Придел

Мам, ты уехала, когда мне было семь.
Оборачивала пакеты сердцем, напекла в дорогу сырников с вишней.
Мы боялись, бились, думали насовсем.
Насовсем и вышло.

Посчитать, сколько раз мы виделись – хватит пальцев и миллиона входящих.
А если дни сложить – получится чуть меньше года.
Но клянусь, для меня услышать, как ты смеёшься по-настоящему –
Дороже солнца и кислорода.

Ты живёшь в городе Хайфа и молишься в бахайском храме.
Мамочка, пока тебе Бог рассказывал, он краснел? –
Что, когда я никого не помню/падаю от слабости/погибаю,
Ты для меня – моя часовня и придел.

Не отвечай ничего тому шутнику,
Не слушай того, кто озлобленный и спесивый,
Знай, я тебя никогда не обвиню и не обреку:
За то,
что позволила себе стать счастливой.

Ты не читала мне сказки про драконов и кощея;
Была в телефоне, а не в кровати,
ждала обвинения – а не подвоха.
Но есть кое-что поважнее ежедневных щей –
Научить уходить оттуда, где тебе плохо.

Если на нас с тобой плюнут смердящие глупые языки
И заставят меня отвечать за их плевок:
Я закрою тебя и буду смотреть на них,
Каждый позволю себе раскрошить позвонок,

Пусть сжигают меня, как ведьму – я с уверенностью встану.
Пусть распиливают пополам, обновляют дрова.
Я не стану разубеждать их, подсчитывать раны.
…Потому что знаю, что ты права.

Питер Хёг, Харуки Мураками, Стивен Кинг –
Разве они, кроме слов, как-то были рядом со мной?
Я-то теперь знаю не из книг,
Что такое быть любимой и живой.

Ты научила меня не верить романам/красноречию/сонетам Шекспира,
Не запоминать всё, что кто-нибудь написал или сказал.
Научила тому, что дом – это не новая квартира,
А там, где тебе не скажут «я от тебя устал».

Мамочка, каждый раз, когда будешь заглядывать в море, готовясь к очередному прыжку
(И не важно, Христос смотрит на тебя, Протей или Шива),
Знай, я никогда тебя не обвиню и не обреку:
За то, что позволила себе стать счастливой.

.

.

.