Отрывок из романа

В кинозале тишина: вот-вот должен был начаться фильм.  За экраном располагалась музыкальная комната, оттуда вышел  парень  лет  пятнадцати и развязно подошёл к карантинским. Он плохо закрыл  дверь за собой, до зала стали доноситься звуки духового  оркестра.  У парня на плече висела  труба.  Молчан,  в обязанность  которого  входило пресечение   подозрительных  общений, вырос перед музыкантом. Но  тот  оттолкнул  Молчана,  процедив:
        - Отойди, сволочь, не то позову  своих, - он кивнул в сторону  музыкальной комнаты.
        Опустившись на корточки и не глядя на Молчана,  парень спросил:
        - Из Омска есть здесь кто-нибудь?
        У Сашки  перехватило дыхание.
        - Я, - проговорил он, заикаясь.
        Музыкант, растолкав карантинских, сел около Сашки.  «Откуда?»,  «Как ты попал сюда?», «Как имя?» - и ещё несколько  вопросов  посыпались на Сашку. Тот  отвечал, пугливо оглядываясь на Молчана; музыкант успокоил его, прикрикнув на играющего желваками командира:
        - Тронешь  его, сразу похороним. - Он  взял  за  плечо  Сашку  и потащил его за собой: -  Кстати,  зови меня Федя.
        Быстро пройдя по сцене, они оказались в светлой  комнате,  немыслимо пропахшей табаком. На столе из металлической пепельницы вился дым начатой цигарки. Шесть подростков отложили инструменты и посмотрели на Сашку.
        - Земляка нашёл – из Омска, - объяснил Федя.
        Усадив  Сашку и позволив  ему  докурить  лежащую в пепельнице  цигарку,  Федя  начал расспрос - где  жил Сашка, что нового в городе. Сашка знал плохо Омск, но старался быть на высоте роли человека, встретившего земляка: припомнил общежитие, церковь. Когда же сказал о магазине на улице Ленина с вывеской: «Мясо», Федя воскликнул, что жил на улице Подгорной – это совсем рядом. При этом  ударил Сашку по плечу.  Ударил не сильно, но Сашка ойкнул, скривил лицо. Через минуту,  по  просьбе  Феди, он показал плечо, опухшее, в ярких синяках. В приоткрытую дверь в это время сунул нос Молчан. Никто в комнате не  увидел его,  и  Молчан, оценив  происходящее, скрылся.  Кино  началось, а Сашка душой отдыхал среди дружески настроенных к нему ребят.
        - Вот что, - назидательно сказал Федя, - какая тебя сволочь там не тронет – сразу к нам.   А с Молчаном   я поговорю, шёлковым будет. Как только тебя переведут в отряд, скажешь – в какой.
        На прощанье он насыпал махорки в карман Сашкин  и  провёл  его  к месту. Сашка ликовал. Сидящим   рядом  с ним пацанам он  дал  пощупать   махорку,  оттопырившую  его карман, но уже через короткое время почувствовал беспокойство. «Здесь, понятно, у музыкантов власть, но там – у Молчана…  Убьёт ».
        Опасенья  оказались  пустыми.  Выстроив  карантинских  вдоль  постелей,  Молчан привычно отвесил  пару    оплеух   одному,  другому,  а Сашку   обошёл,  лишь  косо глянул на него. В спальне витал махорочный дым. Молчан понимал, откуда  табак,  но  придрался не к Сашке,  а к  дежурному,  в наказание продлив  его  дежурство на сутки. Подобное поведение Молчана продолжилось и после. Не трогая Сашку, Молчан отыгрывался на других пацанах. Сашку это мучило, но что он мог сделать? Чувствуя  вину  перед  мальчишками,  он  бы хотел,  чтобы Молчан снова, как прежде, начал издеваться над  ним.  Попытался  попросить новых друзей подействовать на Молчана, но те  сказали: «Не трогает тебя, ну и ладно. Можно бы ему сделать тёмную, но за него заместитель начальника колонии и Мишаня. Свяжешься – нарвёшься».  Мишаня - тот самый сероглазый, который едва не отбил Сашке копчик. В колонии  он работал  воспитателем  второго отряда.
 
        На днях привели новенького. Нескладный,  топал он кривыми ножками по спальне и строил рожи, уморительнее которых не представить. Строить гримасы ему было  легко,  имея огромный нос и маленькие свинячьи глазки. И дружный хохот карантинщиков безошибочно указывал  на его местопребывания. Его звали Прохоров Васька, а он  называл себя Васька, Прошкин сын. Ему приклеили прозвище Сентель. Он на первый взгляд казался слабоумным пареньком, на самом же деле был остроумным и сообразительным.  На побои отвечал смешной гримасой или остроумной шуткой.  Молчан,  не  в силах был сдержаться, и хохотал, отчего на  себя злился за неуместный для командира смех.  И Сентелю от него  доставалось  больше других. Сентель же, как все заметили,  готов  был на себя принять не свою вину. «Лишь бы косточки не поломал» - говорил он, улыбаясь сквозь слёзы под  сочувствующие взгляды пацанов. Его жалели, и прислушивались к  его советам. А он привязался к  Сашке  Ерёмину.  И Сашка, отзывчивый по  натуре, тоже очень привязался к Сентелю, и уже несколько раз  заслонил  его от побоев Молчана.  Молчан это терпел, хотя и  злился. Но однажды он огрел Сашку по  спине так, что у того  захрустело что-то и он свалился у  кровати и долго не мог вздохнуть полной грудью. Пацаны плотным кругом обступили его.
        - Попал, Молчан, - сказал кто-то из ребят. - За него заступиться есть кому.
        Сашка с большим трудом поднялся и сел на кровать, тяжело дыша и потирая голову.      
        - Башка гудит, - выдохнул.
        - Ты о кровать ударился, - подсказал Сентель с таким  видом,  который  не был похож на гримасу:  - А ты, падла, - непривычно  серьёзно  глянул он на Молчана, который поглядывал по сторонам с растерянным видом, - погоди, тебе рога  отобьют  музыканты.
        - Остерегайся спать, на дыхалку  подушку накинут, - подначил кто-то.
        Молчан будто это не услышал,  и вякнувшие  не  получили  по  полной  программе. Наоборот, он подошёл к бледному Сашке и проговорил:
        - Ты прости, только не сексоть.
        - Ну, сволочь, -  процедил  Сашка, -  если  хоть  одного  здесь тронешь, смотри... До зоны если и доживёшь, то там будет хана всё равно!
        Молчан повернулся и  быстро вышел из комнаты. С той поры свободно  вздохнул карантин, так как Молчан редко тут появлялся, пропадая  в  другом  конце  барака. Но большой радости это мальчишкам не принесло: время пребывания в карантине подходило к концу.