Князь Иван II Иванович Красный глава 4

Глава 4 - После пожара

Испокон москвичек можно
По нарядам узнавать.
Отличить совсем не сложно,
Например, Рязань назвать.

Расписные сарафаны,
И танцуют лишь кадриль.
И жеманны, и желанны,
Смех задорный, это стиль.

Ну а ныне все, как словно
Вдруг в монахини и враз.
Улыбаться, так условно
И прикид не на показ.

Отошла болезнь чумная,
Оправляться стал народ.
Хлеб пошёл от урожая,
Стал кормить и огород.

Возросли запасы рыбы,
Солонины, туш мясных …
И пожар. … Вся жизнь на дыбы
Для Москвы в дни роковых.

Всё слизнул неудержимо
И не только терема.
Все склады непоправимо
Превращались в холм дерьма.

И сушильни, и конюшни
С обитателями их,
Все теперь уже ненужны,
Не осталось никаких.

Хоть казна была пустая,
Но загашник всё же был.
Кто богаче, не страдая
Сам строительство открыл.

Вельяминов самый первый
Стал доламывать свой дом.
Посчитав, что случай верный
Не просить других о том.

Понавёз на место срубы,
Припасённые отцом.
Не абы, какие кубы,
Кондо сделаны тайком.

Заготовка шла в июне,
В полнолуние опять.
Что грибок при полнолунье
Не живёт, чтоб проявлять.

Очищают всё до кондо,
Тонкий слой защиты часть.
И два года не для понта
Держат их, чтоб дальше класть.

И смолой идёт пропитка.
Красный цвет бревно берёт.
И товарный вид – визитка
Обеспечивает взлёт.

У других бояр попроще,
Без разбору брали лес.
Взят зимой, доставить проще,
Лошадь, дровни без чудес.

А вот все простолюдины …
Не до жиру, … как-то так.
Цены на торгах зверины,
Неподъёмные никак.

И пришлось им подряжаться
Большим людям помогать.
Чтоб отходами разжиться
И из них жильё собрать.


Босоволков по-хозяйски
Днями стройку опекал.
Новый тысяцкий по-царски
Не ругал, совет давал.

А следил он за разметкой,
Как-никак, а всё же Кремль.
Всем хотелось в центр соседкой,
Ближе к князю была цель.

Видя всё ж самоуправство,
Моментально присекал.
Он терпеть не мог лукавство,
Мзду любую отвергал.

К Вельяминову однажды,
Тот дом старый разбирал,
Подошёл, спросил аж дважды:
- «На дворец кондо собрал?»

Вельяминов взгляд угрюмый
Бросив, тихо пробубнил:
- «Как у всех и без безумий,
Только то, что учредил».

- «Да ни как у всех я вижу,
Лесу-то вон приволок.
Пол-Кремля, как нуворишу,
Взялся сделать, как бы впрок?»

- «Како-о пол-Кремля, однако» -
Стал оправдываться он:
- «Летний верх жильё двояко,
Там зимой жить закидон».

- «Но расчистил уже место.
Не торопишься ли, пёс?»
И ушёл, вдогонку вместо
Добрых слов лишь брань понёс.

Про себя бранился долго,
Распирала его злость.
Жизнь отравлена надолго,
Босоволков в горле кость.


Хоть времянка, но хоромы,
Сам дворец был повреждён,
Не по-княжески и скромны,
Князь Иван был принуждён.

Вёл приёмы ежедневно,
Челобитчиков встречал.
В основном бояре гневно …
Неразумным отвечал.

Только князь освободился,
Босоволков подошёл:
- «С Вельяминовым сцепился,
С полчаса, как отошёл.

Не по чину я считаю
Терем кондовый рубить.
Рядом с княжеским, я знаю
Можно делу навредить.

Пусть с боярами другими
Ставит дом свой в один ряд.
И живёт так вместе с ними,
Да не лишний и пригляд»

Иван хитро улыбнулся:
- «Нешто сам решил занять?»
- «Государь, я не рехнулся,
Мне не надо объяснять.

Вот Алексий, наш Владыка,
Молвил, как митрополит,
Что Москва пусть многолика,
Здесь его душа сидит.

От лукавого дебаты,
В Кремле надо поселить.
Митрополичьи палаты
Рядом с вами возродить».

- «Дело молвишь, одобряю» -
И Иван взял за рукав:
- «И княгиня, размышляю,
Охладит братишкин нрав.


А сам где же поселишься?»
- «За конюшенным двором.
Ты конечно удивишься,
На задках мой будет дом».

- «Хорошо! Иди, всё ясно.
Опосля поговорим».
Но Андрей изрёк не властно:
- «Есть ещё один экстрим.

А вдову Семёна Марью
Куда будем расселять?»
- «Да-а, столкнулась тоже с гарью …
Не спонтанно же решать.

Ты ступай, потом решим всё,
Время есть, не убежит.
И пойми, что мы не злимся …».
Стало ясно, князь спешит.
 
Князь Иван, как бы случайно,
Завёл с Шурой разговор:
- «Брат твой, скромно изначально,
Строить начал терем – двор.

И причём на лобном месте,
Там, где будет наш дворец.
Босоволков в этом жесте
Усмотрел разгул вконец.

Потому без лишней страсти,
Приказал всё там убрать.
Варианты дал отчасти,
Где мог строиться начать».
Шура выслушала князя
И не стала защищать.
Не по чину к князю влазя,
Мол, к тому же и стращать.

Всё же высказала мнение,
Но совсем другой вопрос,
Говоря: «Есть сожаление,
Что возник, с пожаром врос.

Не должны жить три княгини
Во дворце, где живёт князь.
Марье, как вдове, отныне
С братом мужа жить, есть грязь.

Твою мачеху Ульяну
Калита в утеху взял.
Твоему отцу смутьяну
Наплевать раз он увял.
 
Терем им отдай на Пресне.
Речка всё же, пусть живут.
Будут счастливы, как в песне,
Жизнь нормально проведут».

- «Предложение принимаю» -
И Иван жену обнял:
- «Я Владыке полагаю
Рассказать, чтоб нас понял».

Монастырь Богоявленский
Вскоре князя принимал.
И Алексий ранг вселенский,
Цель визита понимал.
Сели в трапезной конечно.
Князь подробно рассказал
О заботах, не беспечно,
О княгинях всё сказал.

И Владыка улыбнулся:
- «Вот и знай, когда найдёшь.
Вроде горе, … оглянулся,
Счастье вот оно, не ждёшь.

Прежний тысяцкий чрезмерно
Был наказан, притеснён.
И вдова, поди, наверно
Посчитала, ранг учтён.

Но пожар свои поправки
Внёс, сказав кому, где жить.
Ни какой тебе отставки
И нельзя не оценить».

- «Марья будет жить в обиде …» -
С долей грусти вдруг Иван.
- «Рано ты о панихиде
Ты же князь, не басурман.

Встреться с ней в уединении,
Побеседуй по душам» -
И Владыка во спасении
Крест поднёс к его устам.

Возвращаясь от Владыки
Иван, молча, размышлял:
- «Он не знал все закавыки,
Потому и рассуждал.

В свои двадцать шесть от роду
Марье дашь все пятьдесят.
Отощала тут же сходу,
Глаза тусклы, не блестят.

Присутулилась немного,
Цвет лица совсем поблек.
На всё смотрит очень строго,
Изменился человек.


Иссекли лицо морщины,
Словно ряской из болот.
Нет молоденькой дивчины,
Есть совсем наоборот.
 
Для кого ей жить, не знала
А была одна, как перст.
Есть в Твери родня, слыхала,
Но давно поставлен крест.

Разве могут отказаться
Их князья от тех земель,
Что смогли ей и достаться
По наследству, как артель.

И земель не близких даже,
Новгородский, костромских.
Управляющих при стаже
Там посадят из своих.

А узнаешь, будет поздно.
Выход только воевать?»
И Ивану стало тошно
Даже в мыслях обсуждать.

Хоть скаредность была чуждой,
Князь не мог даже на миг
Вдруг втемяшить, стала нужной,
С роднёй нужно без интриг.

Как лицо окаменело,
Он не мог это забыть.
Горе всех тогда задело,
Брат Семён решил убыть.
Разговор всё ж состоялся,
Князь не мог сидеть и ждать.
Молвить остро затруднялся,
Лишь намёком обсуждать.

Марья, в общем-то, молчала,
Шла беседа ни о чём.
О здоровии сначала,
Остальное не причём.

Шура вроде по-простому,
Учинила свой допрос:
- «Из Твери по-деловому
К тебе ездят. Что за спрос?»

Взгляд с прищуром раздражённый
Не скрывала неприязнь:
- «Куш тебе определённый,
Родила у них боязнь?

Что не так распорядишься.
Треть Москвы твои. Не так?
А Коломна? Не боишься
Земляков твоих атак».

А Мария  отвращение
И не прятала в ответ.
Но смолчала, хоть смущение
И возникло от сует.

Но княгиня продолжала:
- «Вдовствовать вообще не мёд.
Что Семён оставил, знала …
Утешение, … не лёд».

Марья глянула устало,
Не ответив, не сказав,
Вдруг к Ивану, а достало,
Повернулась, прежней став.

- «Муж наследника желая,
Потому так завещал» -
И Мария точно зная:
- «Он его же защищал.


Но наследника не стало,
Мне-то всё это зачем?
Отпишу вам, что смущало,
Ты владей по праву всем».

Шура с кресла аж вскочила:
- «Молодец! Давно бы так».
Точно лично получила
Всё из этих передряг.

То ли в шутку, то ль взаправду
Князь ей пальцем погрозил.
И сказал: «Нельзя неправду
Выдать, как уговорил.

Есть у брата завещание,
Мы не вправе нарушать.
Лишь Владыка отрицание
Волен и не отвергать».

- «Ты ж Великий князь, однако» -
Бросила жена в сердцах:
- «И идти к Владыке яко
За советом, как монах?

Уважай своё решение
Делай так, как сам решил,
А не клянчи разрешение,
Ведь Владыка не просил».

- «Я ему сама сказала,
Что наследство мне во вред.
Что раздор внесёт сначала,
А затем немало бед.

Отказалась от наследства,
Отказалась строить дом.
Не имею ныне средства
Строить, кстати, дом притом».

И Мария встала тихо,
Не простившись, вышла вон.
Для сидевших было лихо,
Соблюла-таки канон.


- «Осторожный, очень скрытный
Не такой, как Феогност» -
Князь подумал: «Самобытный
И видать совсем не прост.

Почему при личной встрече
Об отказе не сказал?
А ведь знал, и нет и речи,
Зря Марию упрекал».

И Иван понял, не просто
В роль Великого входить.
Раз наверно девяносто
Призывал не подводить.

В одном месте дотронулся,
А в другом уже гремит.
Со слугой соприкоснулся,
Полдворца о том твердит.

Сколько служат там народу:
И боярин, и холоп,
И постельничьи в угоду,
И дворянский мизантроп.
 
Здесь дружинники на службе,
Стольник, чашечник, звонарь.
Точно жёлуди на дубе,
Тыщи две их, князь главарь.

Козни княжеских соседей,
Дел боярских пересмотр,
К ним обиды без трагедий
Всё же требуют досмотр.
А ещё Орда, пусть тихо,
Всё же надо угождать.
Доводить даже до чиха
Воздержаться, надо знать.

Всё же главное, как раньше,
Соблюсти при этом честь
Ну, а как пойдёт всё дальше,
Знает Бог и сказ тут весь.

Княжить оказалось скучно,
Хоть забот невпроворот.
Перестал смеяться звучно,
От боярынь отворот.

И усталость стала чаще,
И раздумья всё гнетут.
Без друзей не стало слаще …
Когда нет, не оторвут.

Были б живы оба брата
И отец, и Феогност
Жизнь была б не угловата
Не летела б псу под хвост.

А сейчас все любят князя,
Но у каждого свой счёт.
Лицемерие вылазя
Ищет выгоду, расчёт.

И бежал Иван по жизни
Ровно конь в узде без шор.
Хоть желания бескорыстны,
Не обласкан до сих пор.

После гибели Семёна
Новгород к Москве остыл.
И в Сарае под знамёна
Хан не встал, а распри скрыл.

Чтоб с Литвою замириться,
Замуж дочь свою отдал.
Гедимин не стал таиться,
Предпочтение внуку дал.


У княжон судьба такая
Всех замужеством мирить.
Вот и Фаня не другая,
Согласилась в Вильно жить.

Но надолго ли всё это.
Возьми Тверь, опять мятеж?
Год назад примерно где-то
Перешли черту-рубеж.
 
И епископа Романа
Вдруг спровадили в Царьград.
Митрополию и сана
Добиваться, Рома рад.

Там с Алексием схлестнулся,
Претендент не по зубам.
Так ни с чем в Тверь и вернулся.
В сраме том виновен сам.

Слабодушие же князя
Им хотелось ощутить.
И Иван, чтобы проказа
Сделал всё, чтоб не пустить.

Сам Иван конечно чуя,
Что во многом, правда, слаб.
Никогда, хоть заколдуя,
Не признался бы, что раб.

Он корил себя за это,
Что по возрасту в расцвет
Он не может без совета
Говорить, хотя бы нет.
                Духовник был у Ивана
Старый поп, зовут Акинф.
Умный даже не для сана,
К покаяниям, как скиф.
 
Он одно твердил: «Мир разный.
Раз не видишь, то живёшь
Жизнью не однообразной,
Но своей – гуляешь, жрёшь.

Как постигнешь сие полно,
То придёт к тебе и скорбь
Натурально, не условно …
Будь готов  увидеть кровь».

Что сказать ему на это
Иван толком и не знал.
Философствовать про где-то
Не умел и не желал.

- «Как вести себя с врагами?» -
Он был вынужден спросить:
- «Тебя бьют, а ты с цветами?
Как при этом поступить?»

- «Иоанна Златоуста
Я советую читать.
Не давай гордыне спуска,
Говорит, умей прощать» -

И Акинф так откровенно,
Даже голос задрожал,
Говоря: «Одновременно
Понял он, что избежал …»
Все ремесленные люди
Берегли свой инструмент.
На пожаре и в приблуде
Различали, кто клиент.

Важно было не расстаться,
Кто работу им давал.
От пилы как отказаться?
И топор не нелегал.

Здесь скобели, резцы, свёрла,
Долото для всех пород.
Как объятия распростёрла:
Гвозди, скобы, прочий сброд.

Кто по дереву способный,
Две профессии у них.
Плотник – зодчему подобный,
Столяр – мастер для крутых.

Если промысел твой личный,
То сырьё твоё, вот так.
Если он ещё публичный,
Абы что уже никак.

Клён и ясень для посуды,
А для кадок ель и дуб.
Липа – где нужны причуды,
Роспись с дерева, трезуб.

Для работы необычной
Привозной был материал.
С зоны очень непривычной,
А порой и нелегал.

Тис, самшит, каштан и пихта,
Кедр и лиственница, бук,
Представители реликта.
На вес золота бамбук.

Босоволков занимался
Реставрацией дворцов.
Сам искал, не зря старался,
Найти нужных молодцов.


Всех умельцев призвал сразу
Княжеский дворец поднять.
Имена их всех от сглазу
В свёрток внёс, чтоб отмечать.

Сам следил и самолично
За работой наблюдал.
Вёл подённый вклад и лично
Отличившихся ласкал.

А все плотники отсюда
Шли работать на Подол.
Там искусникам без блуда
Избы ладить, как бы долг.
 
И рубить в обло привычней,
С зубом в лапу вариант.
Избы стали необычней
Тех сгоревших не гарант.

Алексей решил пораньше
Вельяминову сказать
О решении князя дальше
Этих мест не занимать.

В череде забот на стройке
О Василии забыл.
Только к вечеру на мойке
Вспомнив, тут же и прибыл.

Вельяминов в это время
Часы даром не терял.
Заводные точно семя
Он в фундамент примерял.
Поодаль возле колодца
Банька срублена и дым.
Сквозь тесовины уродца
Виден был почти живым.

Эти временные баньки
Раздербанили весь Кремль.
Вода рядом, у делянки
Мойся ежели не лень.

С окончанием работы
Как не смыть всю пыль и грязь.
Вот и млеют без заботы
Вечерами точно князь.

Подойдя, спросил с издёвкой:
- «Не боишься, вдруг пожар?»
И намёк с мотивировкой
Вельямина бросил в жар.

Слухи по Москве ходили,
Что пожар, это поджёг.
Месть Ивану, что лишили
Привилегий, всё ж зятёк.

- «За своё опять принялся?» -
Злобой просто исходил.
- «Ты про что? С чего замялся?» -
Удивлённо, как съязвил:

- «Правда, вылезла наружу?
Я про баньку лишь спросил»
- «Не про баньку! Я же вижу!» -
Прокричал, что было сил;

- «Ты ж меня винишь проклятый
Будто я весь Кремль поджёг.
Клевета! Ко мне предвзятый
Не докажешь, кто всё сжёг!».

Алексей не отозвался
На его истошный крик.
Стал смотреть, а не совался,
Что привёз под дом штрафник.


- «Ишь вон заготовил сколько» -
Вроде сам себе сказал:
- «Пол-Кремля, да и не только,
Весь Посад своим избрал.

А пластин, пластин-то … горы».
Сел на корточки смотреть.
Свежеструганные споры
Была кровлей разуметь.

Эти с дерева чешуйки,
Клались кровлею внахлёст.
Всё вручную, как шкатулки,
Но размер намного вёрст.
 
- «Хороши! Нет слов конечно.
Всё ж осина кровле клад.
Не коробится извечно,
Держит дождь и снегопад» -

Произнёс как бы вставая:
- «Но ничто она с огнём.
Как костру растопка, зная
Быть на стрёме ночью, днём.

А на кой тебе-то столько?
У тебя ж и старой воз.
Подгорела малость только,
Замени и весь вопрос».

- «Ты опять?!» - и снова злоба.
- «Что опять! Ты про навет?
Ты врубись Василий снова,
Все сгорели, а ты нет.
И дивится люд московский,
Как огонь тебя простил.
Всех спалил пожар бесовский,
Как его ты не пустил».

Вельяминов на пределе
Красный весь стоял, как бык.
Всё кипело в его теле,
Издавал то стон, толь рык.

Он порой на Алексея
С кулаками был готов.
Ненавидел цепенея,
Словно в трансе, нету слов.

- «Потому дом всех целее» -
Как сквозь зубы прошептал:
- «Что обслуга всех умнее
И никто не убежал.

В каждой комнате по бочке
И с водой, не просто так.
По метёлке в уголочке
И лопаты как-никак.

И когда пожар начался,
Все стояли на местах.
Лишь огонь, где появлялся,
Сбили и не впопыхах.

Если б тысяцким остался,
Я б пожар не допустил.
И ничуть не сомневался,
Воду каждый упустил».

Он удар нанёс хороший,
Босоволков помутнел.
Посмотрел, с какой тот рожей
Наслаждался, что уел.

- «Вовремя убрал хоромы,
Я бы сам под корень снёс.
Основания весомы …»
- «Ты в ответ туфту понёс?


Это что за основания?
Обосрался – не блефуй.
Князь даёт мне указания,
Что да, как и где ночуй».

- «Объясню, коль ты не глупый
Не по чину место взял.
Кто ты есть? Боярин грубый?
Вот и стройся, где влиял.

Твоё место на Подоле,
Там бояре все живут.
Будешь рыпаться доколе
И оттуда уберут».

- «Так не смей распоряжаться.
Ключник, усмарь твой удел.
Ну, а с тысяцкими знаться
Не обязан,  … мой предел.

Только князь Великий вправе
Мне впрямую указать».
- «Он и дал вашей ораве
Указание, где начать».

- «Как? Не может быть такого!»
Вася верить не хотел:
- «Дед мой больше всех намного
Сделать вклад в Москву успел.

Он при князе Данииле
Был здесь первый человек.
Ваших не было в помине,
А прошёл почти что век».

- «Не отчаивайся, Вася» -
Алексей как бы поддел:
- «Глянь на место, приукрася
Можно сделать, что хотел».

Развернув пергамент быстро
Стал показывать весь план
- «Всё понятно и нехитро,
Как боярский караван.


Братья будут жить Владыки.
Тут Акинфычи живут.
Здесь вот ты и шансы дики
Трёхэтажный строй, … дадут».

Он смотрел без любопытства.
Что такого план, как план.
Но спросил не без ехидства:
- «А Орде участок дан?

Здесь ордынское подворье
Раньше было, ноне пшик.
Как-никак, а им подспорье.
В плане нет, ты их чик-чик?»

И с наигранной печалью:
- «Как же это я забыл?
Занимаюсь всякой «швалью»,
А тут на тебе, … приплыл.

А ты знать страдаешь прямо,
Жить не можешь без татар.
Был бы тысяцким, то знамо
Первым им, затем бояр.

Ведь ордынские конюшни
Нам важнее, чем дворец.
Мы ж к татарину послушны,
Князь потерпит, наконец».

Вельяминов нашёл силы,
Чтоб улыбочку надеть:
- «А вам ведомо, дебилы,
Коча едет нас глядеть.

Этот представитель хана
Ущерб хочет посмотреть.
Так что встретим не чурбана,
А посла мурзу на треть».

- «Есть возможность отличиться,
Расскажи им обо всём» -
Уходя, сказал: «Случится
Наградят, а мы учтём».


Чтоб обидеть Алексея,
Вельяминов как-то вслух
Назвал подданных, наглея,
Усмарей, не знал лопух,
 
Что сапожники всего-то
И не только этот класс
Опекает их не кто-то,
Только тысяцкий у нас.

Он в Москве не самый главный
С кожным делом, кто знаком.
Их четырнадцать, но славный
Всё ж усмарь, ждёт каждый дом.

А умельцев по металлу,
Двадцать два разряда их.
Гончары порой бахвалу,
Ещё много и других.

Всех с полсотни наберётся,
Кто за промыслом стоит.
И кто с тысяцким ведётся,
С ним о бедах говорит.

До татарского прихода
Ещё больше было их.
А сейчас ушла свобода,
Спец боится за своих.

Так исчезли ювелиры,
Разучились печи класть.
Сплошь пропали сувениры
И опять виновна власть.
А в Москву даже посуду
Привозили с разных мест.
Вот такому самосуду
Обрекла она окрест.

И вот тысяцкий старался
Под приглядом всё держать.
Всех работ всегда касался,
Не хотел и обижать.

Правда, требовал отчёты,
Затруднения выявлял.
Если были где просчёты,
Моментально исправлял.

Даже старост всех артелей
Вынуждал всегда считать.
Чтобы не было борделей
Цену с качеством мешать.
 
 А особой страстью стало
Акт пятнение, как факт.
Тамгу ставить, где попало
Не давал, был в этом такт.

Конь не должен ущемляться,
А к тому ж и из элит.
Должны знаком дополняться
Принадлежность, внешний вид.

Алексей следил к тому же,
Как сбор мыта состоит.
Ведь казна хила досуже,
Потому душа болит.
Подотчётны ему были;
Собиравшие всю дань,
Тиуны, дьяки, делюи,
Суд вершившие за длань.

Не одна Москва, однако,
В волостях держал своих.
С воеводами двояко,
Князь начальник первый их.

А тут – будь оно неладно
Подавай подворье им.
Центр Кремля, вот что досадно,
Татарве, а не своим.

Как бы, не было противно
Строить ханам особняк,
Всё ж пришлось оперативно
Снять умельцев молодняк.

Хоть дворец не оголился,
Князь за этим сам следил,
Очень даже удивился,
Разум в этом победил.

Алексей же в это время
Рассудил примерно так:
- «Пусть татары нам и бремя,
Всех судить нельзя никак».

Вспомнился мурза татарский,
Калита его привёл.
Чатом звали, сан боярский,
Православие обрёл.

Время тело не прощает,
Сам стал стар, но ещё бодр.
Старшим конюхом сверкает,
Хоть и выходец из орд.

И зовут сейчас Захарий,
Имя русское он взял.
Пусть и глаз раскосый, карий,
Православию он внял.


В самый первый день пожара.
Кое-где он стал стихать,
Босоволков, как волчара,
Бегал меж кострищ решать.

Все хозяйские постройки
От амбаров до коптильн
Превратились вдруг в помойки,
В мусор пепельный, в утиль.

Стал прикидывать попутно,
Как разруху возрождать.
Не суметь сиюминутно,
Много надо, чтоб убрать.

Все пожарища немедля
Опростать даже от дров.
Завозить затем помедля
Лес строительный с торгов.
 
Чтобы был уже готовый
Даже срубы собирать.
Подобрать народ толковый,
Благо есть, где выбирать.

Чтобы выполнить всё это
Без коня не обойтись.
Он к конюшням, рядом где-то,
Но там дым, хоть провались.

И он к Троицким воротам,
Где конюшни все стоят.
Не лишили их щедротам,
Все строения горят.
Средь золы прям под ногами
Спёкшийся ячмень хрустит.
И навоз кругом кусками
Обгорелый, вонь стоит.

Лошадей нигде не видно,
Только конюхи кругом.
Тушат пламя, им не стыдно,
Он узнал о том потом.

С ними Чет, верней Захарий,
Закопчённый весь, как чёрт.
И Андрей без комментарий:
- «Кони где?!» - вопрос упёрт.

Тут же конюхи, как хором:
- «Всех коней Захарий спас,
Святогон с ним да с задором
Из огня всех без прикрас».

Старший конюх был счастливый,
Хоть немного обгорел.
Вид усталый, не фальшивый,
По-другому не умел.

Правда, так разволновался,
Русский не ориентир.
По-монгольски дать старался:
- «Ёк конюшня, лошадь бир.

Андрей понял его сразу:
- «Где они тогда, раз бир?»
Чет ему, как по приказу,
Вновь по-русски: «Вон их мир!»
 
Босоволков оглянулся
И невольно обомлел.
Словно в детство окунулся,
Глазам верить не хотел.

У Москвы-реки в отаве
Отдыхал большой табун.
Делать мог он это вправе,
Пережив пожар-тайфун.

Святогон пришёл оттуда.
Жеребёнок на руках.
Рыжий, маленький, … покуда
Слаб с рождения, но не крах.

Как дитя совсем невинно
Ему голову склонил.
Ноги в такт качались мирно
И копытцами не бил.

- «Никого не потеряли,
Даже этого спасём» -
Святогон позвал, чтоб сняли:
- «Будет бегать что почём.

Если бы не наш Захарий,
То беда бы здесь стряслась.
Не сгорел! Другой сценарий
Преподал Господь вчерась.

Он в горящую конюшню
Шёл, пока не вывел всех.
Мне осталось лишь послушно
Увезти за реку вверх».

И уже после пожара
Святогон и Чет вдвоём
Тут трудилась эта пара
Всё осилила причём.

На конюшне безотлучно,
Ночевали тоже здесь.
И строительство незвучно
Пропитало воздух весь.


Алексей их за работой
Не случайно, но застал.
Скрупулёзно и с заботой
Размечали вход, как в зал.

- «Тёс по меркам напилили,
Скоро брёвна доведём.
Два, три дня, как и грозили,
Всё под крышу подведём» -

Святогон доложил чётко
И Андрею вдруг моргнул.
Отошли в сторонку ходко,
Тот спросил: «Чего спугнул?»

- «Если я не обознался,
Афанасий тать в гостях.
Одноглазый не признался,
Тут же спрятался в ветвях».
 
- «Кто такой тот одноглазый?
Не из Брянских он лесов?
С бородой, но синеглазый,
Князя кинул без портков».

- «Он в Звенигороде, знаю,
Воровал коней бояр.
С серебра подковы, баю,
Продавал, как экземпляр».

- «Помню, помню это дело.
Вельяминова он знал?
Тот был тысяцкий и смело
Князем связь ту прикрывал».
- «Этих тонкостей не знаю.
Я же конюх, наконец.
То, что знаю, помогаю …
Охранять надо дворец».

- «А на службу нанимался? …»
- «Не-ет! Меня, как увидал,
Словно пёс с цепи сорвался,
Дёрнул, … только и видал».

Слушал как-то он вполуха,
Хоть смотрел почти в упор.
Размышляя, что до слуха
Долетел какой-то вздор.

- «Слушай-ка …» - умолкнув снова:
- «Слушай-ка, друг Святогон …»
- «Слушаю! Башка садова,
Ты не веришь в мой резон?

И о выгоде пусть чьей-то,
Иль о пользе, это так?»
- «И блоха не скачет, ей-то
Ну, без выгоды никак.

Где сейчас ты мне важнее
Вот я думаю о чём».
- «У Захария нужнее,
Мы сильней всегда вдвоём».

Босоволков размышляя:
- «А народ в Москву попёр.
Ничего не замышляя,
Лишь работа, как бобёр.

Грабежи, однако, тоже,
Повсеместно начались.
Грабят всё и всех, о Боже,
Даже в церкви подались.

То в Посаде, то в Заречье,
Не упущен даже Кремль.
Поножовщина, увечье
Стали здесь кому-то цель.


На Неглинной, речка-сопли,
Там, где есть Поганый брод,
Два ярыжки вмиг утопли,
Хоть и мелко круглый год.

И воды там по колено,
Захлебнулись, вот ведь как».
- «Перебрали, … эко дело …»
- «Не скажи, совсем не так.
 
Упились, конечно, верно,
Но с шандалами в руках
Стали бить, ругаться скверно
И не только на словах.

А подсвечники откуда?»
- «Тать ярыжки, это факт!»
- «Верно, мыслишь, не зануда,
Уловил преступный акт.

Они, прежде чем упиться
И в Неглинной утонуть,
Утварь крали. В храм случится
Не гнушались умыкнуть.

А затем всё враз меняли
На хмельное пойло их.
Если б эти лишь шныряли,
Много среди них своих.

Вот тебе и предлагаю
Сыскным делом помогать.
Не ошибся, полагаю,
Вижу, кому предлагать».
- «Афанасий окаянный
Бродит и мешает жить.
И пока не покаянный,
Буду у тебя служить».

Алексей вполне довольный:
- «Вот и славно! Жди – дам знать.
Здесь пока будь, ты же вольный.
Скоро вспомнит тебя тать».

От Кремля спустился с кручи
И по отмели пошёл.
У Неглинной дни кипучи,
Там пристанище нашёл.

У мостков пустого места
С утра не было, и нет.
Барки, стружки, как сиеста,
Словно дремлют тут сто лет.

Но товары, полагая,
Днём и ночью нарасхват.
Гомон, здесь не умолкая,
Как пристанищу собрат.

Покупатели, торговцы
Чаще были по рукам.
Кто здесь волки, а кто овцы
Не понять одним волкам.

Берег противоположный
Был плотами весь забит.
Брёвна в связке способ сложный,
Он Кремлю принадлежит.

Лошадьми и только ими
Стал возможен их завоз.
Стройка ждёт и никакими …
Не суметь создать психоз.

Алексей окинул глядя
Взглядом весь этот пейзаж.
И подумал: «Нет уж дядя
Не пройдёт твой саботаж».


Краски свежей древесины
Словно золотом горят.
А строения исполины
Всё ж о многом говорят.

Возрождается из пепла
Город труженик опять.
А по сути, как из пекла,
Не впервой так позволять.

Раньше всех восстановили
Часть палат, где шёл приём.
Для застолий не забыли,
Пир всегда был предпочтён.

Пока шло восстановление
Князь бояр здесь принимал.
Челобитчиков, их мнение
Понимал и принимал.

Утром с тысяцким же вместе
Город, стройки объезжал.
Проверял всё ли на месте,
Пояснять не возражал.

Объезжали даже веси,
Князь вникал в любой вопрос.
Без тщеславия и спеси,
Он в глазах, кто рядом, рос.

И хоть сдержанно, однажды
Похвалил, заметив вдруг:
- «Князь в седле уже не дважды?
Конь всю жизнь, похоже, друг?».
 
- «Да и брат радел за это» -
Он рассеянно изрёк:
- «Наш отец почти всё лето,
Каждый год к езде был строг.

Калита и сам был дока,
К лошадям считай фанат.
Так что мы по воле рока
Стали собранней стократ».

- «То, что Марье завещали,
Тоже будем объезжать?»
- «Тоже! Мы же их забрали
И не надо обсуждать».

Сам Иван с тревогой в сердце
Разговор с Владыкой ждал.
Словно в чуть открытой дверце
За Владыкой наблюдал.

То, что завещание брата
Он двояко понимал.
Здесь отказ Марии свято,
Нет причин, чтобы не знал.

По всему видать наследство
Всё к Ивану перейдёт.
Воля Марьи, это средство
Всё уладить наперёд.

А вот как с запретом брата
Не внимать лихих людей.
Тут совсем другая трата,
Здесь другой расклад вещей.

Алексей – лихой  конечно,
Для Семёна был он  враг.
Для Ивана друг навечно,
По-другому и никак.

Исполнительный, толковый …
Помогает управлять.
Без таких пожар махровый
Было б точно не унять.


И другой наказ Семёна,
Что Владыка прав во всём.
Мысль его всегда мудрёна,
Слушать, как отца, причём.

Тот наказ был осторожный.
Много в жизни есть проблем,
Не всегда совет возможный,
Князь решает между тем.

Ни княгиня Александра,
Ни учёный поп Акинф
Не подскажут, как Кассандра,
Не заменят свору Нимф.

Сколько раз Иван нуждался,
Когда тот в Царьграде был.
Весь год гнусно подвергался
Новгородским подзабыл.
 
Бор положенный не слали,
Вертались послы ни с чем.
Так и эдак убеждали,
Потеряли стыд совсем.

Ждал ярлык от Джаныбека
И рассчитывал на власть.
Как Великий, за полвека
Урезонит, чтоб не красть.

На посажение даже
Новгородцы не пришли.
Оскорбления злей и гаже
Вероятно, не нашли.
Ладно, черни возмущаться,
Но посадник не пришёл.
Духовенству забываться …
Далеко конфликт зашёл.

Здесь Владыке бы вмешаться,
Но Царьград, увы, далёк.
И Иван не стал сдаваться,
Для себя урок извлёк.

И по-прежнему ни гривны
В казну город не давал,
Стали малоперспективны …
Пусть и к миру призывал.

И Сарай, как и решили,
Свой особый счёт ведёт.
За всю Русь установили,
Что Москва отчёт даёт.

А Ивану подтверждали:
- «Если ты Великий князь,
Требуй с подданный, чтоб знали,
Даже силой, не боясь»

Ну, не будешь же Сараю
Вдруг на Новгород стучать?
Что со всех, мол, собираю,
Время терпит помолчать.

В то же время князь решился
И бояр к себе позвал.
Кое-кто загоношился,
Но, что делать, вслух назвал.

А решение такое:
- «Всех строптивых покарать.
Скалить зубы на чужое
Надо в корне пресекать».

И Иван к своей дружине
Призвал несколько полков
От князей, кто ниже в чине,
Но с Москвой без дураков.


Здесь Звенигород, Коломна
И, конечно же, Рязань.
Хоть Московия огромна,
Далеко уже не рвань.

Новгородцам послал ноту,
Чтоб встречали его рать.
Те не вняли не на йоту,
Слаб Иван, чтоб побеждать.

Но гонцов своих послали
В Нижний Новгород и Тверь
Чтоб полками поддержали,
Что Иван хоть слабый – зверь.

Сохраняла Тверь молчание
И в ответ ни да, ни нет.
Новгородцам ожидание,
Как в безденежье совет.
 
А князь Суздальский известный
Константин им заявил:
- «Князь Иван безмерно честный,
Я ему не изменил.

Присягнул ему однажды,
Целовал с любовью Крест.
Он Великий князь и дважды …
Не по мне такой вот жест»

Ходатаев новгородских
Он буквально повязал.
Предложений идиотских
Не принял, в Москву отдал.
И дошло тут наконец-то,
Что им нечего ловить.
Скудоумным дали место,
Указали, где им жить.

И смирив свою гордыню,
Тут же тысяцкий прибыл.
И посадника «твердыню»
Взять с собою не забыл.

С извинениями лично
И с дарами, как без них.
Все долги вернут тактично
И найдут «друзей» своих.
 
Гривны все хранятся в бочке,
Серебро на чёрный день.
Отдадим поодиночке,
Всё в казну, не обесцень.

Обещал теперь исправно
Всё платить до гривны впредь.
И Иван, как и недавно,
Всех простил, свои же ведь.

На другой день вдруг Ульяна
Калиты вдова, как есть.
Перекинулась в смутьяна
И, как мачеха не весть.

- «Почему Лопасню взяли?
Мне Семён ваш отписал.
Хоть и речка, всё ж едва ли
Этим что-то доказал.
Передал её Рязани
Раз в Оку впадает там …».
- «Воевать не буду с вами,
Если надо, то отдам.

А вообще Олег Рязанский
Мой союзник, раз отдал …
Это способ хулиганский
Подарил затем забрал.

Вам, как мачехе законной
Отпишу что-то взамен.
И не будь к скандалам склонной,
Обеспечу вам обмен».

Но вмешалась в диспут Шура:
- «Я княгиня или нет!
Тебе княжество не шкура,
Чтоб кромсать, как свой бюджет.

Почему ты самолично,
А где мой на то совет?»
- «Всё решу с Владыкой лично,
Как вернётся. Мой ответ».

И митрополит вернулся.
Иван шибко не спешил,
Навестил, но не замкнулся,
Выждать всё-таки решил.

Разговора ждал большого,
Было что тогда спросить.
И решения простого
Не искал, чтоб не дразнить.

Проходили дни, недели,
Но момент не подошёл.
Хоть в дворце и не сидели …
Тут Владыка сам пришёл.

Принял в трапезной, как гостя.
Всё считай, предусмотрел.
Здесь свободней и не бойся,
Что чего-то не успел.


 
- «Что ж ты, сын мой, так не скромно,
Трапезная – тронный зал» -
Улыбнулся мило, словно
Что-то доброе сказал.

- Чай у нас будут причины
Не сейчас, … когда-нибудь,
Когда все уйдут кручины
И застольем вновь тряхнуть» -

А сказал Иван спокойно,
Чтоб Владыке угодить.
Мягко, нежно и достойно,
Суетой не тяготить.

- «Будут, будут непременно,
Но, однако, помнить след,
Что причин одновременно
Может несколько без бед.

А вот следствие обычно
В этих случаях одно.
И чтоб не было привычно,
Делать то, что суждено».

- «Мудро сказано, Владыка» -
Так поддакнул скромно князь.
Думал: «В чём же заковыка?
Намекнул, как затаясь».

- «Как вернулся из Царьграда» -
И Владыка продолжал:
- «Встречи наши, как награда,
На ходу, как кто прижал».
- «Да, конечно!» - но Ивану
Так хотелось вдруг сказать:
- «И не мне бы, как болвану,
Во дворце сидеть и ждать.

А ты должен был явиться,
Как с Царьграда прикатил.
Своим саном поступиться.
Есть причина, что сносил.

Целый год сидел в Царьграде,
Серебро без меры брал.
Что казна, как вошь в засаде
И со сборами завал.

А теперь приехав, здрасьте,
Князь, как вроде не нужён?
Вот его хоть как-то скрасьте
И не он, а ты должён».

Но язык не повернётся
Старику это сказать.
На седьмом десятке гнётся,
Возраст надо уважать.

И не смел Иван нахально,
А любезно предложил:
- «Раз мы в трапезной легально,
Поснедаем, … не смутил?»

И Алексий тут же шуткой:
- «А потом на опочив?»
Мог понять, как прибауткой,
После трапезы сонлив.

Что Великий князь, однако,
Больше любит почивать.
А дела? Дела двояко,
Можно и не начинать.

Но Иван не догадался,
Что Алексий не обрёл
Той уверенности, рвался,
Но пока был очень квёл.


На мгновенье замолчали,
Каждый думал что сказать.
И Иван: «А зря ворчали,
Надо с трапезы начать!»

Оба истово хотели
Разговор прямой начать.
Приглашение князя к цели
Было кстати, так сказать.

- «Снедь, какая подаётся?
Ведь сейчас Великий пост.
Пусть скоромное уймётся …»
- «Это твой, Владыка, тост?

Стол сегодня без скорома,
Православный я же князь.
Пост для нас одна истома,
Отдохнём, благословясь».

Дал команду и мгновенно
Зал для трапезной ожил.
Главный чашник непременно
Всем рулил, он этим жил.

Чашники почти бесшумно
Стали яства расставлять.
Очень грамотно и умно,
Чтоб друг другу не мешать.

А Владыка любовался
Этой слаженности слуг
- «Не видал!» - потом сознался:
- «Столь значимости услуг».

В это время скрупулёзно
Сам блюда все проверял.
- «Оскоромиться серьёзно
Вдруг боишься? Не понял!» -

Князь невольно улыбнулся:
- «Я же сам себе не враг,
Чтоб со снедью обманулся …
Грешник я, но не дурак».


 
А на стол уже подали:
В маринаде белый гриб,
Кисель тыквенный узнали,
А от взвара пот прошиб.

Пироги с одной капустой,
И тушёный баклажан,
В блин завёрнутый лангустой,
Сок граната от южан.

В нежном соусе опята,
И сухарный тёмный квас,
Бортный мёд, а к ним маслята,
Бражка русская за нас.

Здесь орехи всех названий,
Даже жареный каштан,
Зелень всякая для знаний,
Просто щавель, как обман.

Земляника, как начинка,
И из жита чёрный хлеб,
Джем вишнёвый, как новинка,
Горка из печёных реп.

Яблок с множеством названий,
Винограда завались.
Клюква с сахаром для знаний,
Редька, только удержись.

Встав пред кивотом чуть слышно
Прочитали «Отче наш».
А затем Владыка пышно
Произнёс: «Начнём кураж!»
Так сидели, понимая,
Что пришли не ради яств.
И проблемы свои зная,
Было как-то не до чванств.

Князь к еде не притронулся
И Алексий лишь чуть-чуть.
Разговор сам развернулся
Ровный, мерный, но не суть.

Ведь Иван узнать хотел бы
Зачем столько серебра
Запросил, покрыть ущербы
Нелегко, хоть Русь щедра.

И потом, такие траты
Можно как-то объяснить?
Но Алексий про затраты
Всё старался уходить

Рассказал про впечатление,
Увидав впервой Босфор.
И дворцов расположение,
По значимости подбор.
 
Монумент Юстиниана
Его просто поразил.
Как живой и есть охрана,
Как бы кто не покусил.

Рассказал, какие бани …
Греки знают в этом толк.
Не такие, как в Рязани,
Но на стенах всюду шёлк.
Ипподромом восхищался,
Как за этим и ходил.
И в подробности вдавался,
Словно скачки изучил.

После бань и ипподрома
О Паламе речь повёл.
Чьё учение содома
На Руси считай, расцвёл.

И Владыка новгородский
Спор с тверским Владыкой вёл.
Как учил тогда Фаворский,
А не Палам, ересь плёл.

Что земля, земное тленно,
Преисподня тоже есть.
Лишь учение нетленно,
Божий мир так сложен весь.

После этого коснулся
Мудрецов с горы Афон.
С разговором развернулся …
Князь молчал, не слушал он.

А попутно и дивился:
- «Для чего всё это он?
Про расходы б поделился …».
И зевнул, а не должон.

И митрополит конечно
Не заметить жест не мог.
Не корил, сие не вечно,
Улыбнувшись, как помог.

И к событиям русской жизни
Всё же тут же перешёл.
Кто верны, кто ненавистны,
Кто себя уже нашёл.

Тут Иван и оживился,
Тоже начал обсуждать.
В темы нужные вцепился,
Что и следовало ждать.


Согласились тут же оба,
Что Василий, тверской князь
Не считал свой шаг стыдоба,
Снял племянника, гордясь.

Сделал это он по праву.
Если Всеволод придёт
К нам в Москву искать управу,
Помощь здесь он не найдёт.

Подозрительную дружбу
Всеволод с Ольгердом завёл
Тот сестру его голубу,
Как жену в Литву увёл.

И Алексий в то же время
Вдову Марью похвалил.
Что её наследство – бремя,
Управляться нету сил.

Что отказ её законный.
Никому, а ей решать,
Кто к ней будет благосклонный,
Жить смиренно не мешать.

Он и грамоту дарения
Без задержки подписал.
Так что нет другого мнения,
Князь Иван своё путь избрал.

А потом вдруг незаметно
Возник с тысяцким вопрос.
Как Иван авторитетно
Снял, кто с братом был и рос.

Причём сделал самолично
Без Владыки, … не спросил.
Правда, тот в Царьграде лично
Был в то время, сан просил.

Понял тут Иван беседа
Пошла, вдруг не как хотел.
Посмотрел тогда на деда,
Не на равных дед вертел.


Оценил, ещё немного
Ему нечем будет крыть.
И завет Семёна строго
Он не смел вот так закрыть.

А Владыка хоть и мягко
В нужном русле вёл расспрос.
Рыл глубоко очень гладко
И в суждениях был прост.

- «Не принял ты волю брата,
Босоволков был смутьян.
Не хотел с ним, а расплата
Выслан был, как наш изъян» -

И Владыка не сдержался:
- «Как ты смел так поступить?
Вельяминов век держался,
Даниил мог подтвердить».

Как всё тут происходило,
Так Иван хотел сказать,
Но оправдываться было,
Точно против ветра ссать.

Он замялся от волнения,
Даже малость покраснел.
Но придав тому значение,
Наконец-то осмелел.

- «Так Великий князь решился!»
И Владыка обалдел.
- «А ещё погоношился
С серебром, Ты же хотел.

Так что сан митрополита
Без моих хлопот никак.
А сейчас опасность сбита.
И чума, пожар, … вот так».

И Алексий изменился,
Но ему не возразил.
А Иван вдруг, как приснился,
Переменой поразил.


А о тысяцком вопроса
Князь конечно ожидал.
Не жалеет, что без спроса
Алексею вольность дал.

Но к Владыке, как с повинной;
- «Я прошу не упрекать.
Не хотел главы невинно
К наказанию привлекать.

Мне менять было не просто
Он мой шурин как-никак.
Брат общался тоже хлёстко,
Но завет бдил, как же так.

Нет родни в державном деле,
Даже дальней тоже нет.
Родня только при разделе,
Если их не взял совет.

Когда тесть его трусливо
У Лопасне город сдал.
Князь Олег несправедливо
Город тот своим назвал,

Начались в Москве волнения,
Чтоб рязанцев наказать.
И посадник без сомнения
Должен был кидок признать».

И Владыка вдруг впервые
Одобрительно кивнул.
И Иван пусть и сухие …
С чувством радости вздохнул

- «Хочешь ратью на Олега?» -
В голосе тревожный тон.
- «Не хочу, как в Пасху снега,
У бояр один трезвон.

А вот я большом сомнении …».
И сменился разговор.
Он увидел в намерении
Не войну, хотя есть спор.


- «Получается, что сами
Согласились всё отдать?» -
И Алексий за речами
Разглядел Ивана стать.
 
- «Там за Брянском порубежье» -
Продолжал митрополит.
А Иван; «Пусть и медвежье
Оно нам принадлежит,

Вот Лопасне выбор спорный,
Землю ту мела Рязань.
А Олег их князь упорный
Наш союзник и не дрянь».

- «Так-то так. … Слыхал, однако,
Ты Ульяне отказал
Возвращать её когда-то,
Что отец твой завещал.

А взамен другие веси
Ей предложил, это так?»
Вскинул брови, как от спеси,
Мол, а сведения свежак.

- «Передумал заниматься
Передачей. А зачем?»
Тут Владыке удивляться,
Есть задуматься над чем.

- «Гоже ли преосвященный
Раздавать, что не копил?
Я считаю долг священный
Приобщать, что было сил».
Слыша это откровение,
Выжидательно молчал;
Знать усвоил и значение
Калиты с чего начал.

И отцовскую науку
Своего не отдавать.
Быть рачительным, а суку
Заведётся, в шею гнать.

Феогност, покойный ныне,
Уверял, что Калита
Мудрый был, так и поныне
Им остался, … доброта.

И Алексий не пытался
Это мнение отрицать.
Скопидомство же старался
Просто в нём не замечать.

Князь Иван не исключение,
От отца всё начал брать.
Доброту и назначение
Русь хранить и собирать.

И ползли, однако сплетни,
Что решительности нет.
Вельяминов эти бредни
Плёл повсюду, как навет.

- «Нет, нельзя» - Иван негромко:
- «Хоть друзья, а потакать.
Не отвадишь, спросят ёмко,
Им же трудно отвыкать.

Потому боюсь, что как бы
Суздаль стал с Ордой дружить.
Нижний Новгород им кабы отошёл?
Как дальше быть?»

- «Нет причин» - ему Алексий:
- «Там без денег хода нет.
Как в Царьграде без последствий
Будешь там хоть сколько лет».


- «Что берут в Царьграде много?»
- «Лучше и не вспоминать.
Говорить об этом долго,
Неудобства создавать».

- «Говорят, что сын родился?»
- «Иван Малый, младший он.
Старший Дмитрий не сердился,
Что ещё один на трон.

Был года у Джаныбека,
Ярлык князя получал,
Он сказал про человека,
Похвалу мне источал

Мол, в Царьград один подался,
Это ж ты Владыка был.
Благодарен, что старался,
Что Ивана не забыл»

- «Подсказал Господь, я знаю,
Как мог это упустить.
Тайдула, пусть намекаю,
Продолжает там грустить.

Хоть мне много помогла,
Опечалена до слёз.
Ведь Семёна она знала.
Что там было кроме грёз?»

- «Эх, забыл» - Иван с досадой:
- «Ей Семён привет послал.
Перед смертью пред лампадой
Тихо, тихо прошептал.

Ярлыком тогда увлёкся,
Просьбу брата упустил.
Грех на мне, что так обжёгся,
Не прощу, себя убил».

- «Тут ордынцы приезжали …
Всё! Ослепла Тайдула» -
И Владыка без печали:
- «Жизнь идёт, а не ушла».