С отрадой грустной стариковской...

*   *   *

С отрадой грустной стариковской
Я вижу зрением души
Дворец помещичий в тамбовской
Или саратовской глуши.

В строенье пышном обвенчалась,
Чтоб стилем стать уже иным,
Классическая величавость
С наивным зодчеством степным.

Террас уступы продолжая,
Ведет в аллею статуй цепь,
А дальше без конца и края
Валами покатилась степь.

Мне там не побывать вовеки,
Дворец не встанет из руин,
Но только прикрываю веки –
И пью опять вино равнин.

Под низким небом – словно лава,
Заняв собой всю ширь степей,
Застыли скорбь, и стыд, и слава
Злосчастной Родины моей.

Всосала времени трясина
Всю плоть былого бытия,
Но стих размеренный Расина
В порывах ветра слышу я.

Деревья вековые снова
Во тьме над плошками сплелись,
И из театра крепостного
Рукоплесканья донеслись.

Театр в округе наилучший –
И плачет, тронутый игрой,
Ларги, Кагула и Козлуджи
В отставку вышедший герой.

И прима статью полудетской
Разгорячает плоть его,
И слышно, как кричит дворецкий:
“Мансуров… Ртищев… Дурново…”

А где-то огонек мигает
В утробе хаты до утра:
Там хлебопашцы вспоминают
Явленье Третьего Петра.

Мне этих лиц уже не встретить;
Мне облик времени того
Дано штрихами лишь наметить,
Не завершая ничего.

И вновь я прикрываю веки,
Чтоб вновь о нем увидеть сны –
Презренном и великом веке
Моей униженной страны;

Чтоб наблюдать с улыбкой порку;
На бранном поле побеждать;
Театра барского актерку,
Чуть смеркнется, в беседке ждать;

Чтоб, по ночам блистая в свете,
Являться в церковь до зари,
А после службы в кабинете
Читать Дидро и Ламетри.

Эпох пороки и соблазны
Познал я, но своим нарек
Свирепый тот и куртуазный,
Победами гремевший век.

Когда распад ярится люто –
Мечты и грезы не в чести,
Но только в них в годину смуты
Себя мы можем обрести.