Опус 16. 10

Как  осиновый  кол  на  осеннем  ветру,
взгляд  женщины  с  рекламного  плаката,
индивид  рвётся  к  её  бедру
забыв  в  момент  про  Ницше  и  Сократа.
Антропология  диктует  свой  закон  -
философ  загнанный  в  чахотку,
готов  нести  сухарики,  бекон,
академический  паёк  и  водку,
не  на  алтарь  Отечества,  а  в  склеп,
под  кроны  тополей  на  Волковом  кладбище
и  братья  тихие  Борис  и  Глеб,
два  дегустатора  духовной  пищи,
готовы  дать  отчёт  и  интервью
про  золотую  пору  с  листопадом.
Переплетается  "допью"  и  "допою",
разбавив  выхлоп  алкоголя  лимонадом.
Ничто  не  происходит,  женский  взгляд
ещё  волнует,  но  уже  абстрактно,
пустые   рты  откормленных  наяд
не  более,  чем  розовые  пятна
в  глазницах  октября.  Распухший  шелкопряд
фиксирует  зрачок  прицела  нитью,
министры  россыпью  планируют  откат,
страна  готовится  к  учебному  соитью.
К  пролитью  крови  задарма,  за  просто  так
за  телевизор,  за  футбол,  за  ипотеку  -
готов  терпила,  потомственный  русак,
на  удивление  еврею  или  греку.
Хор  пилигримов  из  сгоревших  дач,
баранки  с  проседью  и  сахарный   цикорий,
не  крендель  булочной,  но  бабий  плач
и  чьи-то  трупы  новых  территорий.
Шумят  леса,  там  царствует  комар,
дворянство  бредит,  бродит  без  поместий
стиль  жизни  доморощенный  нуар 
по  графику  дешёвых  путешествий.




2021