Переводы с арийского

              Глава 1. 1933 год.

   Надежда вошла в огромную аудиторию и близоруко огляделась. Сердце радостно встрепенулось: со второго ряда приветливо помахала рукой и указала на свободное
место рядом уже немного знакомая девушка. Они вместе обмирали от страха у дверей приёмной комиссии перед предварительным устным собеседованием.
   Второй ряд - это замечательно. Можно будет оставить в покое старомодные тётины очки, которые, считала Надя, сильно портят её внешний вид.
   "Я - студентка самого престижного в мире Берлинского Университета!"
   Это сладостное ощущение то приливало и затопляло сознание ликованием, почти детским восторгом, то чуть отступало и становилось ровным жизнерадостным фоном всего происходящего вокруг.
   Вспомнилось, как подгибались ноги от страха и неуверенности в себе, когда отец за руку, как маленькую, привёл её писать заявление и сдавать документы. Как шли по громадному коридору здания философского факультета и сердце обмирало от строгих взглядов с портретов великих отцов-основателей и богоподобных сыновей-учёных с мировыми именами.
   А перед экзаменом по математике кто-то пустил слух, что великий ректор Планк сердится на низкий общеобразовательный уровень предыдущих первокурсников и будет принимать этот экзамен сам!
   ... Параллельно переживаниям ещё не до конца отпустившего страха, вклинивался и лёгкий ветерок гордости: она набрала высший проходной балл! А удачно зарифмованное вступительное сочинение сразу на двух языках стало предметом специального рассмотрения на кафедре славянистики, вылившемся в предложение сменить выбранную специализацию. Надя подумала и отказалась. Но её взяли на особую заметку.
  Общий фон почти эйфории чуть омрачало смущение: Надежда была заметно старше большинства окружавших её студентов. Так уж судьба сложилась - первокурсница в двадцать шесть. А вот той же Кларе, подсмотрела в документах, нет ещё и двадцати.
   Осторожно оглядевшись, она с невольной симпатией задержала взгляд на очень пожилом студенте. Ему явно было за сорок, но это его ни капли не смущало. Наоборот, он держал себя так самоуверенно, что рядом с ним неловко чувствовали себя вчерашние школяры. Им казалось, что войдёт сейчас инспектор, пожилой укажет ему на самых оживлённых, и их за ухо выведут вон...
   Всё, прочь все комплексы и переживания. Все силы на учёбу! Она должна оправдать ожидание и самоотверженное старание горячо любимого отца. А, Бог даст, и превзойти их старанием и прилежанием!
   Прокатился по коридорам звон колокольчиков, и на кафедру взошёл черноволосый, с ранней проседью среднего роста и спортивного телосложения мужчина.
   Не жгучий красавец, но такой обаятельный, что...
   Это "что" растянулось для Надежды почти на десятилетие. Всю глубинную суть первого неизгладимого впечатления она постигала потом годами.
   Он поставил на пол рядом со стулом объёмистый портфель, почесал переносицу и дружелюбно улыбнулся студентам. Сказал удивительно просто, без уже чуть надоевшего пафоса, как давно знакомым:
  - Садитесь, пожалуйста. Должен представиться. Профессор Качински болен, поэтому ещё и историю у вас какое-то время буду вести я. Рудольф Зингер. Профессор. Доктор философских наук. На исторических тропинках кое что новое для себя будем открывать вместе!
   - А ваш Качински вряд ли уже выздоровеет!
   Надежда, как и большинство студентов, возмущённо оглянулась на обладателя сытого, самоуверенного, чуть грассирующего баса.
   Так и есть, явный представитель высшего света. Для таких Университет - это что-то среднее между театром и цирком. Приходят развлечься и себя показать...
   Вернулась сочувствующим взглядом к профессору и поймала себя на том, что явно начинается душевная катастрофа.
   Вот так, с первых слов, жестов, улыбок и даже хмурых взглядов этого умного и обаятельного человека на кафедре всё без него сереет, а рядом с ним волшебно озаряется и плывёт в неведомое, но прекрасное царство добродетели и духовной красоты.
  А ещё произошла какая-то необъяснимая метаморфоза со временем: полуторачасовая лекция пролетела по ощущениям минут за двадцать!
   Следующей лекцией Зингера у их потока была философия через два дня, и Надя ждала её с не меньшим нетерпением, чем любовное свидание.
   А между этими свиданиями пришлось пережить искушение даже более жгучее, но иного рода.
   Дело было в том, что просто физкультура в Университете была только для слабых здоровьем. Остальным надо было определиться с видом спорта и записаться в соответствующую секцию.
   Разрядникам и немногочисленным мастерам спорта было проще: их уже ждали с распростёртыми объятиями. А остальным была возможность попробовать всё и определиться.
   И первокурсники с упоением бегали, прыгали, метали копья и диски, стреляли в тире, крутили педали на треке и плавали.
   Многие грациозные девушки выбрали гимнастику и лёгкую атлетику. Юноши - тяжёлую атлетику, футбол, бокс, борьбу и регби. Эти виды спорта были модными, так как считалось, что именно они закаляют спартанский, или истинно арийский дух. Нация быстро вставала с колен, и молодёжь радостно шла в авангарде этого движения.
   Надежда, благодаря страстному увлечению заменившей мать Патрисии большим теннисом, играла в него хорошо, но не любила. Зато, однажды побывав на соревнованиях, страстно влюбилась в волейбол. В школе быстро сама научилась подавать и принимать мяч, и по школьным меркам это получалось у неё неплохо. Поэтому без долгих раздумий записалась в секцию волейбола. Получила форму.
  А на занятии выяснилось, что лучше бы она вообще ничего не умела. Ибо, как сокрушался великий в прошлом немецкий волейболист, а ныне привередливый и ехидный тренер Ефим Голдберг, переучивать гораздо сложнее, чем учить.
  Нескольких, впрочем, именно полных неумёх он отправил искать себе более подходящий вид спорта. Надежду оставил, и она была счастлива! Пусть руки в страшный синяках от приёма снизу его пушечных ударов, пусть спина разламывается от жуткой боли после неудачного переката, пусть ватные ноги еле переставляются на забитых мышцах. Ефим открыл у неё явный талант разводящей. И даже оставил на дополнительное занятие поздним вечером.
   Долго отмокала под упругими чуть горячими струями. Ванну Надя любила гораздо больше, чем душ, но сегодня была рада этому приятному сочетанию омовения с массажем. Посчитав, что уже достаточно чистая и посвежевшая, закрыла воду, повернулась и громко вскрикнула.
   В двух шагах стоял Ефим в мокрых полупрозрачных плавках и жадно её разглядывал. Надя инстинктивно прикрыла ладошками интимные места, понимая, сколь смешна эта преграда сильному рослому мужчине.
   Бежать некуда, кричать бесполезно. Осознав неизбежность того, что сейчас произойдёт, Надя вздохнула и опустила руки.
   Пауза явно затягивалась. Наконец Ефим глухо произнёс:
   - Не бойся, сама не захочешь, не трону. А ты удивительная женщина! Личико почти детское, а тело взрослой, великолепной формы женщины. Выходи за меня замуж!
   Это было настолько нелепо, что Надя успокоилась и улыбнулась:
   - Прямо сейчас?
   - Я серьёзно. От меня, как раз, вторая ушла. Да, не молод. Но, как мужчина, я любому из ваших молокососов сто очков форы дам!
   - Ефим, я подумаю. А сейчас уйди, пожалуйста, хорошо?!
   - Иду... Ты это, на следующее занятие под майку что-нибудь плотнее надевай. А то твои мячики так скачут, что мёртвого возбудят!
   
   Дня два она не ходила, а, морщась от боли, ковыляла на быстро, однако, восстанавливающих боевую форму ногах. Рассказала о приключении в душе Кларе и пожалела. Та ни в какую, судя, видимо, по себе, не хотела верить, что ничего не было. Но дала слово об этом никогда и никому.
   И вот снова долгожданная лекция Рудольфа. Надя просто светилась от счастья и радостного осознания того, что осталась верна любимому! Всё это, правда, касалось пока исключительно её одной. И тем не менее!
    Сытый бас зарокотал на этот раз, едва Рудольф поздоровался.
    - Я же говорил, что Качински "не выздоровеет"! В лагере здоровье портят, а не поправляют! Это не санаторий...
   Видно было, как Рудольф справился с раздражением, сошёл с кафедры и с насмешливым любопытством направился к нахальному студенту.
   - Встаньте!
   Студент лениво и снисходительно приподнялся. Он оказался высокого роста. Почти на пол-головы выше Рудольфа. Белокурый, голубоглазый красавец-атлет казался ожившей скульптурой Арно Брекера, идеальным символом истинного арийца. Поражали и тонкие, породистые и тоже антично идеальные черты лица. Мрамор, оживлённый лёгкой насмешливой улыбкой.
   Представьтесь, пожалуйста, - подчёркнуто вежливо попросил Рудольф.
   - Герцог Генрих Гессенский. Честь имею, - вдруг по военному чётко представился
выпрямившийся студент, но тут же дурашливо и карикатурно громко щёлкнул каблуками.
   Громкий титул произвёл на студентов должное впечатление. По аудитории поплыл оживлённый говорок.
   - Три "Г", - хмыкнул пожилой, но под грозным взглядом Генриха сразу сник и отвернулся.
   Зато все молоденькие и хорошенькие студентки стали есть великого князя глазами.
   - Запомните, герцог. Вы на лекции, а не на светском рауте. Если есть вопрос, или реплика, надо поднять руку. Если преподаватель кивнёт, надо встать, представиться, можно, кстати, без титула, и четко задать свой вопрос. Если же педагог игнорирует ваш вопрос, надо дождаться перемены. Ясно?
   - Так точно!
   - Садитесь.
   - Опять муштра, как в школе! - протестующе выкрикнул кто-то.
   - А как вы хотели? Дисциплина - залог того, что вы получите то, зачем сюда пришли - знания!
   Поднял руку, тут же вскочил и выпалил свой вопрос ещё один блондин. Тоже симпатичный, но гораздо более щуплый:
   - Герман Крештовский. Почему вы, господин профессор, прямо не скажете: Качински - чистокровный еврей и по новому закону преподавать не имеет права!?
   - Что ж, это действительно так. Да, Мартин попал под постановление господ нацистов. Но, уверяю вас, вы от этого много теряете! Это - настоящий историк от Бога! Его эрудиция - потрясающая даже для учёного. Я его могу вам заменить лишь в качестве третьего и нерадивого ассистента. Вот так! И я не кокетничаю...
   - А вы, профессор, сами часом не еврей? Пархатее Зингеров в Германии только Круппы, Сименсы, да бесчисленная родня Родшильдов.
   - Да, и я еврей. Но на одну восьмую. Таких пока в лагеря не отправляют. Чтобы снять этот вопрос окончательно, расскажу свою родословную. Мама отца, моя бабушка - прямая наследница царствующей в Румынии ветви Гогенцоллернов. А прадед по маме, та самая одна восьмая Зингеров. Так как преподавать с фамилией Гогенцоллерн я посчитал экстравагантным даже в наше время, взял себе фамилию Зингер. И менять её в угоду нацистам не собираюсь!
  -О! Гогенцоллерн! - Принц! - Нет, тоже великий князь! - опять покатилось по аудитории. Рудольф услышал и улыбнулся:
   - Таких, как мы с Генрихом принцев - каждый десятый немец. Богатым сейчас быть моднее, чем знатным. А с точки зрения занятий историей, от которой мы что-то ушли, гораздо интереснее моя кровь ветви бабушки по маме старинного рода Грюнвальдов. Не такие уж и дальние предки этого рода тевтонских рыцарей ходили освобождать гроб Господен в Иерусалим... Заодно, кстати, избавили остатки еврейского народа от жесточайшего геноцида мусульманских фанатиков. И когда глашатаи нашего нового режима под руководством главного демагога доктора Геббельса призывают к новым крестовым походам на Восток против коммунистов и евреев, меня, естественно, это удивляет и коробит. Определились бы, кто они: социалисты от рабочих, христианские миссионеры, строители Третьего рейха, или как прямые потомки ариев - сверхлюди! Иначе получается посмешище из нелепой компиляции всего замечательного в истории Земли в одну кучу. Впрочем, Геббельс сам признался: неважно, о чём кричать, важно - погромче! А на деле - это партия демагогов от мелких лавочников и погромщиков...
   - Вы не смеете, профессор! Вы не патриот! Вы не рады подъёму с колен и возрождению нашей великой нации! Как можно с такими взглядами преподавать философию, опору идеологии в главном Университете страны? - вскочил и исступлённо, почти истерично закричал пожилой студент.
   Но тут неожиданно встал Генрих, по проходу подошёл к нему и влепил оглушительную оплеуху. Такую сильную, что отправил пожилого в нокдаун. Соседи засуетились, приводя потрясённого горе-оратора в чувство. Рудольф хмуро и укоризненно покачал головой. Генрих как бы сокрушённо развёл руками и спокойно вернулся на место.
   Надежда в этот момент была готова расцеловать его! Смотрела с искренним восхищением. Генрих поймал её взгляд, самодовольно улыбнулся и вдруг подмигнул. Надежда вспыхнула и возмущённо отвернулась.
   - Генрих, спасибо, конечно, за солидарность, но Вы сорвали занятие. Продолжать его в атмосфере рукоприкладства я не могу.
   - Я сорвал? Извините, господин профессор, но его сорвал этот нацист, обвинив вас в отсутствии патриотизма. Или он прав?
   - Нет, - негромко но твёрдо сказал Рудольф,- Я люблю наш народ и нашу, действительно, великую и униженную контрибуциями Родину не меньше этого господина и любого из вас. Но я искренне ненавижу расизм в любом его проявлении. Ибо он оправдывает геноцид. Одно из самых страшных и уродливых явлений на Земле! Оно однозначно от дьявола. И помяните моё слово, кто доживёт, геноцид нас снова погубит! Это аксиома бытия. Я не пацифист, но очень сочувствую этому движению. Пацифизм - это человечность. Это миротворчество, к которому призывал Христос. В политике он часто проигрывает тактически, но всегда побеждает стратегически. Кто этого не понимает, обречен историей на поражение. Генрих, извинитесь за свою выходку и продолжим занятие.
   Генрих снова встал и снова двинулся к пожилому. Тот, уже немного придя в себя, съёжился и каким-то жалким жестом заслонился рукой, не поняв, зачем к нему идут. Генрих усмехнулся и склонился к его уху:
   - Если хочешь сатисфакции, выбор оружия за тобой. Будешь драться, или нет?
   Пожилой подумал и отрицательно покачал головой. Но глаза его загорелись лютой злобой.
   - Конфликт улажен, господин Зингер! Можно продолжать занятие, - шутовски низко поклонился Генрих Рудольфу и вернулся на место. И подмигнул на этот раз Кларе. Та дивно засияла от удовольствия и ущипнула Надю.
   - Ты чего? Больно же!
   - Я ему нравлюсь!
   - Не обольщайся. Наш герцог всем хорошеньким подмигивает. Гарем набирает!
   Подружки прыснули смехом и поймали укоризненный взгляд Рудольфа. Но, задержавшись на Наде, взгляд сменился на тёплый и задумчивый...
   Надя, услыхав про то, что одними из предков Рудольфа были Грюнвальды, глубоко задумалась. Фамилия, конечно, распространённая, но отец и особенно тетя Патриция обожали вспоминать предков-крестоносцев, завоевавших Восточную Пруссию.
   Забавно, что под самим Грюнвальдом тевтонцы крепко получили по зубам, что не помешало одному из рыцарских родов присвоить себе эту красивую фамилию.
    Надежда по маме была из старинного великокняжеского рода, и брак мамы с отцом многие русские родственники считали мезальянсом, но Надя с гордостью носила фамилию отца. По паспорту она была Эмма Грюнвальд. И Рудольфу надо сказать об этом! Вдруг хоть дальние, дальние, но, всё же, родственники?!
   - Хорошо. Будем считать инцидент исчерпанным и продолжим. Тема у нас сегодня: Изучение исторических методов познания развития и становления человеческой цивилизации, - не стесняясь прочитал он по бумажке и отложил её.
   - Интереснейший метод придумал, кстати, Мартин Качински. А именно: брать наиболее жгучие вопросы современности и искать и анализировать из корни в глубине веков и событий. Образно это можно представить в виде айсберга: мы видим проплывающую мимо нас вершину и изучаем всю его подводную часть. Вот что вас, молодёжь, волнует сейчас больше всего иного?
    - Арийцы! Кто они, откуда взялись и куда делись? И почему первыми на поклон младенцу Христу пришли зороастрийцы, жрецы Авесты? и какие труды изучал Ницше, чтобы написать свою знаменитую книгу!
   - Спасибо. Записал. Ваша фамилия?
   Студент представился, и Рудольф записал его фамилию.
    - Очень, очень интересные темы! Ещё, пожалуйста.
    - Правда, или вымысел Нилуса "Протоколы сионистких мудрецов". И всё об этом.
    Рудольф записал.
   - Спартанцы царя Леонида! Дух Спарты в Третьем рейхе...
   - Викинги. Наши нордические корни!...
   - История Первого и Второго рейхов. Задачи Третьего...
   - Миссионерство Фюрера и Германской нации. Прозелитизм немецкого духа!...
   - Почему оказался утопией Священный христианский союз Александра Первого? - встала последней и отчаянно краснея сказала Надя.
   Но когда назвала фамилию и Рудольф с удивлением уставился на неё долгим и нежно-вопросительным взглядом, она заполыхала ещё жарче, проклиная организм за это предательское свойство. Рудольф всё понял, приветливо улыбнулся ей, закрыл блокнот и задумчиво-мечтательно потёр переносицу.
   - А не лучше ли не экспериментировать на нас и вести занятия по утверждённому руководством университета плану? - косясь на Генриха, всё же вставил ехидную реплику пожилой.
   - Не волнуйтесь, конечно, утверждённый план - это прямая обязанность и долг преподавателя! Нам за это здесь и платят. А эти вопросы мы будем изучать дополнительно, в виде цикла семинаров. Собственно, авторы вопросов и будут основными по ним докладчиками!
   - Ловко вы нас! - похвалил кто-то.
   - Всегда к вашим услугам! На том и стоим! - широко улыбнулся Рудольф...
   - Признавайся, втюрилась в него по уши, да?! - вцепилась в Надю страшно любопытная Кларка на перемене.
   - Да, втюрилась!!! - выпалила Надя, и обе засмеялись.
   - А как же бедный Ефим?
   - Увы, придется отказать!
   - Умоляю, сделай это при мне! Страсть как хочу видеть его рожу при этом!
   - Да ну тебя! Клара, ты уже взрослая девушка! Студентка Берлинского Университета. А ведёшь себя, проказница, как гимназистка-семиклассница!
   - Ой, ой, ой! Какие мы взрослые! Ну чего тебе стоит? Да и смелее со мной будешь!
   - Ладно, тогда скажи ему об этом сама! И гляди на него сколько хочешь. Пойдём в аудиторию. 
   - Спасибо за доверие, подруга! Не бойся, про Рудика Ефиму ни словечка не скажу. Просто: очень любишь другого. Волнуешься?
   - Ещё бы!
   - Ну и зря. Стихотворение замечательное! Я из-за него в тебя и влюбилась!


                *                *                *

      Рудольф поджидал Надежду под дверью аудитории. И жестом поманил за собой в одну из ниш в глубине коридора. Это было так неожиданно, что у Нади предательски подгибались ноги, когда она, как во сне, шла за ним под восхищённо-завистливые взгляды студенток. Все они, как одна, глядя, как симпатичный профессор повёл красивую студентку в уединение, подумали об одном и том же. Как и сама Надежда!
     - Эмма, я навёл некоторые справки и выяснил, что мы дальние, но всё же родственники. Ваши отец и тётя Патриция мои троюродные брат и сестра. А Вы, получается, племянница! Я считаю, что вопрос этот достаточно интересный для нас обоих, так?
     - Так! - и без того сильно смущённая Надежда вспыхнула, как маков цвет. Он интересовался её родословной! Это чудо! Племянница... Мысли в радостном фейерверке скакали и кружились в голове, которая даже чуть заболела от переживаний.
     - Имею честь пригласить Вас по этому поводу на семейный ужин. Мы живём относительно недалеко. Когда Вам будет удобно? Жену я предупредил, и ей настолько не терпится познакомиться, что настаивала пригласить Вас прямо сегодня. Вы как?
     - Я с удовольствием! Но должна спросить разрешения у папы. Может быть, завтра?
     - Папу тоже обязательно пригласим, но на более торжественное семейное собрание. А... Хорошо,  завтра просто посидим и пообщаемся.  Во сколько занятия закачиваются?
     - В шестнадцать тридцать...
     - В шестнадцать тридцать пять буду ждать у правых от выхода колонн.
     - Лучше у газетного киоска!
     - Понимаю. Хорошо. Буду ждать за киоском! До завтра?!      
     - До завтра..., - она смотрела на него с такой счастливой мольбой, что он вдруг не утерпел, взял её голову в руки и нежно поцеловал в лоб.
     И быстро пошёл проч. Уходил от неё и с удивлением прислушивался к себе. Сближался до дружбы он крайне редко и неохотно даже после многолетнего знакомства. А с красивыми студентками особенно. Из чужого печального опыта хорошо знал: влюбишься, перейдёшь грань дозволенного и попадёшь в сладкое рабство. А как историк, знал ещё и о разработанном Гермесом Трисмегитом до ритуальных мелочей самом надёжном способе закабаления неофитов секты физической близостью с жрицами любви.
     Но вот встретил этот откровенно восхищённый сияющий взгляд бездонной российской синевы из под золотисто-русой чёлки и невольно поплыл в романтические грёзы... Обаяние её было настолько неотразимым, что он легко внушил себе:
      "Она моя племянница, и я обязан защитить её от грубых притязаний ловеласов и пошляков!"
     Он решительно развернулся и догнал медленно бредущую к аудитории Надю. Взял за локоть и решительно развернул к себе. Теперь она уже абсолютно не сомневалась зачем, и её счастливая улыбка, её сияющие любовью глаза, не говорящие, а кричащие "Да!" сильно смутили теперь уже Рудольфа. И он невольно перешёл на "ты".
     - Эмма, у меня сейчас заседание философского кружка. А у тебя?
     - У меня химия. Уже опаздываю...
     - Бог с ней, с химией. Сама почитаешь. Идём со мной!
     Он взял её, как маленькую, за руку и длинным лабиринтом этажей и коридоров привёл в кабинет с большим овальным столом в центре и книжными стеллажами от пола до потолка вдоль всех стен. За столом уже сидели десятка три студентов и преподавателей.
      - Извините за опоздание. Причина уважительная: знакомьтесь, новый член нашего клуба, филолог Эмма Грюнвальд. Прошу любить и жаловать! Садись, Эмма, где понравится... Что ж, начнём заседание. Тема сегодня, кто не в курсе: "Пацифизм в современном мире. Социальная химера, или общечеловеческое достояние". Докладчик Тимур Таймазбек. Прошу, Тимур.
      Надя робко присела на стул у стеллажа в дальнем углу кабинета и была очень рада, что внимание всех быстро переключилось с неё на симпатичного юного докладчика.
       Тот откашлялся, видно было, что сильно волнуется, и неторопливо начал читать красивым грудным голосом без малейшего акцента по заготовленным листочкам о зарождении философской теории миролюбия и общечеловеческого братства, как конечной цели цивилизации в недрах большинства основных современных религий.
     Затем в антитезу этому течению поставил расовый, национальный, государственный, классовый, семейный и даже личный эгоизм.
     Вывод сделал очень смелый: современный немецкий национал-социализм - это квинтэссенция всего метафизического эгоизма, принятая в качестве государственной идеологии.
     Заявление настолько шокировало присутствующих, что многие начали, смущая докладчика довольно громко переговариваться между собой и возмущаться.
     Один из педагогов укорил Тимура:
     - Так можно всех нас подставить! И у стен, как говорится, есть уши!
     А Рудольф, чтобы подбодрить юного философа, поднял в знак восхищения большой палец. 
     Тимур чуть поморщился, улыбнулся Рудольфу и, дождавшись тишины, продолжил. Он, в доказательство своего вывода, перечислил основные постулаты программы НСДРП и, поклонившись всем, сел. Рудольф забрал у него помятые в волнении листки.
     - Прошу, господа, как у нас принято, по кругу высказать свои мнение, замечания и дополнения по докладу. Начну и закончу я. Согласен почти со всем, но должен заметить, Тимур, что у тебя получился перекос с анализа феномена пацифизма  в критику идеологии правящей партии. И потому основная тема доклада так и осталась не раскрытой: что же такое современный пацифизм - химера, или действенный механизм сопротивления общества стремительно набирающему обороты милитаризму. И в мире в целом, и в Германии в частности.
     - А тут, господин Зингер, и раскрывать особо нечего, - горячо вступился за Тимура один из студентов, - В полном загоне сегодня ваш пацифизм! Его время или прошло, или ещё не пришло. Особенно у нас и в России. И там абсолютная власть шайки узурпаторов под личиной научного коммунизма, и у нас то же самое, но ещё под более отвратительной маской нацизма. То есть, расизма!
     - Точно! - подхватил другой студент, окончательно ломая чинное обсуждение по кругу, - Вы читали бред Альфреда Плетца о улучшении расовой чистоты немцев? А американские евгенисты в этом направлении зашли уже так далеко, что наш Ницше на их фоне, с его арийским сверхчеловечеством, кажется агнцем, читающим маленьким немцам на ночь детские сказки!
      Кружок раскололся на два лагеря. Педагоги и студенты постарше гудели о недопустимости в научном сообществе такого политического экстремизма, молодёжь горячо огрызалась.
      - К расизму мы ещё вернёмся! -громко попытался  остудить страсти Рудольф, - И к нашему "миссионерскому", и к американскому "научному".  А сейчас давайте, всё же, вернёмся к пацифизму. Я считаю, что это не только страх войны, насилия и разрушений. Они являются движущей силой движения, но внутренний посыл исходит в душе каждого пацифиста от нашего потенциального образа и подобия Божия. Вспомните: "Блаженны Миротворцы, ибо они Сынами Божиими нарекутся". И Тимур абсолютно прав, найдя истоки пацифизма в религиозных учениях.
       - Особенно в мусульманстве! - ехидно подсказал кто-то из педагогов.
       -... Тем более замечательно, - нисколько не смутился Рудольф, - Что именно этнический турок Тимур, имея мусульманское воспитание, так глубоко и горячо воспринял христианский идеал всечеловеческого братства. Всем спасибо!
       Рудольф пожал руку и приобнял Тимура. Юноша засветился от счастья.

                *            *             *

       Надежда пришла домой и чуть загрустила. Отец в командировке в Киле, и должен вернуться лишь послезавтра. Она обманула Рудольфа насчёт необходимости заручиться его согласием на визит к Зингерам. Отец давно предоставил ей практически полную свободу и лишь ненавязчиво шутил иногда, что хотел бы иметь пятерых внуков ещё до того, как не сможет поднять их на руки. Надежда на такие шутки сердилась до слёз и серьёзно заверяла его, что он - единственный мужчина в её жизни и никого другого ей не надо!
       Наскоро перекусив, она взяла с этажерки толстую чистую тетрадь, села за письменный стол и задумалась.
     "Зачем я его обманула? Струсила! Слишком уж всё обрушилось сегодня на меня стремительно и неожиданно! Как при первой близости с Эдуардом..."
     Она вспомнила старшего двоюродного брата и густо залилась румянцем стыда от почти осязаемых подробностей этого более физического, чем умственного воспоминания.
     Старший сын тети Патриции был солидным тридцатилетним семейным человеком и преуспевающим бизнесменом. Дилером громадной американской компании по производству бытовой техники.
     Когда маленькая Надежда с отцом на долгие 8 лет поселились у радушной Патриции, Эдуард и другие братья относились к сестре-беженке с лёгким оттенком покровительственной снисходительности.
      Но когда речь зашла о переезде Эриха с дочерью в Берлин, где ему предложили очень хорошо оплачиваемую работу в проектном бюро, Эдуард загрустил и смотрел на ставшую неотразимо привлекательной девушку долгим оценивающим  взглядом.
      Однажды они остались у бассейна вдвоём. Ещё в воде Эдуард, играя, загнал её в угол и попытался поцеловать. Надежда со смехом вырвалась и уплыла на глубину. Потом он помог ей выйти из бассейна и накинул большую махровую простыню. И под ней сначала нежно, а затем быстро и энергично начал возбуждать её. Надежда удивлённо и возмущённо обернулась и резко оттолкнула нахала. Тот сделал виноватое лицо и примиряюще улыбнулся. Опытный рыбак понял, что рыбка уже не сорвётся с крючка. 
      И на следующую ночь пришёл к ней прямо в спальню...  И когда без сил уже лежал рядом и гладил её по влажному животу, загадал:
      - Если забеременеешь, разойдусь с Розой и женюсь на тебе! Уедем куда-нибудь и начнём новую жизнь...
    Его слова ввергли Надежду в панику, и она уговорила отца сразу же забрать её с собой. Тот что-то заподозрил и ускорил переезд.
       Уже в Берлине Надежда со страхом ждала задержки месячных. И вздохнула с огромным облегчением, когда они прошли в срок.
      Ибо полудетская физическая страсть к Эдуарду прошла так же быстро, как и вспыхнула. А страх объяснений с отцом, если бы не обошлось, висел над головой, как дамоклов меч, почти весь этот месяц.
     И вот Рудольф... Это совсем другое. Это уже всерьёз и надолго! И именно осознание огромного нежного и глубокого чувства к нему вызвали те минутные страх и панику.
     Но завтра она обязательно пойдёт к нему! Уже успокоенная, уравновешенная и даже внешне чуть холодно-отстранённая. Да! Именно так.


    Дома она давно уже нашла противоядие от душевных стрессов. 
     Вот Марина Цветаева и Анна Ахматова. В чём секрет этих двух поистине великих поэтесс, доказавших всему миру, что и женщины способны создавать настоящие  поэтические шедевры?
     Взяла с полки и открыла сборник стихов Марины. Быстро нашла любимое, ещё полудетское, 1906 года:

                Не смейтесь вы над юным поколеньем!
                Вы не поймёте никогда,
                Как можно жить одним стремленьем,
                Лишь жаждой воли и добра...

                Вы не поймёте, как пылает
                Отвагой бранной грудь бойца,
                Как свято отрок умирает,
                Девизу верный до конца!

                Так не зовите их домой
                И не мешайте их стремленьям, -
                Ведь каждый из бойцов - герой!
                Гордитесь юным поколеньем!

      Эх, дорогая Мариночка! Знала бы ты тогда, какого страшного зверя выпустят из ящика Пандоры эти "стремленья"...
     И сразу же, залпом, прочла ещё одно, как щедрый глоток горькой полынной настойки:

                Проснулась улица. Глядит усталая
                Глазами хмурыми немых окон
                На лица сонные, от стужи алые,
                Что гонят думами упорный сон.

                Покрыты инеем деревья чёрные, -
                Следом таинственным забав ночных,
                В парче сияющей стоят минорные,
                Как будто мёртвые среди живых.

                Мелькает серое пальто измятое,
                Фуражка с венчиком, унылый лик
                И руки красные, к ушам прижатые,
                И чёрный фартучек со связкой книг.

                Проснулась улица. Глядит, угрюмая
                Глазами хмурыми немых окон.
                Уснуть, забыться бы с отрадной думою,
                Что жизнь нам грезится, и это - сон!

     Посидела минут пять притихшая и задумчивая. "Эх, Марина. Какая ты, всё таки, была счастливая! Но не понимала и не ценила своего счастья..."
      И тут же, для душевного равновесия, нашла то, что было соизмеримо её горю и что никогда не могла читать без слёз:

                Мама светло разукрасила гробик.
                Дремлет малютка в воскресном наряде.
                Больше не рвутся на лобик
                Светлые пряди;

                Детской головки, видавшей так мало,
                Круглая больше не давит гребёнка...
                Только о радости знало
                Сердце ребёнка.

                Ищут цветы к ней поближе местечко,
                (Тесно ей кажется в новой кровати).
                Знают цветы: золотое сердечко
                Было у Кати!

     И сразу потекли по щекам редкие крупные слёзы. И опять задумалась: завидовать или нет этой маленькой Кате, которую Господь так рано, но так вовремя забрал на Небо?! Наверное, всё таки, завидовать горю грех. Вот та же Марина. Её пылкая, юная и талантливая душа задыхалась в трясине корысти и разврата времён начала заката династии Романовых. А затем были загублены ещё и многие миллионы солдат, гонимых на убой бездарными придворными шаркунами...
    Хотелось читать ещё и ещё в поисках ответа на сакральный вопрос: в чём секрет настоящей поэзии. Но Надя поняла, что сегодня ей на это самой себе не ответить, и с расчётливостью опытного гурмана, она поставила сборник Марины на место. И уже с другим чувством, близким к благоговению, взяла томик стихов Анны Ахматовой.
    И конечно же "Вечер". И, конечно, "В Царском селе". Странно бывает, перечитывая в уже со счёту собьёшься какой раз, вдруг споткнуться о строки, звучащие, как откровение:

                ... Смуглый отрок бродил по аллеям,
                У озёрных грустил берегов,
                И столетие мы лелеем
                Еле слышный шелест шагов.

                Иглы сосен гулко и колко
                Устилают низкие пни...
                Где лежала его треуголка
                И растрёпанный том Парни.

    Надя опустила книгу на колени, и слёзы хлынули вдруг ручьём. И в то же время забилась тревожной птицей мысль: "А ведь она осталась там, в этом аду! Бедная, бедная, бедная моя Анечка!"
    Как всегда, после воспоминаний о маме, которая удивительно с годами всё больше ассоциировалась с Ахматовой, заболела голова. Надя налила уже остывшей в чайнике воды, запила таблетку и легла спать.
    Приснился почему-то Блок. Молодой и очень ласковый. Александр Александрович долго и терпеливо объяснял, что всё будет очень хорошо. Надо лишь набраться терпения, верить Отцу и спокойно делать своё дело... А уже под самое утро вдруг приснился Генрих! И так ярко, и так непристойно, что Надя проснулась с пылающими от стыда щеками и сладкой истомой в юном горячем теле...

               *                *                *

     Они встретились на следующий день, как договорились, и пошли рядом сначала на некотором расстоянии друг от друга. Тяжёлый  учебный день быстро выветривался из Надиной головы, зато её заливала по настоящему пьянящая волна счастья. Чтобы не выглядеть сияющей школьницей и не терять драгоценного времени наедине с умнейшим из всех, кого она знала, человеком, Надежда затеяла серьёзный разговор:
    - А что Вы, господин Зингер, сами думаете о нашем национал-социализме? Мне он кажется ребяческим вызовом всему миру обиженной им нации.
    - Эмма, мы опять на "Вы"? Хорошо, хорошо, не красней! Но обращайся ко мне, пожалуйста, просто Рудольф. Господин Зингер остался там, в аудиториях и не напоминай мне о нём до завтра. За пределами университета, как договорились, я твой родной старший брат.
    - Вообще-то, Вы брат моему отцу. А мне дядя!
    - Очень "тактично" с твоей стороны напоминать мне о том, что мы из разных поколений!
    - Прости, Рудольф! Больше не буду! - в качестве компенсации за "дядю", она собрала всё мужество и отчаяние и перешла с ним на "ты". Ощущение было, как прыжок в воду с большой высоты. Но зато Рудольф не стал скрывать, как ему это по душе и благодарно улыбнулся. И, почесав переносицу, ответил:
    - Я думаю, что и с научной, и с религиозной, и с этической точки зрения расовая дискриминация не имеет никаких оправданий. Да, на первый, поверхностный и ограниченный взгляд, кажется, что семиты и белая раса интеллектуально доминируют над остальными.
    - А разве это не так?
    - Доминируют. Глупо спорить с очевидным. С математикой и статистикой. Но зависит это не от строения черепа и цвета кожи. И идиоты, и гении есть во всех нациях. Попадая в нашу культуру и негры, и азиаты легко адаптируются и потом часто даже лидируют в интеллектуальном развитии. Вот тебе пример: наш Тимур. Одарённый юноша! И он безусловно прав: именно религиозные и высшая из них, христианская этическая прививки позволили белым народам сделать такой поразительный рывок в интеллектуальном развитии. Без этого путь от Атиллы до Канта мы бы проделали за многие тысячелетия, или не проделали бы вовсе! Остановились бы в развитии на уровне пуштунов, или албанцев.
     Рудольф почувствовал, что сбился на привычный лекторский тон и смутился. Не дай Бог показаться ей скучным и занудным! Но Надежда внимала ему с почтительным благоговением. Однако последняя фраза её и возмутила, и развеселила.
    - И Вы ещё кого-то обвиняете в расизме, профессор! Чем бедные албанцы и пуштуны провинились перед Вами? Мало гениев?
    - Пардон, мадам! Хорошо, не албанцами, а всё теми же гуннами, готами, галлами и вандалами. Так вот. С религиозной точки зрения, если Господь творит нас разными, значит Ему это для чего-то нужно. Богатство многообразия культур, это, возможно, одно из главных богатств человечества в целом. И видеть иные цели и потенциалы развития народов Земли - это, поверь мне, интереснейшее занятие! Это, как бы, своеобразная аквариумистика национальных богов. Но в конечном итоге, я уверен, человечество сложится в мозаическое полотно Вселенского масштаба. Тебе не скучно со мной?
     Вопрос прозвучал так неожиданно, что Надя только растерянно отрицательно покачала головой и улыбнулась. Куда-то вечно спешащие берлинцы постоянно разъединяли их. Удобнее было бы идти под руку, но сама она никогда бы не посмела это предложить.
     А Рудольф, параллельно рассуждениям о судьбах человечества, прислушивался к себе и к тому, что происходит в его собственной. Он трудно близко сходился с людьми, а с женщинами особенно. И почти со страхом вдруг осознал, что без этой юной дальней родственницы уже не представляет свою жизнь! Но когда это успело произойти? А вот произошло. И как же хотелось сейчас не говорить умные слова, а как впервые влюбившемуся юноше, завести её в ближайшую подворотню и зацеловать до потери сознания!
    Однако нечаянно столкнувшись плечами, они разлетелись в стороны, как одинаково заряженные частицы.
     Но вот после очередного грубоватого толчка Нади грузным пожилым мужчиной, невнятно извинившимся себе под нос, Рудольф решительно взял её правую руку и положил себе на галантно согнутый локоть. И невольно чуть сильнее, чем это было необходимо, прижал её к своему боку.  И тут вдруг у него стало так светло и беззаботно на душе, что захотелось идти так как можно дольше. Он сильно замедлил шаг, но дом всё равно быстро приближался. Рудольф поискал глазами свободную скамейку и не нашёл. Все были заняты. Парадокс Берлина: все или спешат куда-то, или часами просиживают на скамейках. Тогда он просто провёл её дальше дома и продолжил:
     - А этическую планку на высоте, предложенной Христом: "Возлюбите врагов ваших", не удалось ещё достичь ни одному народу. Получается, и у нас ещё младенческий по Вселенским понятиям интеллект.  И нам есть ещё куда расти. Возможно, я заблуждаюсь, но мне кажется, моя дорогая Эмма, что к ней ближе не мы, а индийский народ. Не по теме, но очень интересный факт! Один индийский мудрец предположил, что наши дебилы - это переходное звено от царства животных к человеку. Интересная версия, правда? 
     Вопрос опять застал Надежду врасплох. Она каким-то немыслимым чудом сумевшая вся сосредоточиться в своей правой, прижатой к его боку, руке, переживала почти интимную близость. И потеряла нить разговора. Немецкий язык в самые эмоционально значимые моменты вдруг уступал в мыслях место русскому и становился отдалённо параллельным для сознания. Вот и сейчас она по-русски думала: "Какие стальные у него мышцы! Спортсмен. О чём это он? Но не переспрашивать же! Причём тут индийские дебилы? Знал бы он, что "моя дорогая" по-русски звучит, как "моя любимая!" Но, всё таки, выхватила из сознания одну его спасительную фразу:
     - Это у Вас-то младенческий интеллект?!
      Рудольф польщённо улыбнулся. Тут кто-то из обгонявших снова нечаянно толкнул её, и она сильно прижалась к его предплечью большой, но упругой грудью. И не сразу отстранилась. Рудольф хотел что-то возразить на комплимент, но от этого ошеломляющего нежностью, доверчивостью и прямым намёком прикосновения тоже сбился с мысли и смешался. "Поцеловать, или ещё нельзя?" - всевластно зазвенела в его голове одна единственная мысль-желание. Он, как пятнадцатилетний впервые серьёзно влюбившийся мальчишка, ощутив волшебную тяжесть женской прелести, улетел в эйфорию.
     Но постепенно пришёл в себя, собрался с мыслями и продолжил:
     - Все относительно долгие и целенаправленные занятия любимым делом рано, или поздно делают человека специалистом в избранной области. А философия, как известно, это любовь к мудрости!
     - Да если ещё и способности выше средних...! - не удержалась Надя и искренне, но и по-женски чуть кокетливо подлила масла в разгорающийся огонь взаимного чувства.
     Она необъяснимой разумом интуицией мгновенно почувствовала и его смущение, и его быстро растущую тягу к ней, и даже некоторую власть над ним. И никакой он не небожитель! Коснулась грудью, и поплыл навстречу, как селезень к уточке, уже неотвратимо. Но во всепоглощающее счастье вошла нотка тревожного голоса совести:
"Надя, он же женатый человек, отец двоих детей! Как тебе не стыдно? Какие глупости у тебя на уме! ... Но я и не строю никаких планов! Нам просто хорошо вместе и всё!"
     С совестью удалось быстро договориться, но Надя демонстративно чуть отстранилась, и сталкивались теперь только плечами.
      - Не льсти, пожалуйста, а то зазнаюсь! Но ты права, имея способности и усердие можно относительно быстро достичь передовых позиций. Они, кстати, не так безумно далеки, как кажутся на первом курсе. На четвёртом, пятом курсе ваш брат-студент впадает в другую крайность. Вы начинаете считать, что поймали Бога за бороду и казаться себе утомлёнными мудростью всезнайками. Но это ещё не ваши знания, а не систематизированный набор чужих. Вот у Тимура то, что он нашёл и по-своему переосмыслил, стало своим, частью фундамента его мировоззрения. Но я скажу немного странную пока для тебя вещь: самые умные здесь, Там, - Рудольф с мечтательной улыбкой поднял лицо в небо, - окажутся опять постигающими азы секретов Мироздания неофитами. И ещё одно скажу: когда я долго и упорно думаю над чем-нибудь, иногда ответ приходит прямо Оттуда!... И я это отчётливо осознаю, ибо приходит чётко и ясно то, о чём я и понятия ещё минуту назад не имел.
     Надя опять почувствовала, что рядом с нею, всё-таки, небожитель, но уже с такой теплотой и нежностью, что о прежней робкой почтительности не могло быть и речи. "Родной! Отныне и навеки! Аминь."
     И снова, как ни замедляли шаг, подошли к подъезду его дома уже с другой стороны. Дом потрясал воображение своей не берлинской красотой. Идеально отполированные блоки из тёмно-вишнёвого гранита были обрамлены орнаментом полуколонн, балконов и подоконников из жёлтого ракушечника. Дом был настоящим произведением архитектурного искусства! 
     "Как замечательно было бы жить так близко от университета. И не терять столько времени каждый день на дорогу," - восхищённо и сокрушённо одновременно подумала Надя, проходя в удерживаемую Рудольфом дверь подъезда.
     Широкая, красивая, как во дворцах, лестница, подавляя блеском никеля и позолоты, поднималась вверх мимо небольшой, но очень нарядной конторки консьержки. Сидевшая в ней дама, меньше всего похожая на консьержку, приветливо кивнула Рудольфу и мельком, но цепко глянула на Надю и чуть заметно кивнула и ей. Надя поклонилась. Рудольф обменялся с царицей холла несколькими дежурными приветливыми фразами.
      Лестница упиралась, раздваиваясь, в весело игравший всеми цветами радуги витраж из разноцветных стёкол. По центру под пальмами в огромном восьмиугольном аквариуме с фонтанчиком среди цветущих лотосов лениво плавали вуалехвосты. Надя вспомнила, как в детстве, в Петербурге, она могла часами завороженно сидеть на стульчике возле аквариума у одного из маминых родственников. Свой собирались завести, да так и не собрались...
     За витражом с приоткрытой по случаю тёплой погоды большой створкой мягко шелестела золотистая и багряная листва маленького парка. Здесь они с Рудольфом неожиданно остановились и поцеловались. Надя, почувствовав, как предательски слабеют ноги, мягко высвободилась и в со счастливыми слезами отвернулась к окну.
    Рудольф произошедшим был ошеломлён не менее её. Это было неожиданное, но непереносимо сладкое умопомрачение. И он, много раз уже целовавшийся с женщинами, никак не ожидал такой нежности, мягкости, податливости и безраздельной доверчивости. Надя всем существом откликнулась навстречу его желанию. И это, как ни странно, и отрезвило:
    "Что я творю?! Зачем морочу голову этому доверчивому и беззащитному ребёнку? Или всё правильно, и надо только расставить все точки над и? А ведь ничего подобного в моей жизни не было, и я даже не подозревал, что такое бывает!"
     - Какая красота! И какая вызывающая роскошь! - чтобы прийти в себя, но и искренне восхитилась Надежда.
     На её окраине Берлин был, увы, совсем другой. Пыльный, дымный, шумный и архитектурно скучный. Правда, ещё дальше, за рабочими бараками и пригородными дачами, начинались тоже сказочно красивые осенью поля, леса и перелески.
     - Это австрийский родственник Сары раскошелился. Для родни, лучших друзей и полезных знакомых. А ведь моя жёнушка по семейному преданию ещё и близкая родственница нашего главного юдофоба Адольфа. Но это, Эмма, без шуток, одна из самых опасных тайн нашей семьи...
     Дверь в квартиру была не заперта, но Рудольф нажал кнопку звонка. И секунд через десять им её открыла женщина в строгом тёмно-коричневом платье с накрахмаленными кружевными воротником и передником. Улыбнулась и с лёгким реверансом отошла, жестом приглашая войти.
    - Познакомьтесь, пожалуйста, - представил их друг другу Рудольф, - Эмма, моя студентка и близкая родственница. Матильда, наша домоправительница!
    - Вы всё шутите, господин профессор! Очень приятно, Эмма. Позвольте Вашу накидку.
    Надежда уже успела отвыкнуть в Берлине от подчёркнуто держащей дистанцию прислуги. Да и у тёти Патриции, стремящейся идти в ногу со временем, слуги держали себя с хозяевами по семейному просто, почти запанибрата.
    А их с отцом домохозяйку Марту с недавних пор считать прислугой было бы по нынешним временам ещё и опрометчиво. После её торжественного вступления в ряды НСДАП, она уже чуть свысока поглядывала на всех своих жильцов, хоть и продолжала по инерции экономить на найме прислуги и всеми домашними делами занималась сама.
    Матильда же, наоборот, демонстративно показывала, что наперекор всем веяниям времени будет неукоснительно соблюдать установленные в этом доме правила субординации. И Надя поняла, почему Рудольф звонил в открытую дверь. Но через мгновение Надя забыла обо всём.
    Им навстречу из комнаты вышла ещё одна женщина. Высокая, стройная, жгуче черноволосая и нереально красивая! С фантастически правильными чертами лица. Но в то же время и неповторимыми. Эта красота и завораживала, и подавляла. Она быстро и холодновато сама поцеловала в щёку Рудольфа и шагнула к упавшей духом Наде, которой вдруг вспомнилась надпись над входом дантовского ада.
    Надя осторожно, как из драгоценного фарфора, пожала протянутую ей, показалось, светящуюся  руку. И невольно, как школьница перед директором, сделала полузабытый уже книксен.
    - Вот, Сара, это и есть Эмма Грюнвальд. Прошу любить и жаловать, - просто представил её Рудольф.
    - Очень, очень приятно, - вся холодность и чопорность  первых секунд знакомства вдруг пропали у Сары, как выброшенный ненужный более хлам. Она вдруг крепко обняла чувствующую вину за произошедшее на лестничной площадке Надю, прижала к себе и поцеловала чуть выше левой брови.
    - Давай сразу на "ты". Хорошо? Замечательно! Это, Эмма, отныне и твой дом. И не спорь! Ты мне очень нужна! Потом сама всё поймёшь...
    - Как вкусно пахнет! - восхитился Рудольф, - Сейчас угадаю: форель с тушёными овощами. Так?
    - Ужин сегодня чуть позже, в восемь. Утром звонил дядя. Он по делам в Берлине. Ужинать будет у нас. У него к тебе серьёзный разговор. С форелью придётся повременить. Сейчас мы просто что-нибудь перекусим. Матильда, накройте нам стол в малой гостиной.
     Говоря всё это, Сара так и не выпустила Надю из объятий, и скованность с неловкостью быстро прошли.
     Сара была удивительна и характером. Она, спустя пять минут знакомства, относилась к Наде уже не как к близкой родственнице, а как к близкой подруге. И не платить ей взаимностью было бы просто невежливо.
     - А давайте перекусим в библиотеке, - предложил Рудольф.
     - Хорошо. Матильда, накройте, пожалуйста нам стол в библиотеке. Дорогой, познакомь нас поближе, - попросила Сара, помогая Матильде расставлять приборы на большом письменном столе, с которого Рудольф быстро убрал чернильный прибор и рукописи. При взгляде на закуски у полуголодной Нади проснулся дремавший до этого аппетит. Она сходила сполоснула руки и заняла предложенное ей Сарой рядом с собой место. Рудольф разлил по бокалам вино и уселся в своё привычное высокое кресло.
     Выпили за знакомство и без церемоний начали есть. Рудольф улыбнулся:
     Я ж тебе о Эмме уже всё, что знаю, рассказал! Эмигрантка из Росси, студентка первого курса филологического факультета, по твоим стопам идёт. А ещё поэтесса!
     - Этого ты не говорил! Эмма, когда поедим, обязательно почитаешь нам, хорошо?
     - Хорошо. Только я наизусть и своих не много помню. Я вам потом, как-нибудь, принесу их и почитаю побольше. Но я ещё не поэтесса!
     - Это нам судить! - нежно улыбнулась Сара Наде и обернулась к Рудольфу: - А что слышно про Мартина? Есть надежда на его реабилитацию?
     Сара даже и не пыталась скрывать, сколько боли и тревоги прозвучало в её вопросе. Но Рудольфа это нисколько не смутило, чему Надежда несколько удивилась. "Не всё так просто в их отношениях. Холодный поцелуй, такая неподдельная тревога о другом мужчине... Тут, похоже, полно своих скелетов в шкафу..." - подумала она.
     Вот и Рудольф принял её тревогу-мольбу как должное. И ответил:
     - В нашей стране на это шансов никаких. Популярность твоего кузена Гитлера огромна. И он на глазах  становится диктатором с неограниченной властью. Твоему Мартину, по сведениям ректора, ещё повезло: всего лишь выслали в Польшу. А многие евреи томятся в пересыльных лагерях. Которые, по слухам, никакие не пересыльные, а настоящие уголовные. Из тех же уголовников там вербуют надзирателей, которые творят над несчастными невообразимые в наше время безобразия!
     - Бедный Мартин, - услышала из сказанного только то, что хотела Сара, - Без дома, без друзей, без работы...
     - Не переживай, дорогая. С его заслугами, знаниями и квалификацией он и в Польше будет на вес золота. Там сейчас подъём во всём. В том числе и в науке. А меня тоже вызывают на так называемое "собеседование".
     - Зачем ты пишешь обличительные статьи? Зачем дразнить гусей? Ты не журналист, а педагог и учёный. Не хотела говорить при Эмме, но скажу. Дядя будет тебя уговаривать или срочно эмигрировать в Америку, или развестись со мной. Формально, конечно.
    - Я остаюсь в Германии, - тихо, но твёрдо сказал Рудольф.
    - Значит, развод. И не вздумай с ним спорить. Он спасает твою жену и твоих детей. Вам с фрау Гогенцоллерн, если угомонишься, пока ничего не грозит...

      - Пойдём, Эмма, в мой будуар. Ему явно уже не терпится засесть за какую-нибудь свою очередную антифашистскую статью.
       И Сара за руку потащила Надю за собой. Матильда улыбнулась Рудольфу и быстро восстановила на его столе рабочий порядок.
       В дверях огорчённая показавшейся холодностью Рудольфа к её стихотворению
для детей Надя обернулась и встретила его взгляд. В нём было столько тепла, нежности и восхищения, что сердце взмыло во внутренние небеса души в ответном ликовании!...


                *               *              *


        В будуаре Сара усадила Надю в уютное кресло в углу, а сама присела за трюмо и стала колдовать с косметикой. Зачем было трогать ею чудо, созданное природой, не любящей косметику Наде становилось понятно по мере того, как лицо Сары начинало приобретать совсем уже неземную, чарующую и даже чуть пугающую, космическую красоту.
        Говорили при этом обо всём подряд, стремясь, как можно ближе познакомиться и как можно больше за короткое время узнать друг о друге. Бывают в жизни такие моменты почти опьяняющей, запредельной искренности и честности, после которых ещё несколько часов назад чужой человек становится самым родным и самым незаменимым!
        Первым делом Сара спросила Надю о её отношении к входящим во вкус безграничной власти национал-социалистам. И, отвечая на прямой вопрос новообретённой подруги, Надежда и для себя раскладывала всё по мировоззренческим полочкам.
        Самым наглядным для неё становлением новой власти была на глазах растущая  развязность неофита партии домохозяйки Марты в отношении жильцов. Вспомнилось и тихое, горькое отчаяние доклада Тимура, всё сказанное на лекциях и в личных беседах Рудольфом. Но более всего её до того более-менее терпимое, некритическое отношение к националистам поколебал откровенный и очень болезненный страх царственно прекрасной Сары за Мартина Качински, за себя, за детей и даже за Рудольфа.
       А ведь ещё совсем недавно Надя относилась к молодой и энергичной партии, как и большинство немцев, вполне дружелюбно. Да и как было относиться иначе к людям, на глазах возрождавших дух униженной, подавленной, оскорблённой, но в военном плане не побеждённой Антантой Германии?...
      Впрочем, был отталкивающий от полубандитского цинизма юного нацизма и личный неприятный опыт попытки группового изнасилования.
      Никто, кроме друга-соседа, даже папа, не знал, Надя этого очень стеснялась, о её шествии с факелами по ночному Берлину.
       А вот Саре, неожиданно к слову пришлось, краснея и запинаясь рассказала о волшебно-красивой поначалу ночи, и о жутком потом возвращении домой с живущими в том же районе полупьяными  штурмовиками.
       Когда весёлое и торжественное массовое шествие закончилось, шли домой всё убывающей группой возбуждённых сказочно красивым мероприятием и спиртным юношей, девушек и мужчин. Постепенно осталось семеро штурмовиков и Надя. И она почувствовала вдруг, как атмосфера праздника сменилась у возбуждённых мужчин пристальным изучением её фигуры и предательски заманчиво белевших голых ног.
       Трое вдруг приотстали и тихо что-то начали горячо обсуждать между собой. А один из шедших рядом звонко шлёпнул Надю по ягодице и под пошлые смешки товарищей стал обсуждать интимные подробности  женского тела. А когда распалившись и осмелев задрал вверх Наде юбку, она с разворота влепила пошляку пощёчину. Тот отшатнулся, а потом коротко и резко ударил Надю в солнечное сплетение. Дыхание пропало, и Надя согнулась от боли.
       Вступившийся за подругу сосед начал драться с этими тремя, но трое отставших подошли, схватили и затащили не успевшую восстановить дыхание Надю в подворотню.  И быстро сорвали с неё нижнюю одежду. Но горячо  заспорили о том, кто будет первым, и быстро от оскорблений тоже перешли к пьяной драке между собой.
     Восстановившая дыхание Надя воспользовалась моментом и бросилась во двор. Влетела в первый попавшийся подъезд и начала звонить и стучать во все подряд двери. Сообразила, что надо кричать не о помощи, а о пожаре! Подъезд быстро проснулся и наполнился встревоженными жильцами. Кто-то вызвал и пожарных, и полицию. Когда завыли сирены служебных машин, неудачливые насильники быстро ретировались. Надю, приведшую с помощью сердобольных женщин свой гардероб в относительный порядок, по её просьбе полиции не выдали, и она рано утром благополучно вернулась домой. Отец, предупреждённый по телефону, что дочь ночует у подружки, так ничего и не узнал о этой весёленькой ночи. А сильно избитому спасителю-соседу Надя носила фрукты в больницу до его выписки...
        - Знаешь, что меня больше всего поразило в ту ночь? То, как быстро они в толпе звереют и теряют человеческий облик. Только что шли рядом и говорили о возрождении величия Германии, о её высокой мировой исторической миссии. И буквально минуты спустя это были уже голодные звери, терзающие женщину, как, действительно, лакомый кусок свежего мяса. Ты не представляешь, Сара, как это больно, жутко и унизительно! Перестать вдруг для товарищей быть человеком, а стать беспомощной резиновой куклой для удовлетворения похоти!
        - Представляю... Меня, правда, никто не насиловал... Но похожее унижение я тоже один раз испытала. Потом как-нибудь расскажу. Значит, нацистов ты тоже не любишь... Это хорошо! Ты будешь моей союзницей и поможешь уговорить и Рудольфа эмигрировать в Америку. Поможешь?
       - Попробую, - не очень уверенно пообещала Надя.
        Она только сейчас связала в уме жуткую ночь и насильников с породившей их властью. Сейчас ей становилось понятным, что соседи и знакомые булочники, мясники, зеленщики и заводские слесаря обожают новую власть не только за возрождение величия Германии, но и  за возможность безнаказанно грабить, насиловать и даже убивать всех, кого потом в оправдание можно обвинить в несоответствии расе сверхлюдей, или несогласии с новыми порядками. А, одев форму эсэсовца, или штурмовика, можно и не оправдываться в любых своих злодеяниях. А безнаказанность порождает ещё большие распущенность и вседозволенность.
       Сара некоторое время задумчиво перебирала косметику, а потом решилась и рассказала Наде о том, что на втором курсе университета стала жить с Мартином Качински фактически супружеской жизнью.
       Всемогущий дядя её, заменивший ей пропавшего без вести отца, запретил выходить замуж за Мартина и потребовал ответить взаимностью тоже влюбившемуся в неё Рудольфу.
       Сара вполне была готова рассориться с дядей, но её неожиданно предал сам Мартин. Сказал, что не сможет сделать её богатой и счастливой и вообще не готов ещё к семейной жизни.
       Сара очень разозлилась на Мартина и вышла замуж за Рудольфа. И родила ему двух замечательных мальчишек. И какое-то время все три угла любовного треугольника были относительно довольны создавшимся положением...
       - Но однажды я оступилась, и всё резко поменялось... Когда-нибудь я расскажу тебе и об этом... А сейчас - ужинать!
       - Сарочка, милая, но я совсем ещё не проголодалась! Как быть?
       - Ничего, аппетит приходит во время еды. А тебе будет очень к лицу, если прибавишь в весе ещё килограммов десять!
       - Шутишь? Ты-то сама стройная, как египетская богиня!
       - Худая я. И мне бы чуть-чуть жирка не помешало. Но, увы, всё нервами перегорает. Хотя питаюсь очень хорошо... Пойдём, посидишь за столом, с дядей поближе познакомишься. Увидишь, это очень интересный человек! Кстати, признаюсь тебе, раз уж пошёл у нас такой обмен интимными секретами, он мой первый мужчина...
       - Родной дядя?!? - изумилась Надя.
       - Это бывает... А у тихоокеанских народов, я читала, родной отец обучает дочерей всем сексуальным премудростям!
       - Дикость какая! И гадко как-то...
       - Почему гадко? Просто совсем другая традиция, другой семейный уклад. Для них это естественно. Но у нас, действительно, выглядит шагом назад в эволюции от обезьяны к человеку. Ладно, пойдём! А то на эту жгучую тему мы можем спорить до бесконечности!
       Они вышли в столовую и сели рядом за огромный, но сервированный всего на четыре персоны стол.
       Дядя Сары при их появлении встал и очень элегантно поклонился Наде. Взял за руку и нежно поцеловал не кисть, а ладошку племяннице. В свете только что рассказанного Сарой, этот довольно интимный жест немного смутил Надежду и заставил бросить быстрый испытующий взгляд на Рудольфа. Но тот был явно глубоко погружён в какие-то ещё не остывшие размышления, и рассеянно вертел в руках бокал в ожидании тоста.
       Когда все расселись и тоже взяли бокалы, он встал, представил друг другу Пола и Эмму, и бокалы предложил поднять именно за вхождение в их семью нового полноправного члена, Эммы Грюнвальд. И, заочно пока, её отца Эриха.
       - С удовольствием! - присоединился Пол.
       А Сара обняла и поцеловала смущённую вниманием Надю в щёку. Пол тут же пошутил, что будь они знакомы чуть дольше и ближе, с бесконечным наслаждением поцеловал бы такой чудесный цветок в другую щёчку!
       Рудольф тоже в шутку показал ему кулак. Все, кроме вконец смущённой Нади, засмеялись. Потом принялись закусывать очень вкусное вино. Надя в них плохо разбиралась, а спросить, что это за волшебный напиток, постеснялась.
       "Ничего, это выучить и запомнить - не самое сложное из предстоящего", - утешила она себя. И с теплом вспомнила абсолютную трезвенницу Патрицию, горячо убеждённую в том, что женский алкоголизм и начинается с одного глотка изысканного вина. И тянет потом за собой, как паровоз вагоны, все остальные пороки. Живя у любимой тётки, Надя разделяла эту немного наивную точку зрения. Но сейчас, ощутив разливающуюся по организму волну тёплого блаженства, усомнилась в непреложной правоте такого крайнего аскетизма.
       Форель тоже была божественно вкусна и таяла во рту. Вино возбудило аппетит, и сытая Надя неожиданно для себя быстро управилась с половиной большого куска рыбы.
        "А Патриция-то права! Вот и первый вагончик пошёл за паровозиком: обжорство!"
         - Эммочка, а где и кем, если не секрет, работает Ваш отец, - спросил Пол, но по внимательным взглядам Надя поняла, что это очень интересно всем.
         - Двигатели. Все. От маленькой авиетки до турбин линейного корабля. Он их проектирует. Но где, сама не знаю. Головное бюро где-то здесь, в Берлине, но он очень часто ездит в командировки. Вот и сейчас в очередной. Как раз сегодня должен вернуться из Киля.
         - Ох ты! - воскликнул вдруг Пол воодушевлённо, - Вот это совпадение! Ваш отец - бесценный человек для моего брата Макса. Он, как раз, увлёкся проектированием двигателей и по всему миру ищет лучших специалистов. Надо будет их срочно познакомить!
         - Но Макс же в Америке?! - возразила Сара.
         - Ну и что? Завтра же займусь долгосрочной командировкой Эриха к нам в Штаты.
         - Но ты ещё даже не знаешь человека! - укорила жизнерадостного дядю Сара.
         - Уже знаю! - мило улыбнулся Пол, - У плохого человека не может быть такой замечательной дочери. "Судите о дереве по плодам его"  Вот я и сужу!
         - Эмма, заткни уши и не слушай этого ловеласа! Иначе глазом моргнуть не успеешь, как окажешься  в любовных сетях этого паука-сердцееда! - шутливо-сердито посоветовала Сара, но этим лишь окончательно развеселила Пола.
         - За наших несравненных нимф! Вдохновительниц всех мужских и подвигов, и безумств! - провозгласил он второй тост.
         Пригубили, поели принесённого горячего, и беседа - вежливый допрос Нади  продолжилась.
         - Эмма, а ведь я, похоже, шапочно, но знаком с Вашим отцом! Припомните, не был ли он в Америке во время Первой мировой войны?
         - Да, - радостно подтвердила чуть захмелевшая Надя, - Он был одним из организаторов поставок оружия из Америки в Россию. И его очень ценил даже сам Николай Второй!
         - Всё точно! Значит, мы знакомы с твоим отцом. И не так уж и шапочно. Во всяком случае мы были знакомы достаточно близко для того, чтобы он показал мне фотографию твоей мамы. Красавица редкая. Ты очень похожа на неё. Но, уж извини, черты у твоей мамы были тоньше. Ты очень мила, но... - Пол незаметно и естественно перешёл в разговоре на "ты", и Надя легко простила ему эту вольность. Янки, как она слыхала, вообще не обращаются к знакомым  на "Вы".
         - ... Но простовата личиком, - без кокетства, констатируя факт, закончила Надя мысль Пола.
         - И в этом есть своя, непередаваемая словами, прелесть! - чуть подсластил горьковатую пилюлю откровенный Пол. Его искренность только добавляла ему обаяния, и Надя почувствовала, что шутливое предостережение Сары имеет и серьёзную подоплёку.
        Симпатичный, сказочно богатый и очень интересный собеседник, опасная ловушка для любой женщины. Но только не рядом с Рудольфом! Ей не был неприятным откровенный флирт опытного и уверенного в своём обаянии пожилого ловеласа, но скорее смешил, чем будил хоть какие-то ответные чувства.
         "И зря ты так нахмурился, родной!" - нежно-нежно постаралась она улыбнуться любимому и погасить хоть и полушутливую, но неуместную ревность.
        И тут случилась катастрофа. Пол задал очередной и очень естественный вопрос:
         - Почему вы эмигрировали из России, понятно. А почему, как я понял, только вдвоём с папой?
        Сара взметнулась и бросилась к Наде, послав уничтожающий взгляд на излишне разговорившегося Пола. Тот прикусил язык, но поздно. Слово не воробей, вылетело, не поймаешь...
       - Маму изнасиловали и убили пьяные матросы, - еле слышно ответила в повисшей гнетущей тишине Надя, и неожиданно всё закружилось и поплыло, как в воронку водоворота туда, в студёный декабрьский Петроград 1917 года.
      Сознание утомлённо и беззвучно померкло. Сара удержала обмякшее в её руках тело девушки, а Рудольф решительно подхватил на руки и унёс в спальню для гостей.
     Быстро вызвали жившего этажом ниже доктора. Тот всех успокоил: ничего страшного, обычный обморок от переутомления. Поставил укол успокоительного и велел дать ей неделю постельного режима для полного восстановления психики. Заставил пришедшую в себя Надю выпить ещё и снотворного из богатых Сариных запасов и откланялся.
      Сара легла спать рядом с Надей, крепко обняв новообретённую подругу. И та тоже, засыпая, благодарно прижалась к ней, путая в полусне, полубреду с мамой.
Сара это поняла, и покрыла лицо и плечи Нади быстрыми, нежными поцелуями.


                *                *                *

      

       Проснулась Надя от того, что кто-то нежно гладил её по голове. Открыла глаза и расплылась в счастливой улыбке.
      - Папа!
      Но тут сознание прояснилось, она вспомнила, где и почему находится и сильно удивилась:
      - А как ты здесь оказался?
      - Ты дала Саре номер телефона Марты. Мы поговорили, и вот я здесь. Как ты себя чувствуешь?
      - Замечательно! Только голова чуть кружится... Пять минут ещё полежу. А сколько сейчас времени?
      - Два с четвертью часа дня, - отец осторожно коснулся губами лба Нади. Так он, обычно, приблизительно определял у неё температуру.
      - Как два часа дня? - изумилась Надя, встала с кровати и раздёрнула тяжёлые портьеры на окнах. Спальню залил яркий солнечный свет.
      - А где моя одежда, не знаешь? - Надя была в Сариной ночной рубахе, а её одежды нигде не было видно.
      - Она тебе не скоро понадобится! - улыбнулся отец, - Доктор прописал недельный постельный режим, и фрау Сара сказала, что лично проследит за его соблюдением. Я пробовал возразить, но получил такой жёсткий отпор, что вынужден был согласиться с твоим маленьким домашним арестом.
      - Какой ещё постельный режим? Ну да, сегодня проспала, это доктор меня вчера лекарствами напичкал. Но сейчас-то уже здорова, как лошадь! Объясни это им! Сегодня уже пятница. А мне в понедельник читать доклад в философском клубе по нашему Смутному времени. И валяться совсем нет времени! Тоже мне, кисейную барышню нашли. Зови Сару!
      - И не подумаю, - отец легко подхватил её, уложил в кровать и укутал одеялом, - Подожди, Ландыш, не бунтуй. До понедельника тебя, конечно, выпустят на свежий воздух. Но пока полежи и послушай, что мы уже решили с фрау Сарой. Она здесь - беспрекословный командир! Ты переселяешься к Зингерам. Места у них и сейчас более, чем достаточно, а скоро будет ещё больше.
      - А ты тоже будешь жить здесь?
      - Нет, родная. Меня посылают в очень длительную командировку в Америку. Этот Сарин дядя - волшебник какой-то. Только утром познакомились, и я дал ему согласие, а час назад он позвонил и сказал, что вопрос уже решён. Ошеломительно! Он даже и билет на пароход уже заказал! Настоящий янки, этот Пол...
      Надя считала вчерашний разговор об отце не очень серьёзным, расплывчатым обещанием выпившего и флиртующего магната. А оказалось, что всё более, чем серьёзно. Она сильно расстроилась от мысли о предстоящей, да ещё так скоро, разлуке с горячо любимым отцом. Схватила и крепко прижала к губам его огромную сильную руку.
      Отец тоже замигал увлажнившимися глазами и машинально достал папиросу. Но тут же снова спрятал её в портсигар. Он осторожно высвободил руку и погладил, как маленького ребёнка, Надю по голове.
      - Ландыш, я должен тебе ещё в одном сознаться! Я, кажется, влюбился без ума! Впервые после мамы. Сара - это неземная, фантастическая женщина! Я даже не подозревал, что такое чудо совершенства может жить среди нас, простых смертных! Ты не сердишься?
      - За что, чудак? Я бы удивилась, если бы ты не влюбился. Я сама в неё по уши влюбилась! Но должна тебя разочаровать: У неё не только законный муж, с которым они, правда, разводятся, но и есть любимый мужчина. Который, правда, сейчас в Польше...
      - Вот видишь: с одним разводится, другой в Польше, а мы, со временем, будем вместе в Америке! Угадай, у кого больше шансов в борьбе за место в её сердце?
      - Какой ты циник у меня! В кого бы это?
      -  Расстроил? Прости!
      - Нисколько не расстроил.
      - Ну, ну, - нежно улыбнулся отец, - Тогда удачи нам обоим! Выздоравливай!
      - Да я ж тебе говорю: я здорова, как лошадь! Но так и быть, чтобы всех вас успокоить, ещё пару часов поваляюсь... Сегодня, пожалуй, хорошо, что никуда не пошла. Но завтра меня никто не удержит!
      - Это вопрос, дорогая моя, не ко мне, а к Саре и доктору. Одежду твою Сара спрятала. А в ночной рубахе ты в университет не убежишь!
       Отец нежно улыбнулся и поцеловал её в лоб. Потом извинился, что надо бежать по тысяче дел, простился до вечера и ушёл.
       Он был прав: в ночной рубахе Надя стеснялась разгуливать даже по чужой пока квартире. Она взяла с прикроватного столика толстый том Дюма и углубилась в чтение. "Двадцать лет спустя" подхватили её, закружили в интригах и понесли почти как в ранней юности, когда читала весь цикл романов о трёх мушкетёрах первый раз.
       Читала, читала и незаметно задремала. Проснулась от сильной естественной надобности организма. Встала и потихоньку выскользнула из спальни. В огромной квартире царила абсолютная тишина. Надя быстро нашла туалет и заперлась там. Выйдя из него, она почувствовала себя юной разведчицей, которой предстоит разведать незнакомую местность и попробовать найти свою же одежду! Но поиски в ближайших к отведённой ей спаленке шкафах не увенчались успехом, а бродить в ночной сорочке по всей квартире Надя боялась. И со вздохом вернулась в постель. И опять задремала.
   Проснулась от того, что кто-то в сгустившихся уже осенних сумерках нежно гладит по голове, перебирая пряди густых русых волос. Радостно подумала, что уже вернулся отец, поймала и поцеловала руку. Рука оказалась тоненькая, нежная, женская. 
   - Это Вы, Сара? - удивилась и смутилась Надя.
   - Я... Не вставай! Доктор запретил тебе вставать, по крайней мере, до завтра.
   - Сара, я чувствую себя превосходно. Даже наоборот, много крепче и здоровее, чем до прихода к вам. И мне очень неловко за доставленные хлопоты. За мои истерику и обморок...
   - А мне неловко за длинный язык Пола! Прости и его, и меня. Я должна была предупредить его.
   - Но Вы же сами не знали ничего о маме! Как Вы могли его предупредить? Нет, Сара, никто тут не виноват. Просто много лет уже я ощущала маму, как живую и всегда рядом. А, вспоминая произошедшее тогда, впала и в то состояние ужаса и отчаяния... Но сейчас всё вернулось на место. А Вы, Сара, отец прав, богиня! Чудо, сошедшее к нам с Неба, чтобы сделать наше бытие не просто сносным, а прекрасным!
   - Это он так сказал!?! - Сара неожиданно сильно стиснула Надину руку и прижала к груди.
   - Ну не дословно. Но что-то очень похожее! - нежно и чуть лукаво улыбнулась Надя, отняла руку и подула на онемевшие пальцы, - Сара, какая Вы ещё и сильная!
   - Ой, прости! Выдала себя, да? Да, вот такая я ветреная! От тебя скрывать не буду: влюбилась в твоего отца с первого взгляда и по уши. Понимаю, как это глупо, не вовремя, и вообще... Но что с этим делать пока совершенно не представляю! Ох, Эмма, какая ты счастливая... Такой отец... Кстати, а почему ты со мной на "Вы". Забыла, что мы на "ты"?
   - Забыла!
   - Ну так вспоминай. Эмма, а он очень любил твою маму? Впрочем, прости. Глупый вопрос.
   Сара от смущения снова начала нежно перебирать Надины волосы. И это было так приятно, что Надя зажмурилась, положила голову на бедро Сары, и, если бы была кошкой, замурлыкала бы от удовольствия.
   - Сара, а ты в Бога веришь? - неожиданно вдруг даже для самой себя, но по  внутренней ассоциации с глубоко веровавшей мамой спросила Надя.
   - Неожиданный вопрос..., - растерялась немного Сара.
   - Прости, если он бестактный!
   - Нет, почему бестактный? Наоборот. Раз я готовлюсь стать твоей матерью, ты должна знать обо мне всё! - Сара, как девочку, нежно потеребила Надю за локон.
   - По мировоззрению я, Эмма, наверное, ближе к материализму, чем к настоящей вере в Бога. Да и вряд ли в наше время кто-нибудь, кроме ортодоксальных стариков, верит в сидящего на седьмом небе на облаке дедушку Саваофа. Но в то, что был такой Человек, Иисус из Назарета, я верю. Это наша история, и из песни слова не выкинешь. Был! Иначе вся история - это ложь и бессмыслица. Но вот в то, что девственница Мария родила Его от Святого Духа... В это мне очень сложно поверить! Уж прости меня, если тебе это неприятно слышать. Такая уж я - Фома в юбке!
   - Мне, Сарочка, это не неприятно. Но мне страшно за тебя! С таким мировоззрением путь Наверх, наверное, закрыт. Но я буду молиться за тебя! И за всех нас.
   - Молись! Ты знаешь, я не только не смеюсь над твоей глубокой верой в Него, но и завидую тебе. Немного, но завидую. В рай я тоже не очень верю, как и в ад, соответственно. Что-то, наверное, от нас остаётся, какие-нибудь астральные тела. Но вряд ли они, исходя из  физического тела, где-то вечно блаженствуют, или вечно маются. Если что-то и есть, то оно много сложнее и интереснее наших детских представлений о Космосе...
   Сара вдруг легла рядом, обняла и тесно прижалась к Наде. Такой нежной, полной и доверчивой духовной и телесной близости у Нади не было никогда и ни с кем. Даже с мамой. И она вдруг стала покрывать Сару быстрыми, горячими поцелуями и слезами.
    - Ты чего? Нет, родная моя, доктор прав, ты ещё больна! И будешь, как миленькая, лежать ещё два дня!
    - Не буду!
    - Будешь! В одной сорочке в университет не убежишь!
    - Это не честно, Сарочка! Я чувствую такой прилив сил, что могу танцевать с тобой на руках! Не веришь! Вот я тебе сейчас докажу!
    Они начали бороться, Надя оказалась намного сильнее, схватила Сару на руки и закружила по комнате.
    - Эмка, сумасшедшая, немедленно прекрати!!! Положи меня на место! Ладно, сдаюсь. Ты, действительно, Самсон настоящий в женском обличии.
    - То-то! - Надя бережно опустила Сару на ложе, а та ловким приёмом перекинула её через себя и прижала.
    - Это в дзюдо называется чистый иппон! - торжественно объявила Сара.
    - Это называется вероломство и коварство! - рассмеялась Надя.      
   
    - Спасибо! Но ты мне зубы не заговаривай. Уговор помнишь?
    - Помню. Что ты хочешь узнать обо мне?
    - Всё! Итак...
    - Хм. Итак, на третьем курсе я забеременела от Мартина. Мой старший от него... Младший от Рудольфа. Такие дела.
    - А как получилось, Сарочка, что ты любила Мартина, а вышла за Рудольфа?
    - Да, очень любила! И была бы на седьмом небе от счастья, если бы он женился на мне. Но Пол сумел убедить его отказаться от меня. А меня - выйти замуж за Рудольфа. Этот дьявол умеет быть очень убедительным, когда что-то твёрдо решит.
    - Дело в королевской крови?
    - Да, несложно догадаться. Именно в ней. Как уж этот бес пронюхал, что Рудольф тоже влюблён в меня по-уши, не знаю. Но они все трое сговорились за моей спиной и поставили перед фактом: один отказывается, а другой предлагает руку и сердце! Я психанула на Мартина и согласилась. Сбылась заветная дядина мечта: род Ротшильдов породнился с родом Гогенцоллернов. Бабушка по Рудольфу и Пол постарались, и оба мои мальчика не Зингеры, а великие герцоги Ротшильды-Гогенцоллерны!
    - Здорово!
    - А ... Кому это сейчас интересно? Это имело большое значение во времена Вильгельмов. А сейчас моим герцогам приходится бежать вместе с мамашей-еврейкой из Германии, чтобы остаться живыми. Такие дела.
    - А как же Рудольф?
    - Ты же слышала. Ну ничего, выгонят из университета, тоже эмигрирует. Вместе с тобой. А пока пригляди за ним здесь. Это большой, умный, добрый, но беспомощный  в быту ребёнок. Матильда с ним не управится. Он её совершенно не слушает. Обещаешь?
   - Конечно! Сара, голубушка, а нельзя ли чего-нибудь перекусить? Очень кушать хочется! Или скоро ужин?
   - Ох, ты же сутки почти ничего не ела, кроме таблеток! Прости! До ужина ещё полтора часа. Пойдём. Матильда что-нибудь даст нам.
    Сара достала из потайного шкафа за полками с постельными принадлежностями Надину одежду и с улыбкой вручила ей. Надя быстро оделась, и они пошли на кухню.
    На кухне аппетитно пахло варёным, жареным и маринованным. Матильда с приветливой улыбкой выслушала Сару, кивнула и быстро наложила в маленькие тарелочки мясо, гарнир и салат.
    Сквозь все запахи кухни пробивался чуть заметный запах табачного дыма. Сара приоткрыла маленькие двери в боковой стене кухни, и запах стал сильнее. Вместе с ним послышались негромкие мужские голоса.
    - Курят в кабинете за библиотекой. Фу, как надымили! - пояснила Сара Наде. Надя пошла вслед за ней по маленькому тёмному коридорчику и придержала её за локоть перед приоткрытой дверью. Голоса здесь, даже тихо сказанное, были слышны очень отчётливо.
   - Давай чуть-чуть поподслушиваем, - тихонько попросила Надя, и Сара, соглашаясь и улыбаясь, кивнула головой.
   Дыма сюда натянуло много, но любопытство пересилило неудобство. Слышно мужчин здесь было очень хорошо. Говорил Пол:
   - Вот объясни нам, Рудольф, что означает их модный эпитет: истинно арийский дух? Только не с точки зрения свихнувшегося Фридриха и его бреда о сверхчеловеке. И не в стиле жалких евгенических потуг Гесса, Чемберлена и прочих иже с ними.
   Я, Пол, доктор философии, а не палеоэтнографии. Сейчас вынужденно преподаю и историю, но пока сам на уровне чуть выше дилетантского. Впрочем, так далеко в глубину веков официальная историческая наука не заглядывает. Я тоже заинтересовался ариями и начал изучать всю доступную литературу о них. И тут можно и нужно сказать большое спасибо Ницше за богатую библиографию и переводы. Учёным он был пунктуальным и перелопатил гору литературы на многих языках...
   - Хватит о Ницше, давай об ариях! - нетерпеливо перебил Рудольфа Пол.
   - Да, Рудольф, пожалуйста! - попросил и Надин отец.
   - Вы будете удивлены, но наука знает об ариях очень и очень немного. Почти вся информация об этом удивительном народе, а, скорее, группе народов, объединённых религией, из мифов и легенд. Проблема в том, что в дописьменные времена информация передавалась изустно и быстро обрастала порождениями народной фантазии. Дедушка рассказывал исторические события внуку, как сказку на ночь, тот потом своему и так тысячелетиями, до первой записи на бумаге.
   - А археологические раскопки?
   - Археология может рассказать, как жили, где жили и кто жил. А вот чем жили в духовном плане - сплошные догадки и гипотезы. Блаватская, конечно, не сама придумала Шамбалу, но все подробности о ней - плод её, якобы, ясновидения, - вот яркий пример рождения таких мифов!
   - Ты опять отвлекаешься.  Про ариев давай!
   - Хорошо, - улыбнулся Рудольф. - Итак, арии. Эх, Мартина бы сюда!... Ещё  задолго до Шумерского царства, где, по общепринятому в истории представлению, впервые на Земле появилась письменность, в районе от современной Персии до Южного Урала была расположена полумистическая Страна городов. И именно её жители называли себя ариями. То есть детьми Ра, бога Солнца. Чувствуете перекличку с Египтом? Возможно, потомки тех, уральских ариев и принесли поклонение Ра в Египет. Во времена Эхнатона.
   - Кстати, - совсем не кстати, по мнению превратившейся в слух Нади, снова перебил Рудольфа неугомонный Пол, - лидер этих новоиспечённых арийцев, Адольф, ты, Эрих, не поверишь, мой племянник! Мы оба это хорошо знаем, но оба при встречах старательно делаем вид, что это бред и чушь собачья. Ох и дорого же мне обходится это тайное родство! Но, никуда не денешься, приходится откупаться за чужой грех!
   - Не такой уж и чужой! - поддел дядю Сары уязвлённый тем, что перебили Рудольф.
   - Ну да, - чуть смутился Пол и с горечью продолжил, - Когда он говорит, что надо профинансировать то, или иное их мероприятие, или затею, я вижу, что он испытывает почти садистическое удовольствие от огромных сумм моих убытков и ждёт, когда я возражу. Чтобы развести руками в притворном сожалении о моём нежелании сотрудничать. И с ещё большей садистической сладострастностью отправить меня в лагерь. Но не дождётся! Зачем возражать этому недоумку в разговоре, если потом почти все эти траты можно обратить в пользу империи Ротшильдов?! Но имей, Эрих, ввиду: твои американские миллионы долларов - это мои миллионы. На глупости не транжирь!
   - Хорошо, Пол, не буду. Отчитаюсь за каждый цент, - по оттенкам родного голоса Надя поняла, что отец улыбается.
    И прислушалась к своим ощущениям. О, мойры! Как причудливо и изощрённо порой плетёте вы то, что называется судьбой. Пятнадцать лет назад они были нищими нахлебниками Патриции, десять лет назад отец перебивался случайными подработками и вот, он миллионер! А она, соответственно, дочь новоиспечённого американского миллионера. Чего уж греха таить, на сердце стало тепло. Но и немного тревожно за отца. Наци такие деньги давали ему на какое-то нужное им дело. Впрочем, отец справится с любым заданием! Потому и улыбается.
   Одновременно Наде было очень досадно, что Пол постоянно перебивает Рудольфа. В конце концов это и не тактично: спросить человека и не слушать его ответ. Неужели им не интересно? Наконец установилась пауза, и Рудольф продолжил:
   - Точнее определить историческую родину ариев пока сложно. Для этого нужны широкие и целенаправленные археологические изыскания вокруг Каспийского моря. Известно, что его предок времён ариев, Рипейское море, был в десятки раз больше по площади. Стран с твёрдыми границами, в нашем понимании, в то время ещё не было. Народы, племена и ареалы их обитания были текучими и взаимопроникающими. На территории современной Индии обитали тогда дравиды. Уровень их развития, до ассимиляции ариями, можно представить себе по папуасам и австралийским аборигенам. А вся великая религиозная и светская культура современной Индии - это, как раз яркий след ассимиляции ариями! Захват Индии англичанами, наоборот, способствовал духовной деградации индийского народа. Проповедниками христианства в Индии, как и в других колониях, англичане не стали ни в малейшей степени. А вот теории Дарвина и Маркса они, как чуму, разнесли по всему миру.
   - Рудольф, мы понимаем оскорбление твоих католических чувств колонизаторами-материалистами, и сочувствуем тебе, но не сворачивай на миссионерство пришельцев.
   - Хорошо. В Индии и до наших дней сохранились настоящие зороастрийцы! Это племя, оно же и секта парсов. Чувствуете этимологическое родство с персами? Но что, кроме обряда, сохранили они в своих преданиях со времён легендарного Рама? Этот вопрос тоже ждёт ещё глубокого исследования и своих энтузиастов.
   Тут Рудольф сам сделал паузу и, судя по звукам, помешал угли в камине. В этот раз молчание не нарушал никто, и Рудольф продолжил:
   - Затем началось так называемое великое переселение народов. И задолго до возникновения империи хуннов возникла великая Армения. Это уже моя личная гипотеза, но она очень похожа на правду. Вот смотрите сами: Ар мены, дословный перевод: люди Арии. Их современное вероисповедание - одна из древнейших христианских церквей. И в этом явная перекличка с волхвами, первыми пришедшими поклониться младенцу Христу. То, что Гаспар, Балтазар и Мельхиор были зороастрийскими священниками и толкователями Авесты не вызывает ни малейшего сомнения. А в Авесте, как и в Ветхом Завете Библии, есть предсказание о рождении Бога Сына! Я обязательно напишу об этом научную статью!
   - Если бы не Россия, турки вырезали бы армян уже под корень, - задумчиво уточнил Эрих.
   - Значит, истинные арийцы на сегодняшний день, это индийские парсы и армяне? - ехидно спросил Пол, - А наши "истинные арийцы" со всей их бредовой френологией - выдача желаемого за действительное?
   - Судя по родству современных европейских языков с санскритом, некоторые основания для утверждения родства с арийцами у нас имеются. Но к форме черепа, цвету глаз и волос это, естественно, не имеет никакого отношения. При мирной и постепенной ассимиляции народов в потомстве индо-ариев стали доминировать черты темнокожих и желтокожих рас. Светловолосыми и голубоглазыми по мифам и легендам арии вторглись в Индостан с севера. Но за тысячи лет обитания там смешались с тёмными аборигенами и тоже стали черноволосыми и смуглыми.  И сейчас процент "белокурых бестий" гораздо выше среди коренных европейских народов. Скорее всего, это доминирующие черты кельтов, а не ариев.
    - Рудик, а чем наука объясняет эти волны миграции народов с востока на запад? Начиная с ариев и кончая татаро-монголами? - спросил Ротшильд.
   - Скорее всего чисто прагматическими потребностями. Большой численностью населения на востоке и малой на западе. Впрочем, в случае с Чингиз-ханом и его чингизидами всё не так однозначно. Батый, похоже, заразился от деда полумистической мечтой дойти да края земли на закате солнца и совершил по Европе, своего рода, военно-научную экспедицию. В лобовом боестолкновении ему не смог противостоять никто, но о том, чтобы хоть как-то контролировать огромную формально завоёванную территорию, не могло быть и речи. Не стоит забывать, что сами монголы - это прекрасные воины, но очень малочисленный союз племён. А их взаимоотношения с другими народами, и с татарами в том числе, были очень сложными. Было даже время, когда молодой, горячий и мстительный Чингиз-хан хотел принесшее ему много страданий татарское племя истребить до последнего младенца. Но один из его мудрых советников дал совет использовать их для покорения западных земель.
   - Что-то мы опять съехали с ариев. Теперь на татаро-монгол, - заметил Пол.
   -Это потому, что гораздо легче говорить о том, о чём мы знает гораздо больше. Татаро-монгольское нашествие, по историческим меркам, можно сказать, было буквально вчера... А вот переселение ариев тонет во тьме веков. Итак, кроме Авесты и ещё нескольких более поздних по времени документов до нас от ариев не дошло ничего. А в самой Авесте что от древних преданий, а что Заратуштра добавил от себя, тоже различить очень сложно.
   - А он сам разве не был арием?! - Спросил Пол.
   - Он жил на пять, шесть тысяч лет по времени ближе к нам. Это от переселения ариев в Индию и южную Персию. А уж сколько тысячелетий отделяли его от Рама и возникновения Авесты,  одному Богу пока известно.
   - Это были, наверное, потомки атлантов, или лемурийцев, - предположил Эрих.
   - Возможно. Но вот видите, от вполне реальных, но мало изученных ариев, мы, двигаясь в глубь веков, вынуждены искать мостики к совсем уж фантастическим народам. А это, без научной и фактологической аргументации - широкое поле для околонаучных гипотез и просто спекуляций. Говорить с вами я об этом могу, а вот в университете на лекциях не буду. Другое дело Авеста! Это не только исторический документ, но ещё и полновесный религиозный, философский и обрядовый свод мудрости!
   Трое мужчин и две женщины задумались над услышанным. Наступившая тишина в этот раз была удивительно тёплая и сближала всех собравшихся быстрее и вернее, чем любые самые умные и добрые слова. Стало вдруг так хорошо и уютно, что Надя обняла Сару и нежно прижалась к ней.
   А Рудольф собрался с мыслями и задумчиво продолжил:
   - Если выстраивать цепочки исторических и прочих научно доказанных причинно-следственных связей, как это делают некоторые современные учёные, просматривается родство ариев и Авесты с кельтами и их религией. Известно, что было восстание против тёмной магии и человеческих жертвоприношений в среде верховных друидов. И юный предводитель революционеров, возможно, Рам, потерпел поражение и увёл своих последователей к далёким Рипейским горам. То бишь Уральским! Не правда ли, очень горячо? Кроме того, для того, чтобы стать друидом, ученик должен был выучить 20 тысяч стихов-заклинаний. А вся Авеста, в отличие от других религиозных сводов, это тоже сплошные стихи!
   - Так и Коран тоже. И в Библии есть псалмы, - напомнил Пол.
   - Всё это возникло много позже. Другое дело, что Рам сам мог на базе веры кельтов заложить основы новой религии - Авесты!
   - Да, скорее всего, так и было, - поддержал  Рудольфа Эрих.
   - Но тогда получается, что арии не покоряли Европу, а возвращались на родину далёких предков, - заключил Пол, - Круг замкнулся! Европа - колыбель цивилизации. И эти белобрысые правы!
   - Я думаю, что всё много сложнее и интереснее. Этот гигантский во времени и пространстве арийский поход не разъединил на недо- и сверхлюдей народы Земли, а, наоборот, соединил и сблизил их. А, главное, подготовил мировоззренческую почву для рождения и распространения новой, всё объединяющей религии Бога Сына, Христианства. И концом эгоистичных цивилизаций будет, вспомните Откровение, принятие христианства всеми народами Земли. И этот процесс идёт! 
   - Боюсь, что ты выдаёшь желаемое за действительное, - мягко и грустно возразил Пол, - Оглянись вокруг! Разве это похоже на просветление народов христианством? С точностью до наоборот: идёт озверение народов и возвращение в средневековье. Правда, жгут на аутодафе пока не людей, а книги. Но, помяни моё слово, скоро доберутся и до людей. Людоедов книгами не накормишь!
   - Рудольф, мне очень понравилась Ваша гипотеза о прозелитстве ариев среди полудиких древних народов Евразии. А это Ваша догадка, или это научная гипотеза, имеющая под собой исторические документы для её обоснования? - спросил Эрих.
   - Эрих, давай на "ты" для удобства общения. А на брудершафт выпьем чуть позже.
   - Давай! - без зажима согласился отец, и Надю захлестнула очередная волна нежности к этим двум самым дорогим мужчинам на свете.
   - Знал бы ты, дорогой, Пол вот знает, как мне не хватает сейчас нашего мудрого Мартина! Я прочитал по необходимости огромное море исторических статей и документов,  и в голове у меня сейчас полная каша. И уверенно ответить на твой вопрос пока не готов. Может, что-то где-то и прочитал такое. А вот Мартин в истории, как рыба в воде. В его уникальной голове вся история человечества аккуратно разложена по полочкам! И он сейчас моментально перечислил бы тебе все имеющиеся на эту тему статьи. Как осиротела без него кафедра истории, ты даже представить себе не можешь...
    - Зато Варшавскому университету и его студентам крупно повезло, - утешил Пол.
   Мужчины, похоже, накурились и наговорились вдоволь. И Поль вдруг громко сказал:
   - А что, Рудик, не попросить ли внимательно подслушивающую нас Сарочку  спеть нам что-нибудь! Или уже пора ужинать?
   - Ужин ровно через один академический час, - улыбнулся Рудольф, тоже слышавший возню и шёпот девушек в коридорчике. - Сара, ты споёшь нам? Выходите к нам!
   - Ох, вы и надымили! Боюсь, у меня голос сел от такой концентрации никотина!
   Сара ввела за руку смутившуюся Надю в курительную комнату.
   - Ты не рано вскочила? - заволновался отец.
   - Всё хорошо, папа, - по-русски быстро сказала Надя и добавила по-немецки для всех: - Совсем чуть-чуть кружилась голова, но и это уже прошло.
   Все постепенно переместились в огромную гостиную. Рудольф сел за рояль, откинул крышку и, посоветовавшись с Сарой, поставил на подставку ноты. И Сара вдруг запела так, что у Нади мурашки по коже побежали. Ещё и волшебный голос! Новая подруга и будущая мачеха не переставала приятно удивлять. Голос был не очень сильный, не оперный, но с такими завораживающе красивыми восточными обертонами, что показалось: Сара посадила своих слушателей на волшебный летучий корабль и перенесла в библейские пустыни Аравии...
   Но постепенно к Наде вернулась способность видеть и окружающее. И она невольно обратила внимание на то, что Сара поёт и улыбается как бы только её отцу. А уж тот просто ест её глазами! Так откровенно, что Сара даже чуть покраснела. И улыбка её стала вдруг ещё неотразимее и ослепительнее. Настолько, что Надя неожиданно для себя пожалела, что не мужчина...
   А ещё глубоко внутри себя, почти подсознательно, но отчётливо ощутила: будут в жизни ещё и более веские поводы для счастья, но такого сладкого умиротворения, как в этот волшебный  вечер, не будет уже никогда.
   Потом мысли вдруг сделали скачок в сторону ошеломляющего открытия. Уже очевидно, что Сара в Америке обязательно станет её мачехой. Тогда получается, что её развод с Рудольфом будет не фиктивным и временным, а настоящим и навсегда! Надю обдало жаром от головы до ног от этого очевидного обстоятельства. Рудольф с момента развода будет абсолютно свободен от каких-либо обязательств. "Ой, девушка, к этому надо привыкать медленно и постепенно". А сейчас надо привести в чувство этого ошалевшего от счастья сорокалетнего юношу. Всё-таки, она несёт за него ответственность перед мамой и Богом!
   - У них развод фиктивный. На время, - шепнула она ему в самое ухо.
   - Это мы ещё посмотрим! - дерзко ответил юноша, ещё недавно бывший её мудрым и степенным отцом. И нежно-нежно поцеловал Надю в висок...


*                *                *