Бабье лето

Родильная палата. В огромном высоком окне – небо синим огнём, макушки берёз – жёлтым. Больше ничего не вижу. Резь в глазах. Резь в теле. Мучительные схватки качают, качают всё чаще и чаще: прорезается новая жизнь. Мальчик или девочка? 
Сквозь резь – радость: вот сейчас, сейчас! Это даёт силы терпеть.
Сквозь резь – зычный женский голос:
– Какая ты резвая!..
Занозой в руку – укол. Едкий запах. Эфир?! Резь отпускает. Глаза закрываются. Тошнит. Проваливаюсь в черноту.
По щеке – раз! Ещё – раз! Кто – не вижу. Только слышу тот же – зычный:
– Ты что тут устроила?!
– Не знаю… Извините.
Криком – приказ:
– Бегом в родзал!
Ползу на четвереньках. Вскарабкиваюсь. Глаза закрываются…
По ляжке – хрясь!
– Тужься, дура! Ребёнка задушишь! Вот здесь держись и давай. Давай!
Хватаюсь за поручни родильной кровати. Упираюсь – вся. Я – тугая пружина. Толкаю, толкаю живое – туда – в огонь между ног... Проваливаюсь в черноту.
Нашатырь. По щеке – раз!
– Умница!.. Мальчик.
Всматриваюсь между вздыбленных коленей. Яркий свет в окне. В этом свете белым ангелом – акушерка: в одном крыле – мой ребёнок, другим – шлёп его по попе. Пронзительный крик. Боли нет. Лишь резь в глазах: застят слёзы счастья. Всё позади. Проваливаюсь в черноту. 

Открываю глаза. В окне ярко-синим огнём – небо. Лежу на жёсткой кровати под простынёй. Знобит. У моих ног сидит женщина-врач. Светлый взгляд – добрый, обеспокоенный.
– Ты нас напугала.
– И мне страшно.
– Расскажи, что чувствуешь?
– Чувствую, что улетаю… Хочу спать, закрою глаза и с низким гулом пикирую в чёрную пропасть. Потом – яркий свет. Пронзительно тонкий звук – до глухоты. Страшно. Заставляю себя вынырнуть, открыть глаза. Не могу спать…
Дальше молчу. Быстрые мысли – не высказать. Я хочу, очень хочу спать. Радость – уснуть. Сладкий сон – в том ярком свете, лишь нырни. Но что-то держит. Страх раствориться, потерять ориентиры и не суметь – обратно… Хотя, нырнуть в тот свет не страшно, даже хочется, даже – легко. Там – тепло… Но там – нет сына.
Спрашиваю:
– Когда я его увижу?
– Ребёнка?.. 
– Да.
– Когда летать перестанешь. Вторые сутки ловим.
В светлом взгляде врача замечаю вину:
– Что со мной?
– Укол... Реакция.
– А зачем?
– Хотели облегчить боль.
– Что теперь?
– Теперь всё будет хорошо. Любовь – она такая… Ты – молодец, не уснула, – врач
погладила меня по руке. – Знобит?
– Да… А где сын?
– Хочешь, он будет здесь, с тобой?
– Хочу.
Из коридора доносится младенческий крик.
– Надо же, – удивляется врач, – почуял. Это твой.
– Где он?
– Рядом, в отстойнике.
– В отстойнике?
Врач смеётся:
– Комната специальная.
– Дайте его мне, пожалуйста! – чуть сама не плачу.
– Дадим. Но сначала ешь и пей. Сейчас же. И не вздумай реветь – силы тратить. Вот – чай, вот шоколад, – пододвигает к кровати табурет. Берёт с тумбочки кружку, ставит. Разворачивает чёрную плитку, подаёт: – Приступай.
– Не могу, он плачет!
– Сейчас покормят и перестанет.
Врач быстро выходит из палаты и скоро возвращается. Плач утихает. Врач снова присаживается на кровать, строго повторяет:
– Приступай, – потом добавляет: – Не уйду, пока и это не одолеешь.

На третий день врач бесшумно вкатывает в палату кроватку-кювету, останавливает её напротив моего лица.
Смотрю сквозь прозрачный борт. Ребёнок спит. Лоб высокий, чуть сморщенный от тугой фланели. Бровки чёрные. Щёчки пухлые. Губки розовые бантиком. Глаза мои щиплют горячие слёзы.
Врач приказывает:
– Вставай, мать! Посмотрим, сможешь взять ребёнка?
Быстро присаживаюсь.
– Тщ-тщ-тщ! Потихоньку, – врач протягивает руку, – держись.
 Поднимаюсь. Голова кружится, но стою. Осторожно беру тёплый свёрток. Тяжёлый. Сердце моё бешено колотится. Прижимаю ребёнка к груди, будто прикрываю амбразуру, чтобы сердце не выпрыгнуло. Чую, и его сердечко частит. В унисон. Вместе.
– Здравствуй, сын. 


23 сентября 2021 г.