Рассказ 19 Незабываемый поход в лес

     Вот оно – лето! Первое лето, первые каникулы, после первого класса. Мы идем в лес за ягодами. Тайный поход организовала соседка Валя Щербакова, та самая Валентина, которая устраивала в сенях своего дома игры и концерты, собирая детвору со всей округи. Четырнадцатилетняя авантюристка, вечно что-то выдумывала, втягивая нас в новые приключения.  Однажды, когда мне ещё было шесть лет, она увезла нас с пятилетнем Витей Галкиным на центральный рынок в Пензу, обещая угощение разными фруктами.

     На рынок я попал впервые и был удивлён россыпью на прилавках различных сладостей. Из всех увиденных сухофруктов я знал только изюм, который мама клала в пироги и ещё финики, нас ими угощали на праздники. Валя быстро рассказала и показала - что, где и как.
- Это урюк, а это курага – вяленый урюк без косточек, а это свежие абрикосы, из которых делают урюк и курагу  – очень сладкие и вкусные фрукты. Радом слива, вишня,  черешня, это вы знаете. Сейчас мы идем вдоль ряда, я буду делать вид, что покупаю фрукты, а вы берите по одной ягодке, как будто пробуете, и, если возьмёте незаметно, то положите в карман и мы пойдем дальше.
         - Я воровать не буду, - заявил я.
         - Это не воровство, здесь разрешают пробовать.

     Мы встали в очередь у прилавка с сухофруктами, и Валя незаметно взяла два сушёных абрикоса и сунула мне в карман.  Я, конечно, покраснел и дрожал от страха.
- Не трясись, - прошептала она и взяла с прилавка курагу.
- Девочка, ты чего тут лазаешь по товару, - заметил продавец – старый узбек в тюбетейке. – Положи на место, воришка.
- Ничего я не ворую, я просто пробую. Я пришла за курагой. Вот у меня и деньги есть, - она откусила кусочек кураги и показала, зажатый в кулаке рубль с мелочью – это были деньги на автобус, на проезд обратно домой.  Галкин в это время положил в карман горсть урюка, и горка сухофруктов на подносе стала рассыпаться, что сразу заметил продавец.
- Ах, вы маленькие воришки! – Закричал старый узбек, - Сейчас в милицию вас сдам.
- Ой, да у вас урюк кислый, даже горький! – громко закричала Валька и, схватив Галкина за руку, побежала прочь. Я, конечно, побежал за ними.

     Мы походили по рынку, на прилавках лежали разные овощи и фрукты. Зелёный лук, картошку, морковь и свеклу нам пробовать не хотелось, а вот вишню и черешню мы попробовали без скандала. Когда надоело нам ходить по рынку, Валентина купила три жаренных пирожка с ливером по сорок копеек. Пирожки были еще теплые, от них шёл аппетитный аромат и мы с удовольствием в один миг не съели, а просто проглотили по вкусному пирожку. Хотелось ещё, но денег у Валентины больше не было. Забегая вперёд, скажу, став постарше, мы с друзьями специально ездили в центр Пензы за пирожками и просто обжирались ими, ведь они стоили после деноминации 1961 года всего по четыре копейки. Сейчас таких пирожков с вкусной ливерной начинкой просто нет, но вкус тех пирожков  я помню до сих пор.

  - Валь, а как ты поедешь домой без денег? – спросил я.
- Не важно, что-нибудь придумаю, - махнула она рукой.
На пирожки Валя потратила все свои деньги – целый рубль и двадцать копеек, как раз столько стоил проезд одного человека на нашем автобусе. А вообще в то время проезд в городском автобусе стоил пятнадцать копеек за одну остановку.
 
На обратном пути нас чуть не высадили из автобуса. При проезде на рынок Валентина заплатила за себя, а мы сошли за маленьких, правда, мне пришлось пригнуться и втянуть голову в плечи, но кондукторша оказалась доброй женщиной и не стала требовать оплаты за меня, а Витька и на самом деле был ещё мал. Когда мы, возвращаясь домой, сели в автобус, кондукторша подошла к нам и грозно спросила:
- Ну, платить будем? Ах, у вас нет денег?!  Коля, останови автобус, зайцев высаживать будем, - грозно закричала кондукторша.
Валентина прижала наши головы к себе и, пустив слезу, запричитала: 
- Тетечка, не выгоняйте нас. У нас и вправду нет денег. Нашу маму увезли в больницу и поэтому мы едем к бабушке в Терновку. Пожалуйста, не выгоняйте нас, - продолжала хныкать Валентина.
Мне было страшно, что нас высадят из автобуса и в то же время смешно от ее артистических способностей. Но Валя ещё крепче прижала мой нос к своей груди, и я только громко сопел.
Кондукторша отстала от нас после того, как вмешались пассажиры и стали укорять её в бессердечии. А после того, как инвалид с костылями и деревянным протезом вместо одной ноги громко и грубо выругался и заявил, что он не для того кровь проливал за советскую власть, чтобы такие бездушные люди выкидывали из автобуса беззащитных детей, кондукторша промямлила:
- Ну, ладно. Пусть едут, - и села на своё кондукторское место.
Так была решена проблема нашего безбилетного проезда.

     Вот и этим ранним утром Валентина придумала очередную авантюру и бросила клич:
         - Кто пойдет со мной в лес за земляникой?!
         - А в какой лес? – спросил Петров, - У «психов» ягод нет, мы были там недавно.
     «У психов» - так мы называли лес, который начинался сразу за аэропортом. В этом лесу была старая психиатрическая лечебница. Родители нас всегда пугали этой «психколонией», чтобы мы туда одни не ходили. Говорили, что больные свободно гуляют по лесу, и нам, при встрече с ними, не поздоровится. Конечно, это было неправдой, просто, нас так предостерегали от самовольного хождения в лес. Лесной массив был огромный, и заблудиться в нём было легко.

     Еще огромнейший лесной массив был за Сурой, но моста через реку не было. Мост был в городе, но это было далеко.
-  Нет, мы пойдём в Еланьский лес. Мы сажали там картошку, маме на работе там участок выделили. Поле рядом с лесом, и я нашла там много земляничных полян. Сейчас самое время собирать ягоду.
- Но это же очень далеко, - возразил Виктор. – Туда надо ехать на автобусе с автовокзала.
- Да, далеко на автобусе до Елани. Так как автобус идет по трассе в сторону Тамбова, а потом поворачивает почти назад на Елань.  Но мы пойдем пешком с другой стороны, напрямую. Через нашу речку, через железную дорогу и через поле с пшеницей. И там будет лес, а село Елань очень далеко, за лесом.
 
     Желание высказали четверо, я, сомневающийся, был пятым. Это были все, кто этим утром собрались у Щербаковых. Мы были все соседи. Валя Галкина, Витя Винокуров (по кличке Хохан), Виктор Петров, хозяйка дома и я – самый младший из всех, потому что Вале Галкиной было десять лет, Виктору Петрову тринадцать, Винокурову девять, организаторше похода четырнадцать, а мне восемь. Три Виктора и две Валентины – вот такая компания собралась в лес по ягоды.
         - Всё! На сборы 20 минут, захватите что-нибудь пожевать, в смысле поесть и посуду для ягод. – Заявила организаторша и  отправила всех по домам.

     Я знал, что меня мама ни за что не отпустит. Поэтому я потихоньку пробрался в дом, но был пойман, когда отрезал кусок черного хлеба.
         - Ты куда это собрался? Хватит таскать хлеб.  Время только восемь часов, сейчас завтракать будем, – попыталась остановить меня мама.
         - Я сейчас! – выпалил я и выскочил из дома с куском хлеба.
На заборе (на штакетнике) висели и грелись на солнышке помытые стеклянные банки, я схватил литровую банку и пулей влетел в дом к Щербаковым. Следом за мной пришла Галкина. Она взглянула на меня и спросила:
- Ты чего, босиком пойдешь?
- Я забыл, но если я сейчас вернусь, то меня мама уже не выпустит из дома.
- Ладно, я сейчас принесу тебе свои старые сандалии, я думаю, они тебе подойдут.
- Зачем мне девчачьи сандалии, я не одену.
- Да они такие же, как и твои, - и Валя убежала за обувью для меня.

     Тем временем все собрались, я померил сандалии. Вроде бы подошли, хотя были немного тесноваты. Валентина взяла какой-то мешочек, положила в его углы по небольшой картофелины и привязала к ним верёвку, так она соорудила заплечный мешок.
        - А теперь давайте сюда свою еду, всё, что принесли. – Она сложила наши сухие пайки в мешок и скомандовала, - Петров, ты самый крепкий, поэтому понесешь нашу еду, и отвечаешь за её сохранность, чтобы в дороге её никто не съел. Обедать будем вместе.
        - Эх, ты! Там мои любимые конфеты, заявил Винокуров.
        - Ничего! Полюбишь мою вареную в мундире картошку с черным хлебом, а конфеты поделим на всех, сказала, как отрубила Валентина. – Ну, всё, пошли!
        - Я терпеть не могу картошку в мундире, - ныл Хохан, но его уже никто не слушал.

     И вот мы пошли в лес, перешли вброд нашу речку, для этого пришлось уйти в сторону от направления нашего похода. Наша улица заканчивается у берега реки. Здесь река не широкая, но глубокая, а в двухстах метрах по течению она делает крутой поворот и, разливаясь шире, бежит по мелководью, шурша мелкой галькой на песчаных отмелях.  Здесь мы и перешли на другой берег и, вспугивая маленьких птичек – песчанок, по зарослям мать-и-мачехи дошли до железной дороги, перешли ее и пошли вдоль Кривого озера. В озере росли желтые кувшинка и белые лилии. Озеро соответствовало своему названию. Оно было относительно неширокое, но длинное и, криво изгибаясь, скрываясь за селом. Село получило своё название по озеру – Кривозерье. Я знал эти места. Мы  часто ходили сюда за лилиями и кувшинками, а ещё за карасями. Здесь ловились крупные золотистые караси. 

     Я не плавал за лилиями и кувшинками. Скажу честно – боялся. Боялся ужей, которые неожиданно выплывали из зарослей камыша и рогоза, боялся подводной растительности, которая цеплялась за ноги. Это всё я испытал, когда первый раз геройски рванул в воду за белыми лилиями, но до лилий не доплыл. Когда ноги стали путаться в длинных водорослях, как в верёвках, я с дрожащими ногами и руками вернулся восвояси.  Так и выскочил из воды без лилий. Обычно за ними плавал мой старший брат Василий. С ним же мы ходили на Кривое озеро за карасями. Мама их жарила нам на большой сковороде целиком, не разрезая на куски. Она просила Василия их усыпить, попросту убить, так как они были очень живучими и по нескольку часов без воды они били хвостами, изгибались и подпрыгивая в тазу. Мама не могла их чистить живыми, она всегда отворачивалась или уходила, когда Вася их усыплял, я тоже на это не смотрел.

     На это озеро мы всегда ходили большой ватагой или со взрослыми парнями, так как кривозёровские подростки постоянно затевали драки и небольшим компаниям и, тем более одиночкам, часто доставалось, если не успевали скрыться восвояси. Когда эта «война» началась, никто не знал, но кулачные бои были всегда и не только у подростков, но и парни воевали постоянно. Скорее всего, из-за девчонок. В Кривозерье была семилетняя школа, а нашей Терновке десятилетка, в которой продолжали учебу много девчат из Кривозерья. Здесь они находили себе парней, это и приводило их земляков к ревности и дракам. Ну, а дурной пример заразителен, поэтому за парнями включались в бои и все, кто помладше, просто так, без причин – за место под солнцем.

     Обойдя озеро, мы оказались перед огромным полем с уже  скошенными посевами. Оно простиралось до самого горизонта, где виднелось темно-зеленое пятно деревьев. Наш путь лежал через это поле. Так как сандалии были низенькими, то высокая стерня врезалась мне в щиколотки ног, и мне было больно, я старался наступать на кочки, которые разваливались, и земля попадала мне в обувь. Сандалии становились мне совсем тесными. Я часто стал останавливаться, чтобы вытряхнуть землю из сандалий, и это всем не нравилось, они перестали меня ждать, и мне приходилось бегом догонять нашу команду. Я думал, что у этого поле никогда не покажется край и мои мучения никогда не закончатся, но я молча переносил и боль, и усталость.

     Первым стал сдавать Винокуров Витька по кличке Хохан. Когда мы подошли к первым деревьям, думая, что это лес, а оказалось, что это всего лишь лесозащитная полоса, а за ней до самого горизонта простиралось пшеничное поле. Хохан сел на поваленное дерево и заявил:
         - Всё, я дальше не пойду. Слушай, Валюха, ты говорила, пройдем через речку, железную дорогу, большое поле, а там увидим лес. Ну, и где этот лес? Дальше опять поле, и ему не видно конца.
         - А ты видел там пшеницу, о которой я говорила? На том поле были какие-то корма для коров, и их уже скосили, а вот пшеничное поле.
         - Да мы уже километров пять прошли.
         - И как же ты определил эти пять километров, - спросил Петров
         - У нас от дома до аэропорта три километра, все это знают, а я уже три раза ходил пешком смотреть на самолеты и могу сравнить с сегодняшним походом. Да мне, если надо, папа принесет целый ящик любых ягод, если захочу. Зачем я только с вами попёрся?!
         - Ну, вот что, - заявила старшая Валентина, - Тебя силой никто за собой не тащил. Ты можешь возвращаться восвояси, и пусть твой папа ворует в своем ларьке для тебя ящиками любые ягоды. А у нас у троих нет пап, и у Виктора отец не торгует фруктами, поэтому мы пойдем за земляникой и ныть не будем. Пошли, ребята!
         - Да я, не ною, и мой папа не ворует.
         - Конечно, он просто честно обвешивает всех покупателей в своем ларьке, - сказал Петров и пнул под зад Хохана со словами «иди со всеми и не ной». Дальше Хохан ковылял молча.

     В поле оказалась не пшеница, а рожь. Это поле простиралось до самого горизонта, все уже начали уставать, так как мы пробирались напрямую по ржи и ее колючие колосья больно хлестали нас по голым рукам.  Когда мы выходили из дома, солнце светило нам в затылок,  шли мы всегда на запад, и теперь солнце жгло нам левую щеку и ухо. Значит, мы идем уже часа три, не меньше. Часов ни у кого не было, да и зачем они нам. Но вот вновь вдали показались деревья, это добавило нам сил, и мы ещё ускорили шаг и почти бежали, раздвигая руками колючие колосья ржи.

     Как же мы были разочарованы, когда подошли ближе к заветным деревьям – это снова оказалась лесополоса. Здесь уже все набросились на Валентину – «Ты куда нас ведешь? Где твой обещанный лес с ягодами?». Все просто упали без сил на траву в тени деревьев. Валя казалась растерянной и испуганной. Она повернулась и прошла сквозь лесополосу, продираясь через колючий кустарник. И вдруг она тихо сказала:
        - Ой, лес. Вот он лес, – и уже очень громко, - Ребята, мы пришли, лес рядом!
Все недоверчиво переглянулись и кто-то обречённо прошептал: - «Обманывает, точно обманывает».
- Да встаньте вы, идите сюда.
Мы нехотя поднялись, ноги «гудели» от усталости, да и лезть через колючий кустарник не очень хотелось. Встав на ноги, я почувствовал, что сандалии мне не просто жмут, как будто вросли в мои костлявые ноги. Было больно, словно они стали на размер меньше или ноги растолстели.  Мы вышли из лесополосы, перед нами снова скошенное поле, но гораздо меньше, чем предыдущие и за ним был действительно лес.

     Бежать мы уже не могли, а я, вообще, еле передвигал ноги. Сандалии жали так, что хотелось их немедленно снять, но впереди была колючая стерня от скошенного сена. Сено еще не убрали и его параллельные валки лежали по всему полю. Неожиданно поле закончилось, перед нами был неглубокий овражек, а за ним картофельное поле и лес.
- Ну вот, я же говорила наши картофельные огороды рядом с лесом. – Радостно произнесла Валентина.
- Слушай, Валь, а как ты узнала про прямой путь от Терновки к лесу? – спросила Валя Галкина.
- Очень просто. Когда мы приехали на поле, я, стоя в кузове грузовика, залезла на мешки с картошкой и сверху смотрела по сторонам. Шофёр, засмеялся и сказал, что дом свой отсюда я не увижу, но смотрю правильно, наша Терновка именно в той стороне, куда я смотрю и если идти прямиком, то будет гораздо ближе, чем ехали. Если пройти не сворачивая через поля, то за речкой можно увидеть Терновку.

     Пройдя овражек и картофельное поле, и, оказавшись на опушке леса, мы просто упали на мягкую траву. Сбросив сандалии, я почувствовал, как тепло от моих натертых ступней разливается по всему телу. Тень от высоких деревьев укрывала от палящего солнца, я лежал будто на мягкой постели, вдыхая аромат разнотравья, смотрел в неимоверно голубое небо с громаднейшими кучевыми облаками и слушал симфонию стрекота кузнечиков, сливающимся с пением птиц. А вокруг просто бурлили жизнь – летали бабочки и стрекозы, шныряли муравьи и различные жучки и букашки, ползали божьи коровки, прыгали кузнечики, летали огромные шмели. Я любил наблюдать за различной живностью в траве, но такого буйства природы никогда не видел. Хотелось лежать и наблюдать за этой интересной жизнью, но вновь прозвучал командирский клич Валентины – «Всё, пошли!».

     Сандалии одеть я не смог, казалось, что они стали ещё на два размера меньше. Я скрепил их между собой застежками и повесил на своё худощавое плечо, освобождая руку, чтобы было чем рвать ягоды, так как во второй руке у меня была стеклянная банка. Проходя вдоль опушки леса, мы были поражены разноцветьем различных бабочек. Я просто ахнул, когда увидел порхающих над одним из цветущих кустов темных, почти черных с синим отливом бабочек размером с мою ладонь. Такую красоту я увидел впервые и больше в жизни никогда не встречал, если только через много-много лет на выставке в засушенном виде, под стеклом.

     Засмотревшись на бабочек, я не заметил, что все уже вприсядку собирают ягоды. Я догнал ребят, они шли по узкой ложбинке, где под каждым листочком алели ягоды земляники. Обогнать я их не мог, меня просто остановили, а с боков ягод не было. Четверо заняли всю ширину ягодной ложбины, и мне пришлось идти за ними и довольствоваться пропущенными  и скрытыми под листочками ягодами. Земляника была ароматная, так и просилась в рот. Съев несколько ягод, я стал собирать их в банку.

     Вскоре ложбинка, заросшая земляникой, закончилась, и мы углубились в лес в поисках земляничной поляны. Валентина продолжала командовать:
- Не отставать! По сторонам не расходиться! Всем быть рядом, чтобы не заблудиться.
- Послушай, командирша, не пора ли нам перекусить, что-то есть захотелось, - произнес Виктор Петров и решительно снял с плеч мешок с припасами.
- Я не против, давайте поедим, - произнесла Валентина. – Вон небольшая полянка, там и присядем.
     После этих слов я почувствовал такой голод, что даже затошнило. Я ведь убежал без завтрака, и те десяток ягод, которые я съел, вызвали такой аппетит, что я готов был проглотить что угодно. Солнце стояло высоко в небе, и было понятно, что время давно перевалило за полдень.
     Аппетит разыгрался не только у меня,  Хохан глотал картошку, не очищая от кожуры, да еще с зеленым луком. Выходило, что терпеть картофельный обед он может. Наскоро перекусив, мы снова стали собирать ягоды. Теперь я ползал на коленях по своей делянке на большой поляне с земляникой.
 
     С одной полянки мы переходили на другую и, наконец, моя банка наполнилась до краёв. И все уже устали ползать по траве, и решили возвращаться домой.  Немного поплутав мы всё же вышли на опушку леса, правда, гораздо дальше от того места, где заходили в лес. Я обрадовался тому, что под ногами была мягкая зеленая луговина, и нам не пришлось идти по острой стерне, ведь я был босиком. Сандалии одеть я уже не смог и нёс их на плече.

     Дорога домой оказалась гораздо короче. Усталость как рукой сняло, было весело, Петров постоянно отпускал какие-то шутки, все смеялись. Так незаметно мы прошли и лесозащитные полосы и бескрайнее поле, и подошли к последнему полю перед Кривым озером, а за ним уже железная дорога, наша речка и наша улица, которая упирается в берег реки.

     В отличие от других, я не ел ягоды из своей банки, решил принести их домой, чтобы задобрить маму. Я понимал, что убежал из дома тайно, и меня явно ищут. Вот принесу целую банку земляники и мне всё проститься. Я представлял, как мама будет ругать меня, и плакать, а я налью ей чаю и насыплю в него ароматные ягоды земляники, и мама улыбнется.  Когда мы возвращались домой, оба Виктора очень быстро съели свои ягоды, и только девчонки и я несли домой свою добычу. Хохан смеялся – «Что ты облизываешься, а не ешь свои ягоды, слюньки-то текут?»  Я, молча, спрятал банку за пазуху и снаружи держал ее рукой, чтобы не выскочила.

     Мои мысли прервала колкая стерня скошенного сена. Идти босиком было просто невозможно. Я стал выбирать место, куда поставить ногу, чтобы не наколоть, и, в результате, стал отставать. Вдруг, я услышал, как Виктор Петров громко сказал:
         - Смотрите вон там, вдалеке, большая компания парней, по-моему, они из Кривозерья. Ребята, нам с ними не справиться, их два десятка – не меньше. Давайте прибавим ходу!
И все ускорили свой шаг, а я все ещё выбирал – куда поставить ногу.
         - Ты чего? – Закричала Валентина, - хочешь пасть смертью храбрых? Бегом давай, они уже вон бегут нам наперерез.
И я рванул, за своей компанией, не смотря на колкость стерни. Мы бежали к озеру, зная – там наше спасение.  Наши преследователи бежали наперерез и, если мы первыми добежим до озера, то им придется его переплывать или обегать вокруг него, но это будет уже у нас за спиной. А за озером, мы пересечём железнодорожную насыпь, а там недалеко и наша речка и явно будет много наших ребят на реке.

     Я бежал ничего не не чувствуя ног, но не отставал. Опомнился я только тогда, когда из под моей рубашки выскочила банка с ягодами, и они разлетелись по стерне. Я встал как вкопанный. Но Петров закричал:
         - Не отставай, всё равно не соберёшь!
     И я побежал, не подобрав даже банку.  Обидно было до слез. Сам не ел, донёс почти до дома, и всё зря. Остановились мы отдышаться только тогда, когда пробежав за озером целый километр вдоль железной дороги. Кривозёровская банда подростков остановилась далеко от нас, поняв, что мы почти на своей территории и нас не догнать.   Перед нами был небольшой тоннель под железной дорогой, где бежал широкий ручей из Кривого озера и впадал в нашу речку.
 
     Все сели отдохнуть на бетонные выступы тоннеля, опустив ноги в журчащую воду, причем не разуваясь. Мы тяжело дышали. Марафонская пробежка давала о себе знать. И вдруг, Валя Галкина спросила меня дрожащим голосом:
         - А где мои сандалии?
     И вот здесь я только заметил, что сандалий-то на моём плече нет. Я пожал плечами, а все захохотали – «ты радуйся, что он сам себя не потерял – Маша-растеряша» - и продолжали смеяться. Валя сначала чуть не заплакала, её всхлипывание носом перешли в смех. Мне почему-то тоже стало смешно, и я захохотал вместе со всеми. Смеялись мы долго и, если бы не журчащая вода под ногами, то мы со смеху просто катались бы по земле.

     Сейчас мне понятно, что тот смех был вызван нервным стрессом, изнуряющим бегом от возможной опасности и благополучным спасением в итоге.
     Переходя вброд речку, мы заметили, что на реке уже никого нет, так как уже близился вечер, да и солнце шло к закату. Мы шли по улице и встречные пацаны, смотрели на нас, как на призраков. Кто-то крикнул:
- Смотрите, а с ними утопленник идет.
Я не понял про кого это… Догадался только тогда, когда из дома шатающейся походкой и вся в слезах, вышла мама. Молва о моём возвращении уже опередила меня. Мама вышла, прикрывая рот рукой, и простонала: - «Где же ты, негодник, был? ». Она сначала прижала меня к себе, а затем, взяв меня за ухо, как нашкодившего котенка, повела домой. Дома меня ждал угол. 

     Я не  плакал и не просил прощения, а мама, поставив меня на кухне в угол, сказала:
- Будешь стоять до утра. К утру, я думаю, ты поймешь, почему ты наказан.
     Стоять, уткнувшись носом в угол, мне было очень плохо. Я просто валился с ног от усталости и голода, ступни мои просто горели. Улучив момент, сестра Татьяна сунула мне в руку кусок белого хлеба, со словами - «спрячь, потом съешь» и отскочила, так как на кухню вернулась мама.
- Не скачи здесь. А то и тебя рядом поставлю, не посмотрю, что ты уже большая.
- Мам, но мы даже не знаем, где он был и что случилось.
- Какая разница «где был», главное не утонул, а остальное я знать не хочу.
- Мам, ну, прости его, он же голодный, целый день ничего не ел.
- А о нас он подумал? А я что-нибудь ела за целый день? Вот, пусть постоит до утра, а там посмотрим. Иди спать, нечего здесь дежурить, защитница. – Мама решительно прогнала Татьяну с кухни.

     Мама никогда меня так не наказывала, Илью в угол ставила часто, а я был более послушным, и самое большое наказание для меня было – это несколько ударов полотенцем по спине или по заднице, когда разнимала нашу драку с Ильёй. Полотенцем! – Ха-ха… - смешно – им даже и муху она бы не убила.
 
     Подрастая, Илья становился задиристым по каждому поводу. Его просто бесило то, что он был младшим в семье, и, как ему казалось, им все командуют, а он это терпеть не мог. Он все больше становился капризным и завистливым по разным причинам – кому-то что-то купили, а ему нет, его наказали строже, чем меня, его поругали в присутствии братьев и тому подобное. Ему казалось, что меня любят больше чем его, и все это вызывало в нём не просто обиду, а сразу грубость, на которую он ждал моей реакции, чтобы сразу наброситься с кулаками.
Я с ним не дрался, я просто всегда старался обхватить его  руками со спины и держать зажатым до тех пор, пока он не устанет и не успокоится. Но чтобы зажать его в кольцо, приходилось долго с ним бороться, а это было трудно, он, всё-таки рос крепышом, к тому же, в отличие от меня, он без разбору всегда махал кулаками. Вот и сегодня, он выйдя на кухню, сначала построил рожицы, а затем ударил меня ногой под зад. В ответ я ничего не успел сделать, зашла мама и, сказав, что она сейчас найдет для него другой угол, увела Илью с кухни.

     Уже давно стемнело, наступила ночь, я, совсем обессилев, опустился на колени и присел на пятки, лбом уткнувшись в угол, я думал о том, что мама никогда не проявляла такую жестокость, и никогда не наказывала никого так долго. Мои мысли прервала Татьяна, она вновь потихоньку подошла ко мне и дала кружку молока с хлебом.
         - На, ешь! – Зашептала она, - Только тихо, боюсь, что мама не спит. Она немного утихла, а то весь вечер потихоньку плакала.
         - Тась, а почему она плачет?
         - Когда утром тебя стали искать, маме кто-то сказал, что видели тебя на речке и все подумали, что ты утонул. Парни ныряли, искали тебя, но всё без толку. Там, около кручи, на повороте, большая глубина, и водоворот, как в омуте. А после обеда мужики прошли всю речку с сетью. Маме было плохо так, что она теряла сознание. А ты спрашиваешь – «почему?»  А я теперь знаю, мне Валя–соседка всё рассказала. И про лес с ягодами, и про  парней кривозёровских, и про то, как ты ягоды маме нёс, да не донёс. Я маме всё это рассказала.
         - Опять ты здесь! Ах, ты защитница… - мы не услышали, как в темноте подошла мама и вновь прогнала Татьяну, - а ты чего уселся? А ну-ка встань, тебе никто не разрешал садиться. Ты наказан, и будешь стоять до утра.

     Я встал, и тихонько заплакал. Нет, не от обиды, мне было жалко маму. Я повернулся к ней, встал на колени, прижался к её ногам и прошептал, дрожа от слез:
         - Мама прости меня, я всё понял…
Мама прижала меня к себе и долго целовала мою голову.
         - Ладно, иди, спи, утро вечера мудренее.
     Я упал в постель, как убитый и, засыпая, продолжал всхлипывать, но уже с каким-то чувством нежности и радости, а мама сидела на крою моей постели и гладила меня по голове.


    Примечание: Все события – это воспоминания из моего детства. Имена и фамилии подлинные.
    Продолжение следует.