Ну вот и я, любимая!

А если я умру, развеешь пепел мой у берега морского?
А будешь ли скучать, если меня не станет?
Или мой голос будет льдом забвения скован,
А память обо мне исчезнет как в тумане?

Мне страшно уходить на это адское сраженье,
Мне страшно так, что дрожь в руках едва могу унять я.
Я вынужден идти туда, без прав на возражение:
В руках войны очередная пешка, идущая сражаться.

Все мы, прошедшие сквозь пот и слезы и кровавый пепел,
Кто пал в бою, а кто вернулся к миру,
Лишились слёз, как брошенные дети;
Нам не забыть тот ужас и приказы командиров.

Нас жгли, стреляли в нас, пытали даже ядом;
Мы этот ужас пережили, правда жертв не миновали.
Все те, кто раз хоть видел как товарищ умирает,
Уж не забудут никогда тот хладный взгляд печали.

Я гнался за туманным завтра, еле бредя в крови,
Изнеможденно, из последних сил желал я страстно
То голубое небо, что мне бредилось вдали,
Такое же, как взор твоих очей прекрасных.

«Ну вот и я, любимая! Вернулся.», —
Я проронил, держа в руке цветов букет.
Не знал я как дышать теперь и думал как не задохнуться:
Я так скучал, и так хотел сказать тебе «привет».