У ангелов есть имена

    Бог у разных религий и религиозных течений имеет своё имя. А вот ангелы – божьи послушники, бесплотные духовные существа, которых никто толком не видел, но все представляют их облачёнными в белые одежды, с крыльями за плечами, имён как бы не имеют.
    А я сейчас их, этих ангелов, вижу. Действительно, на них белые одежды, лица скрыты масками. Эти существа, правда, больше похожи на космонавтов в скафандрах, но я точно знаю, что я нахожусь на Земле, а не в космосе. Хотя три монитора, попискивающих в разной тональности за моей головой, множество проводов и датчиков, окружающих меня, создают видимость моего нахождения на межпланетной станции.
    Крыльев у ангелов я не вижу, но это пустяки, потому что я вижу главное. Я вижу надписи у них на груди: «Света, Вера, Люба, Маша, Наина» и, совсем неожиданно, «Александр». Их, как я смог посчитать, шесть, хлопочущих вокруг меня неземных существ. Странно, что имена у них вполне земные. Хотя почему странно? Они ведь с Земли попадают туда, где становятся ангелами. Значит, и имена за ними остаются те, которыми они были названы при жизни. Сейчас они кружат вокруг меня, не занимаясь какими-то своими, личными делами, а занимаясь моими делами, чтобы не позволить мне досрочно покинуть эту самую жизнь.
    Поднимаю руку, ощупываю своё лицо. На нём маска, но не такая, как у ангелов, а другая, кислородная.
    «Так всё-таки я в космосе, раз здесь нет кислорода», – делаю я вывод, но тут же опровергаю сам себя, так как в космосе, насколько я знаю, царит невесомость. И я парил бы над своей кроватью, на которой сейчас лежу.
    «Но лежу-то я спокойно, а не летаю, потому что привязан к кровати этими самыми проводами», – аргументирую я перед самим собой свою же точку зрения,
Вообще-то чувствую я себя вполне даже удовлетворительно, если не сказать, хорошо. Попробовал дышать без маски. Нормально дышится. Даже заснуть на пару часов удалось. Правда, проснувшись, попросил одного из ангелов, кажется – Веру, заменить простыни, так как они оказались абсолютно мокрыми. Видно, снижение моей температуры, проходившее во сне, вызвало такое потовыделение, что все простыни оказались влажными. Так я никогда раньше в своей жизни не потел…
    А вот сказать, что никогда раньше в этом месте не был, я не могу. Потому что помню и этот очень высокий потолок, перевитый металлическими балками, переходящий в крышу, и эти оранжево-синие стены, и небольшие окна почти под самым потолком. Два года назад я здесь был, посещал книжную выставку-ярмарку и представлял свою книгу. Да-да! Это же павильон №75 на ВДНХ. И никак я не мог подумать, что через два года этот павильон переоборудуют во временный госпиталь и я попаду сюда не в качества читателя или писателя, а в качестве больного.
    Около кровати, а точнее, около моей больничной койки появилась ангел-Люба и сказала, что сейчас будет брать кровь. Обычные ангелы кровь не берут, но я нахожусь в необычном месте… Кровь, так кровь. Мне не жалко!
     Но на всякий случай предупреждаю ангела, что кровь у меня берётся с трудом, вен не видно.
    – Нащупаем, – сказала ангел-Люба. Повозившись с моей левой рукой и не найдя там ничего похожего на вену, она взялась за правую руку и вскоре нащупала всё-таки там вену и почти безболезненно уменьшила общее количество крови в моём организме на несколько пробирок.
    – А вы волновались! – сказала она и исчезла.
    Затем появился незнакомый мне ангел, на груди которого была надпись: «Борис». Он был покрупнее, повыше, чем те, что кружили вокруг меня раньше.
    – Андрей сказал – на КаТэ, – произнёс он. В переводе его слова означали, что старший ангел-Андрей, поручил ему, младшему ангелу-Борису, отвечающему за логистику, отвезти меня на компьютерную томографию для проверки моих лёгких.
    «Странно, – подумал я. – Меня сюда привезла «Скорая», потому что КТ, сделанное сегодня утром в платной поликлинике в центре Москвы, показало, что мои лёгкие поражены на 75 процентов, такой показатель медики называют: «КТ-три» Но вслух я говорить ничего не стал. КТ, так КТ. Ангелу-Андрею с высоты его положения виднее, что со мной делать.
    Ангел-Борис отсоединил провода, связывающие меня с аппаратами над моей головой, положил рядом со мной на койку баллон с кислородом, и мы поехали. Вернее, поехал я на своей больничной койке, а Борис просто толкал мою койку в нужном направлении. Подъехали к двери с надписью: «КТ», они распахнулись двумя створками, и мы въехали в кабинет. Борис помог мне с моей койки перебраться на место для проведения этой самой томографии. Пришлось не только самому перебираться поближе к установке, но и простынь тащить за собой, потому что под ней, кроме меня самого, ничего не было. А всего самого себя мне не хотелось никому показывать, включая ангелов.
    Тем же самым путём вернулись обратно в реанимационную палату № 2. По дороге обратил внимание, что нигде нет никаких дверей; перегородки есть, проходы между ними есть, а закрывающихся дверей нет.
    В своей палате увидел, что моё место, где припарковалась моя койка, числится под номером «1». А всего в палате десять таких мест и, соответственно, десять коек. Но четыре койки пустуют. На койках, что поближе, под номерами «2» и «3» лежат женщины, а на десятой – мужчина. Он самый неподвижный из всех обитателей палаты. Посматривая на него, я сообразил, почему мы все тут находимся не только без верхней одежды, но и без белья. Да потому, что отсюда, из реанимации, есть только два выхода (выезды на процедуры не считаются), или в общую палату, где вернут не только нижнее бельё, но и всю одежду, или без одежды, то есть – без всякой надежды, туда, где одежда и не нужна. Даже если станешь ангелом, то в небесной канцелярии тебе выдадут специальную белую одежду.
    Наступила ночь, но в нашей палате ничего не изменилось. Продолжал гореть полный свет, так же жужжали и попискивали мониторы и сновали ангелы. Чаще всего по два, а то и по три… (чуть не написал… человека) ангела собирались около десятого койко-места. Поколдуют-поколдуют… то есть помолятся-помолятся, посовещаются тихонько, какие-то ручки на приборах покрутят и разойдутся.
Почему я решил, что настала ночь? А с первого койко-места мне видно несколько маленьких окон наверху у самого потолка. Сначала там было чуть-чуть светло, а сейчас – полная темнота. Значит – наступила ночь.
    Мне поставили капельницу. Опять долго искали вену, не нашли. Я им посоветовал искать вены у меня на тыльной стороне ладони. Быстро нашли… Под медленное движение капель в системе подачи физраствора в меня я задремал. Как отключали капельницу уже не помню.
    Разбудил меня ангел, собираясь снова взять у меня кровь. Грудью со своим именем он ко мне не поворачивался, и я спросонья решил, что это не ангел-Люба, которая днём брала мою кровь. Поэтому сказал:
    – Днём уже кровь у меня брали. Очень долго искали вену…
    – Ничего подобного! – ответил ангел женским голосом. – Это я брала у вас кровь днём. Разберусь с вашей веной и сейчас.
    Мне стало стыдно, и, стараясь смягчить ситуацию, я сказал:
    – Ну, это я для усиления драматизма так сказал. Я – писатель, и часто приходится для создания художественного образа, для оживления ситуации добавлять что-то и от себя… немного художественного вымысла, так сказать.
Ангел-Люба промолчала, делая своё «кровавое дело», а я после небольшой паузы спросил:
    – Мне вечером сделали КТ, вы не знает результат?
    – Мне не положено это вам говорить. Спросите утром у вашего врача. – спокойно ответила она, а после небольшой паузы добавила. – Разве что, для создания этого самого… я вам скажу, что ваше «КТ», с которым вы поступили к нам – это художественный вымысел. Проверка показала, что у вас «КТ-один».
    Я даже не знаю, какими словами описать чувство радости, которое я испытал в этот момент от такого известия. Здесь было и чувство облегчения, и пропажа внутреннего напряжения и беспокойства, и… короче, чего там только положительного не намешалось. Наверное, выражение «снять с души камень» полностью соответствовало моему состоянию. Таких поводов для радости у меня давно уже не было. Сравнить… сравнить можно только с известием о рождении пятой внучки, а затем, пожалуй, и четвёртого внука. Термин: «КТ-один» обозначает, что у меня лёгкое поражение лёгких (мне даже в этот момент нет дела, что пишу тавтологию), всего 20 процентов, а не те мифические 75, из-за которых меня и положили в реанимацию.
    – Значит, трижды правы те люди, которые утверждают, что цель учреждений платной медицины – это получение прибыли, а не лечение? – задал я, в общем-то, риторический вопрос, имея в виду, что за мои же деньги мне в платной лаборатории выдали неправильный диагноз.
    – А то! – ответила ангел-Люба и исчезла с пробирками моей крови.
    «А ведь маму мою звали Люба, – подумал я. – Не случайно, что именно ангел с маминым именем сообщил мне такую радостную весть. Первым делом обрадую родных и близких. Но не сейчас в конце ночи, а утром».
    То, что в настоящее время происходит во многих семьях, похоже на ситуацию времён Великой Отечественной войны. Тогда мужчины уходили из дома на фронт, и никто не знал точно, вернутся они или нет. А сейчас мужчин, заболевших коронавирусом, увозят машины скорой помощи, и никто из родных не может точно сказать, вернутся они или нет. Единственная разница, что с войны не возвратилось много мужчин, а с больниц всё таки возвращается большой процент от поступивших туда. А что это я всё о мужчинах, да о мужчинах? Извините, товарищи женщины, но я же от имени мужчины пишу этот рассказ. Женщинам и в войну досталось, и сейчас им нелегко. Но это тема для другого рассказа.
    В 8 часов утра в нашем лечебном учреждении происходит смена смен. (Это точно надо исправить!). Утром смены ангелов меняются, на дежурство заступает новая смена. Около моей койки появляется небольшая группа незнакомых мне ангелов. Один из них, вероятней всего, это и есть тот самый старший ангел-Андрей, докладывает ещё   более старшему ангелу о моём состоянии. Я не слышу о чём конкретно он говорит, но догадываюсь, что, мол, реанимация меня проведена успешно, мне нечего тут больше делать, и пора переводить в общую терапевтическую палату.
    Не прошло и полутора часов, как новый ангел, отвечающий за логистику, перевёз меня на моей же койке в общее отделение, где я разместился на койко-месте под номером «13». Если говорить о расстоянии, которое я проехал, лёжа на койке, то по моим ощущениям это метров 100-120.
    В течение получаса около меня появились пакеты с моей одеждой. Кстати, в отдельном пакетике лежали паспорт и обручальное кольцо, которое я не снимал 26 лет, а в приёмном отделении, когда меня принимали и раздевали, то потребовали, чтобы я и кольцо снял.
    Приодевшись и осмотревшись, я узнал и эту часть павильона №75. Окна здесь большие, почти во все стены. А пространство внутри здания поделено на множество отсеков, маленькие – на 4 койко-места, – это палаты, а большие – на 75 коек – это терапевтические отделения. Высокими перегородками отделения отделены друг от друга. За нашим отделением расположено женское отделение. Я попал в 213-е терапевтическое отделение в палату №4. В отличие от других палат под номером моей палаты имелась надпись: «ПИН», что расшифровывалось как «палата интенсивного наблюдения». Мало ли кого им с реанимации переведут, сначала надо понаблюдать, разобраться…
    Покрутив головой во все стороны, я определил, что два года назад на месте 213-го отделения были установлены места для зрителей и небольшая сцена, на которой выступал всем известный певец Агутин. Но он выступал не с концертом, а в качестве писателя, наверное, рассказывая о какой-то своей книге. Я видел Агутина издалека, к нему не подходил и, о чём он рассказывал, не знаю. Я остановился тогда сначала метрах в 50 в сторону сегодняшней реанимации, около поэта Андрея Дементьева, который сидел за столом и подписывал свою новую книгу стихов. Купив там же его книгу, простояв немаленькую очередь и получив автограф Дементьева, я прошёл метров двадцать и остановился около стенда с надписью: «Союз писателей России», где и представил свою книгу.
    Прокрутив в своей памяти события двухлетней давности, стал знакомиться с соседями. Койка № 14 была свободной, на койке № 15 лежал моложавый мужик в красной майке с надписью на груди: «Геленжик», а напротив меня на койке под № 16 сидел бородатый человек, вероятней всего, лет на пять-семь старше меня. По «батарее» «уток» под его кроватью я определил, что у него проблемы с передвижением. Так и оказалось.
    Познакомились, разговорились. Человека с бородой звали Алексей Иванович. Перевели его сюда буквально пару дней тому назад из реанимации, где он провёл 32-е суток! А поражение лёгких у него в настоящий момент составляет 85 процентов! Нет, бороду он никогда не носил, просто в реанимации не до бритья. Там о другом думать надо. И ходить, пролежав более месяца, не вставая, он пока не может. А всё остальное у него хорошо, по сравнению с тем, что он пережил в реанимации.
    – Врачи уже сами не надеялись, что я выкарабкаюсь, – рассказывал он, – но я не сдавался. Как представлю, что уже никогда не смогу увидеть свою шестилетнюю внучку Машу…что мои соседи по даче будут собираться на рыбалку или на охоту без меня… что после удачной рыбалки, я с ними не сяду на своей террасе, не отведаю ухи и рыбки жаренной, не выпью сто грамм и не спою с ними наши любимые песни… И моя внучка не подпоёт нам? Нет, на такое я не подписывался. Да, скажу честно, было трудно, молился, скрипел зубами, где-то плакал… Не то, чтобы сам плакал, слёзы сами катились… Но я терпел. Ради будущего, ради жизни, ради родных и близких мне людей, ради себя, в конце концов… Я цеплялся за эту жизнь… Это моя жизнь, значит, я должен ею распоряжаться. А не какой-то вирус, пусть даже он и с короной.
    Что я мог возразить Алексею Ивановичу, прошедшему над бездной по самому краю? Только мог представить себя на его месте, с его процентами поражения. И спросить себя: «А я смог бы так продержаться? Смог бы такой путь пройти, всё вытерпеть, не сломаться, не поддаться желанию, зараз прекратить все мучения?»
    – За этот месяц я всего насмотрелся, – продолжал Алексей Иванович, – как привозили больных, как они маски срывали, паниковали, истерили, кричали, а потом затихали, угасали… Не менее десяти человек с моего реанимационного отделения увезли… навсегда. А может и больше. А что тут паниковать? Терпи и дыши!
    – Я думал над этим, – сказал я. – У человека два основных процесса жизнеобеспечения, которые происходят постоянно. Это работа сердца и лёгких. Человек к этим процессам привык, что даже не замечает, как стучит сердце, как ему дышится. И вот когда случаются сбои то ли с сердцем, то ли с дыханием, у человека непроизвольно возникает чувство боязни, страха… Сигнал поступает в мозг, который начинает паниковать! А вы в каком отделении лежали, случайно не во втором? – не удержался я от вопроса.
    – Нет, кажется, это было двенадцатое. – ответил сосед.
    – А сейчас как себя чувствуете?
    – Да вот сахар в крови поднялся. Врачи говорят, что это и есть осложнение после коронавируса. У всех по-разному.  И ноги вот… Сначала даже встать не мог. А сегодня утром поднялся, постоял около кровати… И сейчас попробую.
Сосед медленно поднялся, выпрямился…
    – В туалет бы сходить, но не дойду.
    – Дойдём! – сказал я, поднялся, стал рядом. – Держитесь за меня. И не такие дела заваливали. Тут шагов тридцать. Сделаем вместе.
    – А назад?
    – И назад так же. Подожду я вас, – успокоил я соседа.
    Когда вернулись, я спросил:
    – А бороду когда сбривать думаете?
    – Как домой вернусь, сбрею. Сын поможет. Я фото жене выслал, она родственникам переслала. Так получилось, что я деда никогда не видел. А он, оказывается, носил бороду. Родственники сказали, что я – копия деда. Пусть мой сын на своего прадеда посмотрит. Да и я дома в большое зеркало своего деда повнимательней рассмотрю.
    Лежали мы с Алексеем Ивановичем вместе почти неделю. Ему понижали сахар, а в моей крови тоже нашли сбой в каких-то показателях. За это время из нашей палаты выписали неразговорчивого мужика в красной майке, на койку № 14 поселили бывшего сотрудника МВД, начальника ГАИ одного из административных районов Москвы, полковника в отставке… Он тоже не очень рвался поразговаривать с нами, отдавая предпочтение общению по телефону. А мы с Алексеем Ивановичем всё разговаривали о жизни, о детях и внуках, о службе в армии, о политике… Алексей Иванович оказался позитивным человеком, оптимистом, любителем пошутить. Я думаю, что оптимизм, вера в лучшее и чувство юмора – это и есть те качества в человеке, которые помогают ему пережить трудные времена.
    – У меня есть младший брат, – сказал Алексей Иванович перед своей выпиской. – И как-то раз серьёзно заболела наша мама. И надо было дежурить около неё в больнице. Вот мы с братом по очереди и дежурили. Сижу я однажды около маминой кровати. В палате ещё несколько человек лежит, в том числе и одна пожилая полная женщина (с виду еврейка) на кровати поближе ко входной двери. У её кровати дежурит дочь. И вот в середине ночи эта дочь показывает мне жестами, что она, мол, выйдет покурить, а я, чтобы присмотрел за её мамой. Я киваю ей, что понял. Она вышла. Но из-за движения в палате, небольшого шума, стука её мама проснулась, полежала тихонько, а потом стала приговаривать: «Господи, да забери ты меня к себе поскорее!» И опять повторяет: «Господи, да забери ты меня к себе поскорее!» и так несколько раз подряд. Когда она в очередной раз повторила эту фразу, то сделала резкое движение руками вверх, и одеяло с её кровати упало на пол. Я подошёл, поднял одеяло и накрыл женщину. «Ой! Кто здесь?» –  спросила она настороженно. А я, недолго думая, отвечаю ей: «Ну вы же просили Господа забрать вас, вот я и пришёл за вами». Женщина схватила руками за край одеяла, потянула его к себе и, накрывшись с головой, быстро сказала: «Да мне и здесь хорошо!» Обитатели палаты, часть из которых уже проснулась и прислушивалась к нашему разговору, так и покатились со смеху. Так что дочь женщины, когда вскоре вернулась, застала в палате смех и веселье.
    Да, а маме нашей вскоре полегчало, кризис прошёл, и её выписали домой.
Скоро и нас выпишут.
    На 42-е сутки нахождения Алексея Ивановича во Временном госпитале на ВДНХ его выписали домой. А на 12-е сутки выписали меня.
    На прощанье ангел-Инна Васильевна, начальник 213-го терапевтического отделения Временного госпиталя «75-й павильон» ВДНХ сказала мне:
    – Вам повезло… Вас лично спасло то, что в феврале вы прошли вакцинацию, сделали прививку. В вашем организме образовалось более тысячи антител, которые и вступили в бой с коронавирусом, не позволили сильно лёгкие поразить. Сейчас осталось двести двадцать антител. Вам не повезло, что вы попали в те ноль целых семь десятых процента вакцинированных, которые заражаются коронавирусом. Но переболели вы практически в лёгкой форме. Не болейте и к нам не попадайте больше. До свидания!
    – Мне повезло больше… Моя жена и дочь, которые предусмотрительно провакцинировались и в заболевшие проценты не попали, сейчас ждут меня дома, – ответил я. – А вам «спасибо»! Всем «ангелам» в вашем лице – спасибо! До свидания!