер контакт-центра
через ножики прыгает,
силясь
перекинуться
в человека

из сутулой собаки, из снулой галерной рыбины,
из безликой немой единички в тёмном лесу статистики.
Уползти от свиньи, что опять не пошла на выборы,
прорасти крысиной шкуры личной характеристики.

Стать чуть больше клиентского Васи и здоровенной дуры,
стать реальней степного волка и папиного дубдерева,
стать умнее козла Наташки и солнышка бабы Нюры,
стать счастливей осла «да-могу» и барана «не-всё-потерянно».

Чтобы вырасти, наконец, из вымышленного животного,
из лошка в подворотне, из хмурого «лёх-ты-бесишь»,
чтоб найти хоть каплю своей свободы,
чтоб спасти хоть кусочек себя в себе.

И плевать, что зверью на работе даются квоты, –
слишком трудно дышать в чужом – не по размеру – теле.
Потому что почти невозможно жить, даже не зная, кто ты
(и зачем ты;
но это вопрос отдельный).

И вообще-то такую сказку стоит закончить плохо:
вроде как обнажил пустоту, распался легко на части,
превратился в ворону, насмерть заели блохи.
Но – ты веришь? – у Лёхи всё получается.

И чужая шкура слезает с него, обнажая кожу,
так волна сгоняет с реки мелкий сор и ряску.

Отдели своё от чужого, кувыркнись в лесу через ножик,
и живи свою жизнь, и себя не теряй в себе.














































Стихов гремучее прочтение
мне право ни к чему,
предпочитаю уважение
и обожаю поклонение -
ля мур я не приму.















Гремучее прочтение стихов,
моих стихов мне право ни к чему,


















Небо - мерцающий антрацит...
Эльза Минко
Небо - мерцающий антрацит,
Пламенем плавленный поутру.
Примется литься - реветь навзрыд
Ливнем в поддатливую траву,

Болью - в могучую грудь земли.
Вспыхнут отчаяние и женьшень.
Чувства, какие в тебе цвели,
Вострые, яркие как мишень

Требуют поиска глубины.
Сердце - мятежное, что пожар.
В нём ли осколки погребены,
Светлой надежды разбитый шар?

Вера, когда побежишь в рассвет,
Станет как сталь, без изъяна стан.
Той изваяние в новом сне
Встанет без страха на пьедестал.

Кем ты не понят, кому не пел,
В морок и стынь от кого бежал?
Видишь, подол остаётся бел,
Как невостребованный кинжал,

Ибо не к склону крутых вершин
Бег обездвиженный совершён -
Лишь от себя. Но душа в кувшин
Вхожа как головы в капюшон.

Этот сосуд назывался тем,
Что воплощает тебя в мирах.
Тело, уставшее от систем,
Ведает голод, инстинкты, страх.

Только потребность вглядеться в суть
Острая - взор ястребиных глаз -
Не позволяет и впредь уснуть.
Бдительность твёрдая как алмаз.

Вот что позволит тебе схватить,
Кем ты родился и кто ты есть.
И путеводная эта нить
Ошеломит как благая весть.

Станет спокойно. Зеркальна гладь
Вод не-ума в глубине широт.
Страх как чудовище скалил пасть
Был он прожорлив и большерот.

Ныне рассеялся, что туман.
Подвиг прозрения совершен.
Кем был ковёр тех иллюзий ткан,
Видимый только твоей душе?

Лёгкость откликнувшихся на зов
Духа глубин, что отныне - сталь,
Станет желаннейшим из призов.
С тем отправляется путник в даль,
Чтоб отыскать там Святой Грааль.


© Copyright: Эльза Минко, 2021





------------------------
Я пробыл час в гостях у Сальвадора...
Сергей Шелковый
Шествие в Бурхассоте


Дон Педро, повелитель Бурхассота,
с террасы озирает Burjаssot,
чьи переулки, как прищур сексота,
чей артишок, - похожий на осот
пучком колючих листьев,- у платформы
одноимённой станции метро
растит шишак-деликатес для корма
гурману. Яркоцветное зеро
встаёт. – Дон Педро, к завтраку готовясь,
как будто собираясь на войну,
опасной бритвой выскоблил на совесть
со щёк и подбородка седину.

Итак, воскресным утром Бурхассота,
над пемзой ноздревато-древних плит,
бравурная воинственная нота
из трёх десятков духовых звенит
серебряных раструбов и латунных
Я там, в потоке этих маршей, был,
когда, исполнен коренастых сил,
в сопровожденье музыкантов юных,
хозяин Бурхассота, важный дон,
вышагивал заглавною походкой
по валенсийской почве. Яви сон
окрашен был тревожащей и кроткой
ноябрьской приглушённой желтизною
и сальводорским (понимай – Дали)
природным сюром. Так, вблизи-вдали,
пластично деформируются в зное
все абрисы, обводы, силуэты,
церквей фигуры, контуры дерев…

Спешил оркестр, чеканкою песеты
и россыпью реала дорогой
гремя. Всё прытче мафиозный лев, -
уже с одною доньею, с другой
плыл под руку, угодливой гурьбою
улыбок, восклицаний и хлопков
встречаемый повсюду. Под резьбою
узорных гребней, в кружеве лобков
у гордых доний завитки вздымались
и, вздрагивая нервно, распрямлялись
навстречу фавориту... Бурхассот!
Не каждому пришельцу повезёт –
вдруг заглянуть за жалюзи декора...

Я пробыл час в гостях у Сальвадора.
И русская жена его, ГалА,
любезно отложив свои дела,
с намёком на доверье мне сказала:
«Супруг мой – сущий дон, хозяин бала,
хоть поневоле - мелко-прыткий бес,
за коим не успеть в штрафной площадке
голкиперу. Ну, что ж, как интерес
оставить миру пальцев отпечатки
его проказы метит иногда?
По сути он – всевластная вода,
взбуханье почвы бурого окраса,
бег пузырей глубинного закваса,
ток зноя, размягчивший циферблат.
Он – постулат расплавленного часа,
умноженного на себя стократ...

И, кажется, он – дона Педро брат,
того, что в переулках Бурхассота
столь вдохновенно множит ноль на роль!
У них процент железа и азота
в крови один: молитвенный король,
слух тонкий – на конце клинка бемоль...
И полотнянокрылые армады
хранящих Пиренеи кораблей!
И что чернее правды Торквемады?
Что побледневших смуглых щёк белей?


----------------------------

Рецензия на «Новый конкурс стихов! Дворовый шанс-Бродяга!» (Нн Иванов)

Коля, я только заглянула, у меня возникла идея как написать, ну экспромт практически. Не знаю, понравится тебе или нет, не публиковала даже как стих... Стих или песня, не знаю... Участвую скорее потому, что давно тут не участвовала, вообще ушла от жанра в лирику... Кстати, с праздником тебя, кстати! А вот и текст "песни", так сказать))

Бродяга

Бродяга ветер, друг мой вне закона,
И серый дождь в плаще, мой кореш старый,
Меня подкараулят возле дома,
Чтоб утащить в закатные пожары.

Дождь с молнией, как шпагой серебристой,
И ветер свищет, соловей-разбойник,
Укроет дождь меня плащом нечистым,
И ветер унесет, как быстрый конник.

Луна-царевна загрустит, бледнея,
И серыми туманами утрётся,
И я со свистом полечу над нею
В серебряных дождинках, жаждя солнца.

Оно с утра отсыплет мне монеты,
И буду я богат, но вне закона,
Коль скоро песне быть моей пропетой,
Головушке спасибо забубённой.

С дружеским теплом,

Опубликовала сейчас на всякий случай, если понадобится. Пусть повисит, если не понравится никому - удалю).
http://stihi.ru/2021/11/04/6938

Шерочка   04.11.2021 19:01   •   Заявить о нарушении
+ добавить замечания

------------------------------------ 
Доктор Шверер доктору Чехову
Бирюков Игорь
Герр Чехов. Простите. К вам, кажется, просится смерть...
Ей тоже шампанского? Будь она трижды пьяна.
Уже размышляет: а что в перспективе надеть,
Чтоб выглядеть краше у гроба, чем ваша жена.

Герр Чехов. У каждого смертного свой Сахалин
И свой Баденвейлер с надеждой на лёгкий исход.
Но в лёгком давно, словно в душном шкафу, нафталин.
Открыть невозможно. А, значит, уже не пройдёт.

Ирония в том, что, как видно, вы слабенький врач:
В отсутствие капель, которые следует пить.
Вас чайка склевала внутри, будто личный палач,
По букве, по строчке, чтоб этим других исцелить.

Герр Чехов. И в нас теперь доля российской хандры.
Без водки, медведей — бацилла страшней, чем чума.
Меня покидают мои три арийских сестры,
Их тянет в Москву, потому что там снова война.

Чахотка у Чехова. Как скаламбурить страшней?
Ружьё не стреляло и яд не держался в руке.
Какая нелепость: быть русским до мозга костей,
Чтоб «Я умираю» сказать на чужом языке.



*НАПОМИНАНИЕ: Доктор Эрик (Йозеф) Шверер лечил Чехова в немецком городке Баденвейлер.
2 (15) июля 1904 года в начале ночи Чехов проснулся и первый раз в жизни сам попросил послать за доктором. Велел дать шампанского. Потом громко сказал доктору по-немецки: «Ich sterbe». (Я умираю). Взял бокал, улыбнулся и сказал: «Давно я не пил шампанского...». Выпил до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навсегда.



----------------------------
Распятые звуки приснятся под утро
Андрей Барабаш
вернуться в себя как ни в чём не бывало
в подстрочнике Торы увидеть судьбу
пускай жизнь-лавина смертельным обвалом
читайте Спасенье на корочках губ

распятые звуки приснятся под утро
подкожного ковида бредит фантом
заводит на бой Гаутамова сутра
я День Всех Мужчин обращаю в фемдом

надтреснутый век закосел у Царь-пушки
живая вода утекла в Мавзолей
мы Бога узреем в пурпурной опушке
Он тихо лепечет:лей спам - не жалей

о шлюхи из телека бабочки смерти
зачем вы кружите над нищей страной
у пчёл медоносных от вас рак предсердий
запали калины глаза в аналой

последняя просьба убитого Бога
звенит колокольцем тревоги в крови
сгорите скорей как живёте убого
топите в ковиде вакцину
любви...

------------------------------

Понятно стало из доклада,
что окружает нас неясность,
не знаем мы умов расклада
и сумм из мнений скрытых частных.
Мешают и самооценки,
что перевёрнуты нередко
или с большим опасным креном,
или с дырой не меньше метра.
Но парусами их снабжают
и устремляются к успеху,
себя на гибель обрекают
реалистичным на потеху.

Разброд большой в образовании -
то утопает, то блефует,
в истории бардак, кривляния,
торгуют фактами за фунты,
за гривны, доллары, и евро,
иные денежные знаки,
от этого в пространстве нервность,
и перегружен каждый знахарь.

С утра садимся в лодку стрессов
и нас качает и швыряет,
но может придавить и прессом -
всё это век наш вытворяет.
Затем на время передышка,
чтоб задремала наша зоркость,
расслабились живот, подмышки -
и с наслаждением новым порка.
Нас выпорят за слабосилие,
утрату бдительности ритма
и за беспечности обилие,
и за неправильного читку.
И кубарем слетим в неясность,
которая сродни туману,
хваля, ругая нашу гласность,
всех погрузившую в обманы.
Обманы эти как болото -
так затхлы, гибельны и вязки,
подвергнуть если обмолоту,
то поимеешь гниль и язвы.
 
А может то и хорошо,
что ничего нам неизвестно,
и сыпят в мозг нам порошок,
что цветом схож порой с извёсткой.
Но могут сыпать и иные
и даже лить то желчь, то ртуть,
чтоб получились племенные
к которым липнет слово жуть.
К чему излишняя нам ясность,
гораздо лучше в сизой мгле
не замечать совсем опасность,
и, оказавшись на игле,
покой недавний вспоминать,
в нём силы черпать и терпение,
а с болью смешивать миндаль
для уменьшения, утешения.
Миндаль добытый из покоя,
как воздух он необходим,
и аромат его накроет
хоть свойский ты, хоть нелюдим.

Итак я выбрал неизвестность
и полюбил её как друга,
мне жить теперь так интересно
и не пугает фейков вьюга.
Пускай вещают что угодно,
лишь отмахнусь я как от мухи.
В душе прекрасная погода,
и не кричит картина Мунка.



 

































и лжи уже не километры,
парсеки

Образование раскорякой,

история что сорняки
порою шарик для пин-понга



----------------------------

Над поредевшей за ночь чащей...
Сергей Шелковый
*  *  *

 
В душе светло и одиноко,
как поздней осенью в лесу.
И всё своё с собой несу -
уже без горечи упрёка.

Над поредевшей за ночь чащей
спокоен край небес и пуст.
И в алых каплях колкий куст -
шиповник, сто сердец дарящий.