Коньяк для Пушкина

Зимой Пушкину было скучно.

Он стоял в городском саду
на самом берегу Волги —
двухметровая чёрная чугунная фигура
на сером гранитном постаменте.
Не поэт, прости Господи, а монумент какой-то...
Летом вокруг Пушкина допоздна
гулял весёлый досужий народ,
мимо памятника шли по реке белые теплоходы,
каждый турист норовил сфотографироваться
рядом с чёрным человеком в цилиндре —
позади поэта был чудный вид на левый берег,
на покрытый загорелыми телами городской пляж,
на древние монастыри и новые храмы.

Пушкин сурово смотрел на зевак,
он был строг, насуплен и нем —
вылитый охранник из гипермаркета,
вечно при деле, всегда на службе —
Отечеству, поэзии, горожанам.

А вот зимой Пушкину было тоскливо.

Его друг и коллега по перу,
местный поэт Собачьев
хаживал в гости к «нашему всё» нечасто,
выбирая, как правило, время снегопада —
белые хлопья неслышно валились с неба,
разом оглохший город обескураженно молчал,
озябшие люди спешили по домам —
никому не было никакого дела до памятника.
Завидев издалека кособокую фигуру Собачьева,
зигзагами летящего по пустой набережной,
Пушкин, охая и вздыхая,
осторожно слезал с холодного скользкого гранита,
разминал затёкшую поясницу,
чтобы через какие-то пять минут
завалиться вместе с другом
в давно знакомую обоим пивнушку у моста,
где под развесёлый шансон из колонок
можно было всегда отогреться дешёвым коньячком,
в который раз рассказывая Собачьеву,
что же у него случилось тогда на самом деле
с этой распутной интриганкой мадам Керн.

Они болтали, смеялись, слово за слово —
у Собачьева тоже было о чём почесать языком
с первым сердцеедом и остроумцем России,
он читал Пушкину собственные свежие стихи,
потомок эфиопов морщился, но слушал —
между тем за окнами вечерело,
город включал свои неживые фонари,
освещая безжизненные кварталы и улицы.

Запутавшись в «посошках» и «забугорных»,
Собачьев вечно запаздывал на последний трамвай,
а вот Пушкину торопиться было некуда,
он ещё долго стоял на углу,
прощально махал вслед трамваю рукой,
крича уезжающему другу что-то весёлое и неприличное.

Он совсем не спешил возвращаться
в свою холодную одинокую вечность.