Полёт

Лист рододендрона, опав,
Сворачивался как сигара.
Два брата, с криками «пиф-паф»,
За сверстницей вокруг ангара
Носились, хоть играть в пейнтбол
Дед запрещал: но и за это
На сорванцов он не был зол,
Дивясь полёту бизнес-джета.

Его единственная дочь
Теперь парит во мгле небесной
И, феи копия точь-в-точь,
Впервые управляет «Цессной».
Убрав закрылки, шелестя
Волшебным шлейфом осиянно,
Взмывай заоблачней, дитя,
Над пыльным плетевом бурьяна!
Пускай озёр лучится гладь
И скорбно длится лихолетье,
Увы, он больше повлиять
Не в силах ни на что на свете.

Прошли те времена, когда
В советских марочных портвейнах
Он разбирался без труда
И в ражих стукачах идейных;
Когда грамзаписью сосед
Всех потчевал, Иван Никитич,
И шпроты с маслом на паркет
Из банки норовили вытечь;
Когда черничины, сочась,
В берестяной ныряли туес
И ельник цепенел на час,
Ресницам Стеллы повинуясь...

Что остаётся? Доживать
Без сетований на чужбине,
Ложиться с плеером в кровать
И слушать оперу Пуччини.
Вся брайтонская молодёжь
С успехом перешла на руглиш,
У них ни слова не поймешь,
Покуда толком не погуглишь.
Потянешься к стакану, всклянь
Наполненному, внуки сами
Примчатся: «Ну-ка, перестань,
Иначе вмиг доложим маме!»
И, пару-тройку разжевав
Картофелин с мясной подливой,
Испачкав шорты и рукав,
С подружкой возятся шкодливой.

И всё же ясно помнит он
Мосты, пакгаузы и склады,
Гружёный углем эшелон,
Глоток живительной прохлады,
Ретивый танец поплавка,
Необозримый берег в ивах,
Кукушки причет, зов сурка,
Лесистого отрога вывих,
И всхлип гитары над костром,
Балладу Галича родную,
И путь по тракту впятером,
И переправу через Чую,
И шляпки липкие маслят
С вихрами выгоревшей хвои,
И нежный шёпот, и разлад,
И страсти лето огневое!