Пушкин и Мелькиадес

Всё чаще муза не сбивает спонталыку.
Всё глубже воздуха в затравленных грудях.
Тебе, Урсула, за красивую музыку,
за вязкость ночи на овечьих бигудях,
плету я рифмы, убиваясь безрассудно,
но с упоением, как должно на миру,
горстями мудрость внутривенно и подспудно
выкладываю в тошную дыру.

С рогами твой. И заведи мы речь о боли,
она, горчайшая, разложена в томах
страницами, изржавленными солью,
небесными ***ми спит в штанах.
Без воли, без согласия с душою
завесой слов на сторону склонить
твою признательность, пронзительность.. Не скрою,
ты луны свёртываешь в солнца нить.

Пусть камень тешит, пусть замедленным объятьем,
пусть резвым трепетом неясной глубины
что хочет делает под кротким платьем.
Под платьем - хоровод из водяных.
И как бы не шипел твой стан богини,
каким бы мрамором не складывался в сгиб
и волоком ладьи, - в ультрамарине
я призван навсегда тебя сгубить.