Конкордатс 25

  Глава 25
   
  В разлуке три четверти горя берёт себе остающийся, уходящий же уносит всего одну четверть.
  Ибн-Хазма
   
Теперь надо бы все разложить по полочкам. Этот клон. Кто он? Как выстроить с ним разговор, если вообще удастся заинтересовать его разговором? Конкордатс начал обдумывать варианты, и тут сон сморил его. Заснул и сразу увидел Алику, словно она там, во сне, ждала, когда он заснет. Какой грустный взгляд! Что-то томило ее. Вот о ком он не успел подумать, и только во сне понял это. Надо подойти... Она вскинула голову, в глазах сияние. Что она усмотрела в нем такого? И тут он понял, что смотрит она не на него - мимо. Обернулся в направление взгляда и увидел звезды! Ну да, она же никогда прежде не видела звезд. Одна из них (кажется, на нее и смотрела Алика) сияла особо ярким и теплым сиянием. 'Планида', - отчего-то догадался Конкордатс. Не о ней ли говорил Троухалик? Путеводная? Он сделал шаг к звезде, но внезапно остановился и обернулся к Алике. Она выглядела спокойной и даже немного отрешенной, словно предоставляя ему самому сделать выбор. В глазах ее блестели... звезды. Целая Вселенная.
   Конкордатс колебался. Он вновь обратился к Планиде, но к своему удивлению не нашел ее среди сияющей россыпи. Сначала его это не испугало: ну куда подевается с безоблачного неба?! Присмотрелся внимательней: нет, не видно! Меж тем, некоторые из звезд, срываясь с небосвода, падали вниз, чертя собой золотые трассы. Тогда он забеспокоился, заволновался: а вдруг и она вот так, когда он обернулся к Алике? С этим беспокойством в душе и проснулся. Проснулся недовольным, с давящим ощущением неизбежности выбора, в условиях, когда неизвестно из чего выбирать.
   Посидев на ложе и окончательно придя в себя, решил идти к клону, не откладывая. Что ж тянуть? Конкордатс не представлял, как станет объясняться, однако не сомневался, что получит то, за чем направляется. Не удастся по-хорошему, значит, придется брать силой. "Я иду за своим", - оправдывал он себя, хотя в глубине души не был уверен, что прав. Но это только укрепляла его решимость.
   Уйти тотчас не удалось. Едва успел искупаться в фонтане, что стало доброй традицией - без этого не начинался день - как на калитке пропели короткую песенку из трех нот колокольчики. Ее песенку. Во двор вошла стройная, легкая Алика.
   - Почему через калитку, почему не перелетела через ограду? - спросил он. Она засмеялась в ответ.
   - Ты купался? В фонтане? Тебе не холодно? - И приглаживая его влажные волосы,   ответила на вопрос. - Ну, вот еще! Летать над оградой - это не поэтично!
   Они расположились на втором уровне беседки за маленьким дощатым столиком, пили чай и болтали о всякой всячине. Слушала она здорово, и Конкордатса все время подмывало приврать, чтобы доставить ей еще большее удовольствие, но он сдерживался. Алика расспрашивала о Троухалике. Удивлялась тому, что никогда не слышала о нем. Видно было, что она уже начала переживать за гнома. Потом поговорили о модераторе. Она улыбнулась и сообщила, что не удивлена тому, что это не мужчина. И вдруг посерьезнела. И главная тема выплеснулась в разговор.
   - Что же дальше, Кони? - спросила она вдруг, - ты собираешься вернуться в прежнюю жизнь? Там тебе было лучше? - Она, наверное, хотела спросить: а как же я? Но промолчала. Впрочем, этот вопрос было не скрыть. Он отразился в ее глазах. И Конкордатс с тоской отметил в них ту же грусть, что и во взгляде Алики из сна. Теперь-то он понимал, почему она была печальна тогда. Он и сам не знал, как обернется дальше. Одно маленькое изменение может привести к огромным последствиям. Вдруг вспомнилась не кстати какая-то кем-то случайно раздавленная бабочка. Что будет после того, как он изменит то, что тяготит его? Поступит иначе… Если погибнет снова, вполне возможно вернется в Сиит, к друзьям, в свой – теперь уже совершенно точно свой – дом. А если вдруг смерть минует его на этот раз? Тогда останется там, где солнце, пусть и словно описанное словами, где синее небо, зеленая трава, войны, пиршества, благородные развлечения и… безусловное подчинение чужой воле, именуемой в просторечье судьбой, а людьми культурными называемое сюжетом? И Конкордатс уже не знал, что для него лучше.
   - Троухалик бегает туда-сюда, - сказал он бодрым голосом, чтобы успокоить ее. - Потому и не успевает надоесть ни там, ни здесь.
   - Ты мне не надоел, - отвечала она слишком серьезно, и это начинало приводить его в уныние. - Ты не Троухалик. Я знаю, если ты уйдешь, то уйдешь навсегда...
   Он сам это чувствовал. И если то, что он делает, связано с его уходом отсюда, как быть с Аликой? Он хотел сказать ей, что многие проблемы, которые сегодня не дают покоя, мучают неизвестностью, завтра решаются сами собой и совершенно неожиданным образом. Но сказать так было бы жестоко.
Что касается его, то он вдруг подумал, что грусть никогда не бывает безысходной или непреходящей. Потеря - это плата за приобретение... Но и об этом не следует говорить с женщиной. Ей ведь не объяснишь, что выбора нет. Что есть дорога, по которой он идет с самого начала, с первого дня здесь. Шаг за шагом. До этого она проходила по знакомой местности, и вокруг были родные лица, но вот уже виднеется околица. Что дальше? Остановиться? Но дорога, которую он выбрал, ведет его к цели. Сойти на обочину? Полежать на травке? Отдохнуть, подумать? Это можно. Однако если размышления затягиваются, то вдруг начинаешь путаться в смысле происходящего. На самом деле, ты идешь или лежишь? Ты уже пришел? Нет, конечно, поваляться приятно, кто спорит. Только...
   - Хочешь, я провожу тебя к брату? - предложила вдруг Алика.
   - А почему бы и нет? - Конкордатс повеселел, потому что этими словами она признала обстоятельства, ведущие его, неоспоримыми, естественными и основополагающими, а, значит, не подлежащими обсуждению, как не подлежит обсуждению очередность времен суток. И ему стало легче оттого, что не придется искать объяснения мотивам: он и сам не мог ничего объяснить даже себе.
   - Допивай чай и пойдем... - весело скомандовал он. - Или ты полетишь?
   - Перестань дразниться, - попросила она.
   Он отловил ее руку, которая, поплескавшись в воздухе, как опадающий в безветрие лист, все-таки была поймана и прижата к губам.
   Они вышли за калитку и долго шли молча. Говорить не хотелось. Пройдя несколько улиц, остановились возле дощатой калитки, на которую Конкордатс никогда не обращал внимания.
   - Ни пуха, - сказала Алика и добавила негромко, - возвращайся, ладно?