Городской романс

Чай и сушки, соль и спички, хлеб и водка, – все в общак.
Три элитные кирпички в окружении общаг.
Алкаши раскрыли нычки и киряют натощак
На скамье у бакалеи, лица пьяные грубы.
День в котле котельной млеет, вылетая из трубы
Серым паром, над аллеей. Отражают дым пруды.

Я лежу. Завис, читая книгу, на одной строке.
И одним из глаз считаю трещины на потолке.
В текст зачитанный вплетаю мат мужицкий вдалеке.

Занемевшие мизинцы. Книги высохший костяк.
Задремал. Закат дымится. Дети за окном свистят.
Баба бывшая приснится восемнадцать лет спустя.

Там во сне ей, стерве, ясно, от кого она ушла.
Она курит в кухне грязной не невеста, не жена,
Обреченная на ****ство, алкашам одним нужна.

И глаза ее сухие, пламенеют и болят.
У языческой богини, думается, легче взгляд.
И зрачки дрожат нагие, и укрыть их нечем. Зря,

Зря ты, бабонька, гуляла. Догулялась до черна.
Все тебе заразе мало. Все сломала! На черта?
В омута к кому сигала, головёнку очертя.

С наркоманами блудила. Из руки игла торчит.
Злых наколок паутина. Денег только на харчи.
Что ты, голос проглотила? Смотрит, стерва, и молчит!

Вдруг она мне отвечает, сигаретку притушив:
"Ты с такими, дед, речами, хер свой за углом души.
А ко мне не надо… Чай я и сама умею жить.

Чем ты, дед, меня прекрасней? Чище, лучше? Что за блажь?
Вечно в поиске лекарства с бодуна. А твой багаж
Пьянства, ****ства, казнокрадства? Вынимай! Давай, покажь!"

И стою я в смрадной кухне. Нездоров, не брит и пьян.
На ногах худые туфли, смрадный запах от тряпья.
С кожей желтой от желтухи. Не наживший ни рубля

По миру хожу низами. В сорок с ликом старика.
От Казани до Рязани. По углам и кабакам.
Только нож в кармане заднем да походка моряка…

Мне на грудь упала книга. Я вскочил. В окне темно.
Ото сна, где я ханыга, все в подвздошьи сведено.
Слышно, как малыш захныкал у соседей за стеной.

Тачки шелестят резиной по дороге вдоль реки.
Ползают, скрипя хитином, звезд блестящие жуки.
И орут у магазина в пьяной драке мужики.