Свинец

Как ящик Пандоры осенний ларец,
осыпанный златом, багрянцем сердец,
но кто-то открыл его ржавым ключом,
и тотчас тревога хлестнула бичом –

с тяжелым, холодным и серым лицом
оно появилось, назвавшись свинцом,
и вздрогнуло небо булавками звезд,
но взяв себя в руки, застыло, как мост.

Свинец, ведь не оспа – не более чем
обычное слово, а впрочем, зачем
его произносит вдруг ветер-гонец,
неужто ему приглянулся «свинец»?

Иль может быть это нелепая блажь,
а вдруг преступленье, а вдруг саботаж,
и ветер с угрюмым свинцом заодно,
но правду узнать нам, увы, не дано.

А слово не сходит уже с языка,
налились свинцом шатуны-облака,
и кажется глазу, что гладь озерца
хранит аки тайну частичку свинца.

И видится больше: как дерзкий паук
свинец-властолюбец посеял испуг
и в душах людских, и в телах и в умах,
и в лучике солнца, что нынче в бегах.

Гляди же, гляди, своенравный слепец!
Повсюду главенствует сила – свинец:
на улицах, в парках, в потоке машин,
на лицах прохожих и в блеске витрин.
 
Так что же нам делать и как с этим жить?
Вопросов в грядущее тянется нить,
как нить Ариадны, но где тот Тесей,
что серую сущность прогонит взашей?

Поверь, обыватель, спаситель в пути,
могучую поступь нутром ощути,
серебряный всадник – глашатай зимы
готов самолично избавить умы

от жесткой аскезы скупого свинца,
загнав проходимца в темницу ларца,
тогда же и станет к страдальцам щедра
природа, отсыпав в ладонь серебра.

А внутренний голос прикажет: вперед,
пусть станут коньками идеи, что лед
свинцовой, гнетущей, извечной тоски
изрежут и тяжесть отпустит виски.

А ветер подхватит мотив перемен,
и вызовет стужу ненастью взамен,
нашепчет, что не было вовсе свинца,
и будто бы правит зима без конца.

Ему, ренегату, кажись, всё одно:
в серебряный кубок ли льется вино,
рыдает весна иль идет под венец,
жара ли ярится иль душит свинец.