18 любовь и свобода

Если бы Бога запрещали любить,
как бы душа рвалась к нему тайну выяснить!
Не сомневаясь, что есть он там, за засовами,
просто от нас по какой-то причине скрыт.
Передавали б еду и книги ему,
в мякиш хлеба острый вложив кинжал, —
каракулями из крови на нём бы вывели:
"Это, боженька,
чтоб сбежал ты и не голодал."
Нас бы точно назвали крайними
Радикалами, дочиста
обыскав, и на крёстную воду вывели, —
Те, которые без креста.
Ну, а мы бы, за тот, отобранный,
навели бы себе тату:
"А теперь отдирайте с кожею
две черты под прямым углом!"
Вышли храбро б на бунт, с иконами,
Вознося их бессмертный полк, —
Ультралевые неосотенцы,
Штурмом брать вето-облако.
Подозрения б нас измучали,
Что и солнце, там, взаперти,
Когда тошно и мряка тучева
По неделям вверху висит.
Ведь навёл кто-то в март — падучую,
Биполярочку — в ноябре?
ЦРУшники? Кремленоиды?
Разогнать бы к ядреням всех,
Кто виновен, в том, что преследует
За любовь к тому, кого нет
Вместе с нами.
Каким-то Воландом
Он закрыт от народа.
Грех
для себя его так удерживать,
Мы судились в Гааге бы!
Обвиняли бы, что в заложниках
Он, "а так бы, конечно, мне..."

Но не вам, и креста не носите,
Говорите, что "всё в душЕ",
Ну а Он, на свободу просится
Может выйти, а ты, такой: "Не-ее-ее-т",
Отдаетесь кому-то, чёткому,
Чтоб потом запытать:
"Ну, как? Видел звезды? Еще раз хочется?"
А в ответ: "Что-то било, как из ключа,
Содрогаясь где-то со скоростью
300 000 км. в сек.
Не поверил!
Давай помедленней,
У меня поминутный чек".

Извините, тут обрывается
Пуповиною белый стих,
Бог выходит:
"Прощай, соавтор!
Не держи меня.
Я — в любви".