Имя на поэтической поверке. Александр Егоров

  Стихотворение "Яблоня"поэт Александр Афанасьевич Егоров -написал к 50-летию Советской власти, в 1967 году, а удалось опубликовать в журнале "Литва литературная"лишь в 1988 году.

  Стихотворение "Яблоня" производит гнетущее, неизгладимое впечатление, своей сермяжной правдой о нелёгкой жизни жителей деревень, в довоенном Советском Союзе.

     "Яблоня"

Старуху хоронили не в гробу,
В расход пустили
                старую скамейку,
Обили тёсом.
           Ветер звал в трубу -
За ней долгов осталось
                на копейку.

Немного больше,
               где-то гривен шесть,
Случались недоимки и поболе.
Когда с себя, бывало,
                стригли шерсть,
Чтоб только оградиться от неволи.

Неведомо, к каким из сороков
Приели тараканы пуповину.*
Давно в деревне нету мужиков,
Сработать ли старухам домовину?

Сухие губы, тонкая рука,
В кирзовых тапочках на босу ногу:
Из лихолетья вынесла река,
Вот, не успела помолиться Богу.

А грешную её легко ль принять
В тех горних высях?
                Может, как иначе?
Всевышний видел, что она,
                как тать,
Скользила в ночь с ведром воды
                горячей.

И... поливала яблони тайком,
И подчистую, с корнем , выводила,
Чтоб для ребят потом
                на месте том
Картошка поядрёней уродила.

За яблони налог платить велят.
День ото дня
           плод становился горше.
Никто не ел их из её ребят,
И даже младший,
             сорванец Егорша.

Всех старшеньких -
                войною унесло.
А средние? – В какую-то проруху.
А дочери? – Однако в ремесло.**
Все сгинули, оставили старуху.

Меньшой, пострел -
                по колоски ушёл,
Как в воду канул,
                сроду будто не был,
И сколько ни взывала к Богу,
                к небу -

Не выдал тайны. видно, не нашёл.

А самого – в троцкисты упекли:
Сморозил что-то
                про седло и дышло.
По капле дни тревожные текли.
Да разве у неё одной так вышло?

От яблони той чёрной ночи тень
Не только этот огород давила -
Десятки, сотни, тыщи деревень
Познали эти грабли. эти вилы.

Мели, гребли, давили на корню -
Опричники в машинах и на конях.
Пустому заставляли трудодню
Молиться. уставая от погони.

Эксперимент длиною
                в тридцать лет
Закончился единым послушаньем.
Не шибко ты противилась,
                ведь нет,
Велеречивому бумаг шуршанью?

Ты в тот реестр
             счастливый внесена...
Вот снова ветер
             прошумел по крыше.
Мертва изба.
            Старуха в ней одна...
Пришли соседки -
              разбежались мыши.

И что её с нетронутым лицом
Успеют схоронить -
                зачтут в удачу,
Помянут круто сваренным яйцом
И в меру погорюют и поплачут.

*По крестьянскому поверью, человек живёт. пока хранится его пуповина.
** В ремесленные училища и школы ФЗО призывали по повесткам.

  Признаюсь – любимые поэты – это тоже, как и близкие люди, хранишь их образ и стихи в своём сердце.

  Кроме того, нет ничего труднее, чем писать о том, с кем твоя душа давно сроднилась, с кем посчастливилось встречаться при жизни, на литературных семинарах, пару раз, во Владивостоке, в начале 2000-х годов,организованных поэтом - подвижником  из города Арсеньева, редактором региональной литературной газеты "Лукоморье" Николаем Морозовым.

  Русский поэт Александр Афанасьевич Егоров родился 28 апреля 1936года в латгальском селе Тимофеевка Венгеровского района Новосибирской области в семье вольного пимоката.

  Вот как рассказывает сам Александр Афанасьевич о своей родословной в книге "Противостояние" (Опубликована журнал "Знамя", №11, 2012 год).

  Приводить факты биографии Александра Егорова буду из его автобиографической повести "Противостояние", чтобы наглядно,и  убедительно почувствовали атмосферу в стране того времени, трудного и не всегда справедливого к простым советским людям.

  Одна ветвь нашей родословной идёт от ссыльных поляков, участников восстания 1863-1864, другая, вся мамина родова, – из сибирских староверов "веткинского" вывода 1735 года.

  В тот год воинской командой Киевского генерал-губернатора Вейбаха из-за пограничной реки Ветка Польского Королевства, насильно были выведены крестьяне -староверы, бежавшие от притиснения веры и тяжёлой руки власти.

  Под воинским караулом, преодолели более 4-х тысяч вёрст, они были доставлены с семьями в Сибирь, где постепенно привыкли к медвежьему углу и полуарестанскому состоянию.

  Чтобы отбить охоту к бегству, весь вывод староверов,поселили в болотистой местности, где дороги были проезжими только зимой, летом, даже после небольшого дождя, проехать там было невозможно.

  Мой дедушка, Андреан Шипицин, был церковным старостой, а значит человеком грамотным, самодостаточным.

  Семейная артель весь год трудилась не покладая рук, а потом добро везли на ярмарку. Цены на все товары были естественными, а поездка на ярмарку для всей семьи была праздником.

  Во всех сёлах было конопляное море, в каждом дворе давили масло, из стеблей ткали полотно, шили рабочую одежду, половики и мешки, но никто и слыхом не слыхивал, что эту траву можно курить.

  Гончарили, скорняжили, шили сбрую, ладили упряжь, сапожничали, пимокатничали, плотничали, и ни одна отрасль при этом не была убыточной – всё приносило доход.

  Все староверы были грамотными, в том числе и женщины. Мама, Маремьяна Андреановна Шипицина, в 1919-1920 годах училась в губернском городе Томске, но всю жизнь вынуждена была скрывать своё образование и мантулила чернорабочей.

  Она была из зажиточной крестьянской  семьи. В их избе было не семеро по лавкам, а много больше – тринадцать собственных детей да ещё приёмный сирота – племянник.

  Во дворе у них было двенадцать коров, столько же лошадей да весь подобающий такому поголовью инвентарь и добротное подворье: вместительный погреб, в котором стояло несколько сорокаведёрных бочек с рыжиками, груздями, капустой и огурцами, амбар, рига, овин, стайка(хозяйственные постройки – сарай для скота и птицы), конюшня.

  Вот это ломовое трудолюбие, за этот самый достаток. который определял мощь России, в 1930 году всю мамину родню сплавили вниз по Оби.

  Я никогда в жизни не видел своих дедушек и бабушек, не ездил с ними в поле, не пробовал бабушкиных оладий, ни разу не потрогал жёсткой бороды деда. не сходил с ним на рыбалку или в лес по грибы, не съездил в ночное.

  Матушка до конца дней своих оставалась верующей, держала икону в сундуке, но молилась всегда крадучись. На мой вопрос: "Что случилось?" – всегда отвечала: "Не сегодня случилось, сынок. давно...плачу по своим родителям, безвестно сгинувшим братьям и сёстрам".

  Папа, Афанасий Дмитриевич Егоров, статный и красивый мужчина. первый плясун и песенник – родом из ссыльных поляков, участников восстания 1863-1864 годов.

  Его мама, моя бабушка, носила фамилию Шимановская-Василевская. Родом она была из мелких разночинцев, к крестьянскому труду непривычных, потому в ссылке жили бедно.
  Ожидая неизбежных перемен, более полувека жили на чемоданах. Сразу после революции польская колонния засобиралась домой. В 1918 году вся родня бабушки по папиной линии уехала в Польшу, больше мы о родных ничего не знаем. Разве что бабушка в тридцатом умерла от горя и голода...

  Папу в 1919 году мобилизовали в армию Колчака, но он и дня не успел повоевать – сразу слёг а тифозный лазарет. Через полгода. в 1920-м, был призван в Красную армию, в которой служил до 1923 года.

  Отслужив нанялся в ученики пимоката. Освоив профессию и скопив денег. в 1925 году он женился на моей маме.

  Все последующие годы зимой он работал на лесозаготовках, весной сплавлял платы по реке Тармас, в которой, кстати говорят, и погиб покоритель Сибири Ермак, а вовсе не на Иртыше.

  С весны и до поздней осени отец хлебопашествовал, осенью, после уборочной страды, ходил в далёкую тайгу шишковать, а с наступлением зимы опять на лесозаготовки.

  В той заболоченной глухомани советская власть в двадцатые годы была номинальной.

  Работали не из-под палки, безо всяких стахановских обязательств и встречных планов, добровольно, отсюда и брался достаток.

  Постепенно к 1929 году папа обзавёлся своим домом. скотиной, инвентарём, поставил амбар, стайку, кошару, сеновал, конюшню, вырыл погреб и колодец. поставил баню. прикупил весь остальной инвентарь и обзавёлся всем необходимым домашним скарбом. к этому времени в семье уже было пять едоков...

  Но грянула беда. в 1929 году, всех насильно загнали в колхоз "Имени III Интернационала".

  Раньше на хозяина можно было работать (батрачить) по уговору хоть два дня, две недели, два года, а в колхозе – пожизненно и беспросветно, чаще всего – за мифические трудодни – "палочки" да похвальную грамоту.

  Отец "добровольно" отвёл на колхозный двор двух коров, десяток овец, по два десятка гусей и кур, отдал весь сельскохозяйственный инвентарь.

  Даже лес, заготовленный на новую избу, отдал. Ведь он был лесоруб и плотник. а как было не отвезти и не отдать?

  К тому времени его отца, моего дедушку, в числе других несчастных, группа колхозных активистов увела за болота.

  Приведя на место, сказали: "Мужики, мы своё дело сделали. Можете разбегаться!" А когда те поверили им, побежали, их, как зайцев, в спину и перестреляли.

  Спустя восемьдесят лет хотелось бы спросить адвокатов Системы: вошли ли эти несчастные в общее число жертв?

  Как водится, помародёрничали землячки: у мёртвых забрали куржумы, потники, пимы и полушубки, обшарили карманы.

  Сперва все эти подробности порастрепали жёнам, те – своей родне, а потом, по пьяни, исповедовались собутыльникам.

  А кто-то, шибко и не стесняясь, стал щеголять в полушубках своих односельчан.

  Так, редкой работы азиатских мастеров ремень с серебряными позументами, что купид дедушка на ярмарке в Омске, стал носить один из деревенских активистов.

  Одного из папиных братьев уполномоченный застрелил прямо на сельской сходке, из куража ли. для острастки ли, другого угнали на строительство Беломорканала, остальные разъехались кто куда: в Москву, Омск, Юргу, Киргизию, Новосибирск.

  Но папа так и не смирился с тем, что результатом его ломового труда стала пользоваться сельская пьянь и неработь,лежебоки и злодыри.

  Кстати, это слово появилось в коллективизацию и поясняет сущность гибрида неискоренимого российского порока от соития – злодея и лодыря: получился - злодырь.

  В марте 1930 года газета "Правда" напечатала фарисейскую статью Сталина "Головокружение от успехов".

  Папа, воспользовавшись временной растерянностью начальства, пришёл в сельсовет: так и так, мол, прошу отпустить из колхоза.

  Отпустили, но без имущества. Только так и получилось вырваться из крепостной неволи.

  Так мы стали вольными пимокатами, добровольными каторжанами. Труд хорошего пимоката – труд каторжанина. И не только его самого, но и всей семьи.

  В одной избе происходит подготовка шерсти, затем закладка "чулка", его формовка, многочасовая варка в котле с порцией серной кислоты, которой хороший пимокат всегда кладёт ровно столько, чтобы не испортить качество валенка: сочетание срока носки, гибкости, красоты и тепла.

  Потом стирка, усадка, насадка на колодку, сушка в печи, обработка пемзой после сушки, так далее и тому подобное. Здесь же едят, дети делают уроки, спят...

  Я родился в селе Тимофеевка, Новосибирской области, 26 апреля 1936 года – года принятия Сталинской конституции. 28 апреля мои сёстры принесли меня в сельсовет регистрироваться.

  Тут чиновник возьми и прояви принципиальность: в какой день пришли, таким и зарегистрируем появление на свет вашего брата. Так в двухдневном возрасте произошло моё первое столкновение с произволом власти.

  Отец, так и не смирившийся с колхозной неволей, всю жизнь возил нас из села в село, из района в район, из одной области в другую.

  Первый класс мне удалось окончить лишь с третьей попытки. Совсем не было одежды, поэтому в школу ходили лишь до первого снега, так как школа была в соседнем селе.

Помню фрагментами многое:
Как цыгане, скитаемся по городам и весям. нигде не задерживаясь надолго. Вот мы живём в Красноярском крае. Хакасия.Шахтёрский посёлок Черногорка. Барачное жильё.

  Почти каждый день всей семьёй ходим в степь, собираем сухой кизяк. Именно сухой, его ещё надо научиться отличать от влажного по цвету, весу и запаху.

  У меня не всегда получается. В степи попеременно то солнце, то пыльные бури. Папа работает под землёй проходчиком, но вскоре попадает в нешуточный завал – сломаны рёбра, лишается нескольких передних зубов.
Готовим пищу и оттапливаемся кизяком, уголь тратить не разрешается.

  Хозяйственных построек ни у кого из шахтёров нет, прятать негде, поэтому никто с шахты уголь не носил – боятся.

  Явление несунов расцветёт и окрепнет только после смерти Сталина, в застольные года...

  После выздоровлении папы, мы уезжаем из Черногорки.

  Крепостное право для крестьян, ставших счастливыми колхозниками, уже в силе десять лет, а для рабочих будет объявлено через несколько месяцев.

  После чего ни один человек без разрешения начальства не сможет оставлять работу. А пока мы вольные пимокаты,можем уезжать. И успеваем. Куда?
  Где лучше. А где. А где лучше, никто не знает. В очередной раз едем – на хлебный слух.

  Папа вербуется в Норильск. Сидим на узлах на речном вокзале у Красноярска, ждём попутную баржу. Не дождались. Договор с нами расторгли.

  Власть к этому времени пришла к выводу, что нехватку рабочей силы можно решить за счёт рабовладения – в Дудинку и Норильск погнали заключённых. Вольных брать перестали.

  Леспромхоз в Сереброве – это посёлок на большой сплавной реке. Живём в бараке, папа работает на лесоповале. Тринадцатилетняя сестра Валя  уже помощница в семье, работает в сплавной конторе таксировщицей.

  При помощи деревянной мерной   рейки с металлическим крючком на конце, химического карандаша и разграфлённой деревянной дощечки – рапортички замеряет толщину брёвен в затоне, часто по колено в осенней воде.

  Однажды к нам является человек со страшным изъеденным комарами лицом, чудовищно опухшим, опущенными, как у Вия, веками, в котором мы лишь по голосу узнаём нашего папу.

Бедуем дальше.

  Болезненный братик, 1940года  лежит в большой корзине. Никто не верит, что он выживет. Нет керосина, мы без света проводим вечера у печки, сквозь щели просвечивает огонь, с ним теплее и чуточку веселее.

  Меня то и дело посылают посмотреть. дышит ли братик. Кожей ощущаю что-то жуткое, иду к нему на цыпочках, подхожу, слушаю и так же на цыпочках возвращаюсь к родителям: жив... И так по несколько раз за вечер.

  Ужинаем солёными помидорами, без хлеба, его в ОРСе (отдел рабочего снабжения нет, как обычно).

  Александр Афанасьевич вспоминает две драматичные истории, которые запомнил:

  Помню загадочную, в то время непонятную для меня сцену. Комната, два небольших окна, в простенке – стол, над столом – плакатный портрет Сталина.

  В комнату врывается папа, хватает этот плакат,рвёт и комкает его, бросает на пол, топчет. растирает ногами, а потом бросает в огонь печки. Всё это в считанные секунды. Молча. Сёстры, делавшие уроки, в ужасе смотрят на папу.

  Он охватывает руками голову, долго сидит в такой позе, потом с перевёрнутым лицом просит дочерей никому ничего не говорить – обо мне все забыли...
  О "подвиге" Павлика Морозова, сделавшего донос на своего отца, я ещё не знал...

  Спасло, видимо, то. что сёстры только-только, пару дней назад. принесли этот портрет, и его у нас никто из соседей не видел.

  А судили тогда даже за то, что кто-то в спешке завернул в газету с портретом Сталина селёдку ли, банную мочалку ли, галоши ли – это считалось большим преступлением.Возможно, из-за подобных случаев мы так часто и меняли жительство.

  Но из-за слабого брата мы тогда не могли уехать, хотя место работы папа всё равно сменил – на другой участок этого же леспромхоза.

  А там как раз шёл суд: судили виновато улыбающегося молодого лесоруба, мертвецки пьяным, в клубе перед началом сеанса кино кочевряжился перед публикой.

  А когда вспотев, снял кепку и водрузил на гипсовый бюст Сталина. Кино он так и не дождался...

  Война!.. Хорошо помню тот вечер. Вся семья спит на полу. Только спасаясь от полчищ клопов, успели настелить вокруг постели папоротника и полить его водой, как вдруг в кромешной темноте кто-то громко стучит в нашу дверь.

  Помня о вездесущих воронках, папа вздрагивает, но доносится спасительное в нашем случае, хотя и леденящее – жуткое слово: "война!"

  Папа в первых числах ноября сорок первого уйдёт на фронт, в 40 лет.

  Помня уроки Гражданской войны и коллективизации, в силу своего особенного характера и умения находить подход к людям папа выпросил у военкома отсрочку, увёл нашу семью в Тайшетский район и устроил маму в совхоз.

  Там, возле свиней и коров, на жмыхах, соломе, лебеде, крапиве, отрубях и клевере, мы все выживаем.

  Сёстры всю войну будут ходить зимой и летом в деревянных колодках, покрытых брезентом (сабо), а потом всю жизнь будут страдать простудными заболеваниями. Зимы в тех местах были морозными, температура достигала пятидесяти градусов.

  Переболел и я, пытаясь до глубокой осени ходить в школу босиком по снегу в соседнее село.

  Понимая, что дочерям надо дать хоть какое-то образование, мама устроила Валю в Тайшетский районный узел связи ученицей на телеграф, а через год определила туда же и Капу ученицей телефонистки.

  А сама все четыре года войны станет работать по двадцать часов в сутки,свинаркой, дояркой, грузчицей, возницей на лошадях.

  Лето1942 года, совхозный барак. На моём попечении брат Витя -1940 года рождения. Поднимаю его с пола – за ним тянется кусок красно-бардовой плоти.

  Лишь через полвека, читая колымского страстотерпца Варлама Шаламова, узнаю о той его болезни – выпадении прямой кишки кишечника. Из-за предельного истощения брат пойдёт только в три года, и его коленки будут от лишнего ползания на всю жизнь останутся плоскими.

  А когда у него выпадут молочные зубы, то больше не вырастут никакие.
1943 год. Третье отделение свиносовхоза. У нас нет керосина, ужинаем при лучине. Чтобы было чем ужинать, помогаю маме в устройстве огорода.

  На болотистой пятине рубим гибкий тальник, с грехом пополам огораживаем свободный клочок земли, вскапываем примерно пять соток целины, садим всякую огородную всячину и главный сибирский фрукт – картошку.

  Осенью накопаем тридцать пять мешков, мама радуется: в этот год хватит на всю зиму. Не хватило, к весне всю съели.

  Все весны 43-44-45 годов с первыми оттепелями выходим на совхозные поля собирать мёрзлую картошку.

  На каждом из нас – рваные, десятого срока носки фуфайки, на ногах – старая обувка родителей или рваные сабо сестёр, а у кого нет такой обувки – и вовсе сидит дома. Все голодные, пока не потеплеет.

  Чуть пригреет солнце – без устали ходим по картофельному полю.

  По - грачиному громко перекликаемся, хвастаясь каждой находкой. Вечером мама приготовит драники.

  Радуемся и прошлогодней, сухой картофельной кожуре, в которой обязательно находится один - два грамма крахмала – из него мама сварит земляного цвета кисель.

  С нетерпением ждём солнца, которое подсушит землю, и на болотах появится первая черемша.Черемшу будем есть сами, а что-то удастся продать. Деньги нужны сёстрам и маме на тапочки.

  В лесу появляются сосновые побеги, а чуть позже – медвежьи дудки, наше лакомство и забава.Из отвердевших медвежьих дудок делаем насосы и в жару, гоняемся друг за дружкой, брызгаемся холодной колодезной водой.

  Делали набеги на колхозные поля за огурцами. подсолнухами, горохом...
Помню засолку капусты,первые походы в лес по ягоды, первую встречу с медведем

  Объездчики - охранники полей беспощадно секли нас мелюзгу, кнутами. А взрослые даже и не помышляли о вылазках на поля – боялись закона 7/8 от 1932 года, в быту называемого "о колосках", по которому расстреливали даже двенадцатилетних.

  А пацаны постарше рисковать боялись. Да и не было таких пацанов – всех их давно замели в ФЗО и ФЗУ. Страх попасть под этот закон сдерживал и маму.

  Замечая, как она, вернувшись с работы, постелив какую-то тряпку на пол,усиленно хлопает себя по бокам, тряся свою одежду, а на тряпке появляется пригорошня неочищенного овса, однажды я ей присоветовал:

"Мама, ты всё носишь и носишь за пазухой – а ты пришей себе карман".

А в ответ: "Э-эх, сынок, за карман срок дадут! Как дали тётке Лизке, без меня, вы милые голуби, погибнете".

  Чтобы спать в тепле, нам с сестрой Капой приходилось до глубокой ночи пилить огромные чурки старой и ржавой, без развода, пилой – сосновые кряжи, привозили из лесу только к вечеру.

  Под звёздным небом, на пределе сил, мы их таскали и заносили в выстуженную избу.
  За тонкой перегородкой в соседней комнате живёт очень красивая, ослепительно беловолосая девушка.

  Чья она, откуда родом? Никто не знает. Работает свинаркой. Однажды племенной хряк зубами выхватил из её ноги кусок икроножной плоти. И проглотил. Был голодный.

  После этого начальство ужесточило наблюдение за кормами – куски жмыха унести из свинарника стало невозможно, а женщины ворчали: не убыло бы с неё...

  Начальник отделения долго и настойчиво её домогался. предлагая лёгкую работу. Она предпочла свинарник.

  Восьмилетним, играя с другом в казаки-разбойники, забежал в только что построенный из свежих брёвен. истекающий лиственничной смолой концентрационный лагерь.

  Красная армия возвращала оккупированные  области, местные власти загодя строили зверинцы.

  Столько километров колючей проволоки я увижу лишь в 1951-м, во время производственной практики на Сахалине, где на строительстве тоннеля под Татарским проливом, который, как и дорога Салехард – Дудинка, так никогда и не будет построена, было занято двести тысяч "путеармейцев".

  1945 год. В нашей тёмной избе – светлая радость, с фронта вернулся папа. Целый и невредимый. Ему сорок четыре года, мне девять.
 На его груди две медали – "За победу над Японией" и "За победу над Германией".

  Ещё он привёз похвальную грамоту от командующего Забайкальским фронтом. И ни одного ордена. А на погонах нет ни звёздочек, ни лычки.

  Не  привёз и трофеев, а только жёлтые – оглядываясь,  интригующим шёпотом: "английские" – ботинки, сталинский подарок всем солдатам.

  Шёпотом – потому что прямо из вагона одного солдата снял "Смерш".

  Похвалил демобилизованный солдат диковинные ботинки и в вагон больше не вернулся...

  По счастью, мы не колхозники, а вольнонаёмные – из совхоза мама сразу уволилась.

   Уехали жить на узловую станцию Тайшет – папа нашёл работу в районном сельпо, на пимокатной мастерской. Мне из папиной шинели шьют пальто,
 заказывают в долг сапоги и в третий раз отправляют в третий класс.

  Первые две попытки не удались, ходил в школу босиком до второго - третьего   снега (первый снег – и не снег вовсе)...

  Я переросток, но учусь охотно, только на четыре и пять. Запоем читаю взрослые книги. А по вечерам, при свете керосиновой лампы, как муравьи. всей семьёй теребим овечью шерсть для валенок.

  1947 год был неурожайным. Папин оклад – 300 рублей, минус заём восстановления  и развития народного хозяйства, на руки получает – 270 рублей. Булка хлеба на базаре стоит – 100 рублей.

  Угроза ли голода, тяга к родным местам, снимает нашу семью с места. Решено ехать на родину.

  Продаём всё громоздкое – кое – какой скарб и корову. Осенью мы приехали в деревню Петрухино Новосибирской области.

  Был конец сентября, огород мы не сажали, урожая не собирали, живность завести не успели, но нас. единоличников, обложили натуральным налогом – в обязательном порядке надо сдать шерсть, картошку, мясо, яйцо.

  Выплатили последними деньгами, что осталось от продажи коровы, – а нам поднесли ещё и денежный налог в полторы тысячи рублей.

  Этот порожающий удар совпал с денежной реформой: деньги вздорожали, а семья работала только за еду.

  Но отец до того не любил колхозный труд, что пошёл на крайность – завербовался на только что освобождённый от японцев Сахалин. Получил от прожжённого вербовщика "подъёмные",  продал всё с себя и с нас и рассчитался с налогом.

  Под пронизывающим степным ветром в 40* мороз погрузились мы на станции Баган Новосибирской области в обледеневший телятник и поехали через всю Сибирь на Сахалин.

  Конечно. от сквозняков все быстро попростыли. а леченье – кипяток. Ещё перед отъездом схоронили маленького брата Витю. По дороге, в Хабаровске, – малышку Любу.

  Во Владивостоке и мы с отцом попали в больницу. Кое-как подлечились и добрались до места вербовки – посёлка Гастелло, на Сахалине.

  Вербовщик обманул – на Сахалине мы не получили ни второй половины обещанной денежной суммы, ни трофейной материи, ни обуви, ни одежды.

  Папу определили в рыболовецкий колхоз, посадили на вёсла безмоторного кунгаса и послали в море.

  Я с первых дней стал носить в гарнизон и менять у офицерских жён свежую селёдку на миску пшена.

  Это был весь доход нашей семьи. Денег нигде никогда не платили. Силы родителей были на исходе.

  Между делом я включился в серьёзную работу – стал сплавлять по реке брёвна, вытаскивать на берег, пилить на чурки и сутунки и катить к дому.

  Попутно стали с матушкой себе участок земли, а после посадки огорода она отвела меня к местному богачу, и я стал пасти двух его коров.

  Той страшной осенью 1949 года мы схоронили маму, через полгода папу.Перед уходом мамы из жизни, сильной формой малярии переболел и я.

  Вылечила меня мама, стоящая одной ногой в могиле, после очередного жестокого приступа она умоляла меня выпить свою собственную мочу.

  И, о чудо, я пошёл на поправку. Но слёг в больницу папа и уже не вышел.

  Сёстры вышли замуж. Одна – за пьяницу офицера, другая за пьяницу сержанта. Других женихов не было.

  Мы с братом стали жить одни. Сёстры к нам приходили редко, приносили килограмм -другой пшена. изредка булку хлеба.

  На весь посёлок только на нашем дворе были заготовлены дрова. Мы думали, запаса хватит года на два, но к Новому году они кончились.

  Пришлось с января регулярно ездить в лес по дрова, а после леса было не до школы.

  Это был конец всей моей школьной учёбы.

  Зная мои способности – никогда не делая домашних заданий, я отвечал на четыре и пять, – учителя в мае прислали ко мне посыльного и пригласили на экзамены. Все экзамены я сдал на "хорошо" и "отлично".

  Осенью 1949 года, с багажом в четыре класса я поступил в городе Долинске в ремесленное училище. Брата сёстры отдали в детдом.

  Всё, разорена семья. Но ведь в таком состоянии – и вся страна. Нас у мамы было тринадцать. Все родились в разных местах и похоронены где придётся...

  Мне 13 лет, по документам 15-ть. РУ-2. Шинель мою скоро украли, а зимой и "парадные " брюки, рубашку и носки.

  Почти всю зиму отходил газетных портянках. Чтобы не обижали, пришлось записаться в секцию бокса. После нескольких тренировок стал смелым и решительным. Но, пристрастился к шахматам, бокс забросил.

  После РУ-2 в 1951 году электромонтёром 4-го разряда поступил на Поронайский Целюлозно Бумажный комбинат, а отработав три года, в 1955-м пошёл в моряки, кочегаром 2-го класса на пароходе "Ильмень" Сахалинского пароходства.

  Оклад кочегара 865 рублей. Объявление по судовой трансляции: проводится подписка на государственный заём.

  И тут мне попадает шлея под хвост – я отказываюсь подписаться. Один на всё судно.

  Впервые в истории пароходства!

  Капитан четыре часа уговаривал в рубке, я свою линию – зарплата маленькая, денег лишних нет, не хватает на необходимое. Попал в неблагонадёжные списки.

  Кто-то подначивая дует мне в уши: "Да не гони! Подпишешься, как миленький, никуда не денешься!.."

  На другой день судовая радистка сказала: "Отказ подписаться на заём – это не только на весь Дальний Восток, но и вообще первый случай на море!"

  В 1953 году выполнил норму первого разряда по шахматам.

  В 1955 году в сентябре призвали в армию и через порт Корсаково на пароходе "Кулу" за казённый счёт увезли на Камчатку.

  В 1963-м, по совпадению, на том же пароходе"Кулу", меня опять за бесплатно повезут в Сибирь – строить коммунизм – по приговору суда с 1962 по 1969 год.

  После армейской учёбы по всем нормативам у Александра Афанасьевича лучшие показатели. Зачислен на должность химика - разведчика, чуть позже – химика инструктора. Должность сержантская.

  Много читаю – Бальзака, Цвейга, Бунина, Лонгфелло, Есенина, Северянина.
Отслужил. Предлагали остаться на сверхсрочную. Отказался. Помня о Горьком. хотел посмотреть Россию, проехать по стране от края до края и написать об этом.

  В 1957 году, подражая Радищеву, проехал от Кольского полуострова до Камчатки.

  Насмотревшись очередей в бесхлебной стране. написал Хрущёву, как на многих железнодорожных станциях, советские люди по четыре дня не могут купить хлеба.

  Дважды вызывали в обком, хвалили за широту кругозора и наблюдательность. Поступил на ЖБК, работал как лошадь, через месяц назначили бригадиром, а ещё через год заносят на доску почёта треста "Камчатрыбстрой".

  Я хорошо зарабатываю, иногда свыше четырёх тысяч рублей. В 1960 году женюсь на чудесной девушке, с которой знаком уже два года. Её мама – немка из обедневшего дворянского рода,папа – командир пограничной части.

  Крестьянский лапоть принят в семью хорошо, без дискриминации. В марте 1961 года у нас родилась дочь.

  Каждую неделю я покупаю по десятку книг, в наших книжных шкафах – более 1500 экземпляров, появляются Ирвинг Стоун, Эрих Мария Ремарк, Стефан Цвейг.

  Спасает природный вкус: бабаевских,бубенновских, марковых и прочих современников – ни одной книжки.

  Каждый месяц вношу рацпредложение. В областной газете в июле 1961 года выходит очерк "Электрик Егоров на работе и дома". Начальство хвалит, предлагает вступить в партию.

  Мне рядовому совку, поверившему после ХХ съезда партии, что все ужасы репрессий позади.

  В июне 1962 года состоялся расстрел рабочих Новочеркасска *, а с  меня Александра Егорова вероломно сняли сразу два разряда, понизили в должности – зарплата сократилась вдвое – и перевели на лесобиржу, где полно рабочих, только что освободившихся из лагерей.

  В электрощитовой, спасаясь от непогоды, частенько сидели грузчики. Вели себя по-хозяйски: опохмелялись, сушили одежду, курили.

  Старший электрик, отсидевший 8-мь лет из 25, всячески им потворствовал. Кем-то науськанные, они стали меня прессовать.

  Однажды в конце рабочего дня, обесточивая на выходные всё оборудование и складывая предохранители по заведённому порядку, я работал у открытого электрощита.

  Слово за слово, создалась критическая ситуация, на меня с отвёрткой в руках пошёл старший электрик.

  Защищая свою жизнь – за спиной были открытые двери электрощита, – я шагнул ему навстречу, левой рукой отразил удар отвёрткой, а правой сшиб авторитета с ног.

  После схватки мы ещё обменялись коротким репликами. Он мне приблатнённо угрожающе:

"- Попомни, землячок, последнее слово за мной! Ещё посмотрим!

Я ему: – Хорошо посмотрим!
И расстались. Это было в конце смены, нашу драку никто не видел. Повторяю.: ни одна живая душа не видела.

  Но я, дурачок, считая драку обыкновенной стычкой, по дороге домой, всё рассказал ещё одному нашему электрику, Виктору Смылину.

  Был конец рабочей недели, делать было нечего, и мы с ним вернулись в электрощитовую проверить всё ли обесточено и ушёл ли домой наш пьяный бригадир.

К несчастью, нашли его бездыханным.

Что было делать? Я, понурив голову, пошёл в милицию и сдался.

Завертелось колесо советского правосудия.

Первая экспертиза установила:
"Смерть наступила в результате изношенного сердца и печени систематического алкоголика..."

  Но кто-то был заинтересован в ином результате. Поэтому вторая экспертиза, которую спустя полвека помню дословно, перечеркнув результат первой, установила:
"Смерть наступила от микроскопического кровоизлияния в стволовую часть мозга в результате удара тупым предметом по голове, коим мог быть и кулак".

  Объясняю следователю, что я вынужденно защищался, что после стычки мы ещё с ним несколько минут говорили, он был жив, я оставил его в нормальном состоянии, что если бы знал, что он мёртв, разве стал бы я рассказывать кому-либо ещё?

А ведь я, поймите рассказал!

  Самый гуманный суд, чтоб впредь совок не взбрыкивал и не умничал, дал мне полновесный червонец. Что стесняться, страна нуждалась в строителях коммунизма.

  Столько лет злил Систему, как тут было не воздать сторицей?!

  В комсомол, в партию, в профсоюз не вступал, на собрания и демонстрации не ходил, не голосовал.

  В 1954 и 1955 годах отказался подписаться на принудительный заём.
За отказ поехать в 1970 году в колхоз на сельхозработы был поставлен под гласный надзор.

Воздали – отыгрались по полной. Состряпали дело!

  Санкции на мой арест давал капитан НКВД Смоленский, который несколько раз, до этого, проводил со мной профилактические беседы.

Начался новый виток моей одиссеи.

  Петропавловская тюрьма, Усть-Камчатка, снова Петропавловск, Владивосток, "столыпин", Усолье-Сибирское, "столыпин", станция Половинка.

  Многочасовые разводы, поверки, запретки, шмоны,
карцеры с обязательным сервисом – нарами, обитыми , жестью, и выбитыми к зиме стёклами.

  Кем я только в лагерях не работал: мотористом, кровельщиком,
землекопом, плотником -бетонщиком, штукатуром, бригадиром строительной бригады, мастером строителей, поработал и по основной специальности – кабельщиком, бригадиром электромонтажной бригады, замерщиком - проектировщиком коммуникаций...

  Под конец срока, став чертёжником и сдав экзамен, я стал геодезистом -строителем.

  Семь курсов этих "университетов", 1962-1969, показались мне половиной моей сумбурной жизни.

  Куда ехать после освобождения? К кому? Жена, воспитанная в вечном страхе и послушании начальству, просила когда-то меня: "Не связывайся с начальством. Оно тебя раздавит".

  Но... "Закрыт закрытый порт Владивосток..." где живут мои жена и дочь, куда прокажённому въезд запрещён.

И я ещё на семь лет заблудился на просторах Отчизны.

  Садился я в 1962-м, а освободился в сентябре 1969 года.
Когда садился, в стране не было мяса и масла, а освободился – шаром покати, нет ничего.

  В ближайшем поселковом магазине ничего нет. Нужны сущие пустяки: к зиме шапку и пальто, какой-нибудь костюм, две пары белья, пара рубашек, обувь.Страна в двух шагах -в двух пятилетках – от обещанного коммунизма!
 И всё стало дефицитом.

  Я работаю геодезистом в строительно-монтажном управлении "Огнеупор" на станции Половина.

Станция Половина – Транссиба, если измерить расстояние от неё до Москвы, и от её до Владивостока, то оно будет одинаково.

Живу в общежитии, обедаю в столовой, завтракаю и ужинаю у себя в комнате.

  Из окна видна Транссибирская железная дорога, по которой с запада на восток, после событий на Даманском, каждые пять минут проносятся эшелоны с танками.

Досуг провожу в шахматном клубе города Черемхово, где вскоре знакомлюсь с залётным москвичом Юрием Штыковым, сыном сталинского министра.

 А он знакомит меня со своим школьным другом, сыном знаменитого Лазаря, Юрием Кагановичем, также залётным, попавшим вместе с сыном бывшего министра обороны маршала Родиона Малиновского под тотальную зачистку.

  1970 год. Отработав пять месяцев геодезистом на строительстве завода "Огнеупор" на железнодорожной станции Половина, чуть приодевшись, еду к сёстрам на Украину, в город Котовск, Одесской области.

  По их совету – осталась привычка слушаться старших сестёр – в феврале 1970 года поступил слесарем на "предприятие коммунистического труда – Котовское ремонтно-локомотивное депо им. Трудового Красного Знамени и ордена Октябрьской революции".

Лучше бы я ослушался сестёр... Система потогонная, начало и конец работы – по звонку.

  На доводы, что у меня в трудовой книжке записан шестой разряд и я работал бригадиром, кадровик и ухом не повёл.

  Все восемь часов без перекура – за сто двадцать рублей в месяц.

  Мастер объясняет, чтобы я прекратил мутить воду, иначе мне никогда не видать даже второго разряда.

  А в июне 1970 года за отказ поехать в колхоз на прополку кукурузы, я был поставлен под гласный надзор после такого диалога:

"Вы почему уважаемый, не поехали в колхоз?"

- "А что мне там делать?"

- "Что и всем. Надо помочь селу"- "Но я не разорял село, не мне ему и помогать"

- "А кто его разорял?"

- "А вы ребят из серенького домика спросите, они знают..."

В " сереньком домике" находился райком партии города Котовска.

Немедленно состоялся стук.

Через неделю вызывают в милицию, отбирают паспорт, ещё через неделю вызывают повторно и вручают его с несмываемым клеймом – "Положение о паспортах".

 Заставляют расписаться в ведомости, где написано, что мне надлежит раз в месяц отмечаться в милиции и запрещается находиться на улице после 22-х часов вечера.

В тот же день сжигаю свои стихи, дневники, черновые заметки и записи.

Брат в то время служил командиром батареи в ракетных войсках, в Прибалтике. Как мне думается, на службе он удержался только благодаря тому. что был воспитанником детского дома.

Детдомовцы, как в средние века у турок, – будущие янычары.

 Для него всё решило безупречно совковое детдомовское воспитание: пионер – комсомолец – коммунист,  а дальше – удачная женитьба на партийной даме.

Поставили под надзор в милизию, а я тогда только стал чемпионом города Котовска по блиц шахматам.

Пошёл, за помощью, к покровительствовавшему мне Володе Бодюлу, универсальному игроку во все нстольные игры, родному племяннику первого секретаря ЦК Компартии Молдавии Ивана Бодюла:как быть, что делать?

А у того на меня были свои кадровые  виды – ещё до этого казуса он предлагал мне стать директором стадиона.

Поговорили с ним, объяснил ситуацию. Он обещал перемолвиться с милицейским начальством.

Через день сообщает: иди. Прихожу в милицию. спрашиваю начальника паспортного стола:

 "Можно мне уехать в Среднюю Азию? – "Куда конкретно?"

- "В город Туркестан Чимкентской области"

Последовал вздох облегчения: "Валяй. хоть сегодня".

Я помог ему в повседневном труде: не надо будет составлять рапортов и еженедельных отчётов о моём поднадзорном житье -бытье.

Как позже узнал, Чимкент был для разных категорий ссыльных одним из основных анклавов...

Голому собраться – только подпоясаться.

В городе Туркестане, на второй день выхожу на работу. Через неделю уже назначен бригадиром на заводе ЖБИ.

 Заметив моё природное трудолюбие пригласили в соседнююю организацию на должность главного энергетика ПМК треста "Южводстрой".

 Налаживаю безаварийную работу подстанций, испытание кабельных линий.

Три с половиной года изнурительного труда. Работая как ишак, без отдыха и выходных, организую техническую учёбу своих тупых электриков с дипломами инженеров.

Помыкавшись по степям, горам и пустыням. в  командировках, я затосковал по жене, которая четырнадцать лет, как Пенелопа, меня ждала.

Собрался было на БАМ. но в самый последний момент, впервые за четырнадцать лет поговорив с ней по телефону, летом 1976 года поехал во Владивосток.
Погоревали о прожитых годах, посетовали на судьбу и стали жить.

Жена по профессии – аэролог, тот, кто проводит наблюдения за процессами в свободной атмосфере.

Вскоре, жена увезла меня на Горнотаёжную станцию и устроила в подразделение ДВНУ РАН на службу солнца, инженером внезатменного  коронографа, а документы на разрешение прописки при помощи друзей послали в Москву.

К жене езжу на выходные. Значительная часть с копеечного дохода уходит на дорогу.Жду прописки. нервы на пределе.

В конце года попадаю на операционный стол. Только через четыре месяца выхожу на работу.

Через полгода прописан. В 1980 и 1985 годах будут повторные операции.

1986 год. Работаю в ЖКХ,на вахте, в бойлерной.Я председатель краевой шахматной федерации общества ".

Организовал ремонт шахматного клуба и провёл первый коммерческий чемпионат города.

1988 год. Скульптор Валерий Ненаживин изваял памятник Осипу Мандельштаму во Владивостоке. Презентация начинается с чтения моего стихотворения "Памятник Мандельштаму".

     " Памятник Мандельштаму"

Земля надела с буклями парик,
Вокруг снуют безрадостные лица.
Я вижу, как над городом парит
Твоя душа подобно горней птице.

Незримой цепью гнёт её к земле,
Страстями века, истиной ущербной,
Останки плоти вопиют во мгле
Под грудой унавоженного щебня.

Век – дровосек, повторно возлюбя,
Погладил ночью обухом тебя,
По – птичьи гордый взгляд свой устремив
На горнюю, невидимую точку,

Не знаешь, что, что наследники громил,
Готовят снова подлую заточку.

 Стихотворение написано 11 декабря 2001 года, в день повторного открытия памятника,из чугуна, и в этот же день оно прозвучало на ТВ "Россия", главное в этот же день выпал первый снег в сезоне, во Владивостоке.

 Местные писатели наезжают: "Ты русский?"
- "Русский!"

- "Так какого чёрта дерёшь горло за еврея?"

- "Он выступил в защиту русской деревни и всего российского крестьянства, чего русские писатели, за исключением Есенина и Клюева, не сделали..."

  Необходимо добавить к тексту Александра Афанасьевича следующий комментарий, от себя:

  Трагический путь, по которому пошла Россия с 1917 года, дал наглядные результаты к 1930 году возобладал, окончательно утвердился тоталитаризм, маховик насилия и беззакония набирал обороты.

  Мрачный облик возникающего в стране антинародного режима обесценил для Мандельштама идеалы революции. Она потеряла для него смысл и интерес.

  Стихотворение "Мы живём, под собою не чуя страны...", поэт написал в 1933 году.

Современному человеку очень трудно предмтавить, что именно эти стихи, шестнадцать строк, доведут Мандельштама до Владивостока, до жёстких барачных нар пересыльного лагеря, в тридцать восьмом году.

Осип Мандельштам стал одним из тех немногих, кто спас честь русской литературы.

Каково была бы ей цена, если бы она в полном составе прошла мимо одной из величайших драм в истории своего Отечества?

Но благодаря повести Андрея Платонова "Котлован" и яростному стихотворению Мандельштама – этого не случилось.

  47-летний Осип Эмильевич Мандельштам погиб от истощения и сыпного тифа 22 декабря 1938 года в пересыльном лагере Владивостока и был похоронен в общей могиле в районе нынешней Второй Речки.

  Новая казнь поэта произошла тайно, в ночь на 22 апреля 1999 года. Неизвестные вандалы, отморозки, выкололи ему глаза, отбили нос, изувечили левую руку.

  Но памятник поэту жив: невзирая на трудности, со слезами на глазах скульптор В.Ненаживин восстановил своё детище. Но на этот раз в чугуне. И памятник был повторно установлен в том же скверике, за кинотеатром "Искра"В декабре 2001 года.

После пяти подобных инцидентов, обливали краской, в 2003 году, коллектив ВГУЭС обратился к городским властям, с предложением перенести многострадальный монумент в сквер университета, куда он и был перенесён.

  1990 год. В журнале "Волга" №6 опубликована подборка стихов Александра Егорова.

  Журнал "Юность" -публикует его  письмо, в котором рассказываю, как в апреле 1967 года на станции Мальта, Усольского района, Иркутской области, сгорел вагон с заключёнными: 25 человек сгорели заживо, а четыре умерли в больнице.

  Подробности узнал от Саши Кудрявцева, оставшегося без ушей. Отгорели. Среди погибших мой приятель художник Ваня Ковалёв...

  В течении года – две публикации в "Молодом коммунисте", после чего присыпают письмо: по итогам года, он является лауреатом журнала, просьба прислать биографические данные.

  1991 год. Съездил на Сахалин поклониться родителям. Через сорок три года, сквозь метровый слой снега, исповедался им о прожитых годах.

  Одна за другой идут публикации в "Сибирскойгазете", "Дальнем Востоке", "Северо-Востоке", "Сибирской книге", "Территории", "Авроре", "Вильнюсе", продержав 16 месяцев 250-страничную рукопись книги стихов "Волчьи гоны", возвращают  её с унизительной резолюцией.

  Как гром среди ясного неба – ГКЧП...

  На митинг против ГКЧП пошёл с сумочкой в руках,в ней сменное бельё. Митинг вёл инженер-капитан 1-го ранга Виктор Черепков, ставший мэром Владивостока.

  1992 год. В Новосибирске в издательстве "Парнас", наконец-то вышли "Волчьи гоны". вместо 250 страниц – всего 102 страницы, зато трёхтысячным тиражом. И даже получил гонорар 4000 рублей.

  Литературный критик Евгений Гендельман назван меня в "Книжном обозрении" талантливым поэтом.

  1993 год. Идёт реорганизация нашего треста ЖКХ. Весь год отработал бесплатно, в бойлерной. Из-за болезни сердца жена запретила мне качать права.Все работники по суду получили свои деньги.

  Я в суд подавать не стал. Довольствовался тем. что опубликовал свои стихи в журнале "Дон" и "Северо Восток".Идёт ваучеризация. Пошёл и я полуить свой фантик.

  Регулярно хожу на наши "демократические посиделки", где закопёрщиками ребята из Конторы.

  1994 год, 27 мая. Встретил Давида ХХ века, Александра Солженицына, побившего глыбой "Гулага". казалось бы. несокрушимого Голиафа.

  Ни один из приморских писателей не встречал его. В комитет по встрече, кроме меня, вошли художник, прозаик, банкир (вчерашний комсорг) и учёный.

  По многим признакам видно, что все – служители Конторы. Так и оказалось:все оказались ряжеными.

  На правах городского сумасшедшего мне дали выступать с тезисным докладом.

  Выступление, перед Александром Исаевичем Солженициным, проходило в малом зале Большого дома, аудитория состоит на 100% из конторских ребят.
  Читаю, что написал – с укором, выразительно. Они, как черти на сковороде, корчатся, елозят задами, шушукаются – спектакль сочинён в их ведомстве, в зал их привели скопом...

Этот доклад мне удалось опубликовать в газете "Арсеньевских вестях" через полгода...

  1996 год.Ельцина выбирать не хочется, но больше некого.

  1998 год. Переворот во Владивостоке. Номенклатурный испуг прошёл. Силы зла приступили к консолидации в коридорах власти, нашли себе высоких покровителей.

  К управлению городом приходит криминальная команда. В наших событиях не меньше драматизма, чем в околокремлёвских.

  Я еду по делам свергнутого мэра Виктора Черепкова в Москву, по своей воле и гражданскому долгу.

  Как уезжал - отдельная история.Выезд из города по прямой был невозможен – все дороги контролировались заговорщиками. Все машины городской администрации были арестованы.

  Чтобы добраться до аэропорта Артём – Владивостока, пришлось нанимать частника, делать двойной крюк, подъехать к аэропорту со стороны Артёма.

  С двумя чемоданами компромата на братков, я всё-таки сумел сесть в самолёт и благополучно улететь.

  Уже в Москве узнал, что милиция штурмом взяла мэрию, вышвырнув оттуда забаррикадировавшихся старух – главную силу опального, патологически честного мэра, изначально обречённого на поражение. но всего за год сделавшего для города столько, сколько не сделали все его предшественники вместе взятые за  предыдущие  тридцать лет...

  Остановился я в гостинице "Москва". на десятом этаже. Багаж отдал встречающим.

Через пять минут в номер стремительно входит человек в стального цвета тройке. И прямо с порога: "Рассказывайте, что произошло во Владивостоке!"

  После четырёх часов беседы слышу его резюме:
"Понятно. Во всём виноват Черепков. Надо жить самому и давать жить другим. Как, например, Юрий Михайлович Лужков..."

  2002 год. Более полувека я жил мечтой увидеть свою милую родину и разыскать кого-нибудь из родовы.

  Посторонний доброжелатель, поэт и меценат Иван Шепета, услышав мой рассказ, что я никогда не был на родине, не знаю что случилось с роднёй, согласился дать денег на дорогу.   

  Пассажирский поезд "Владивосток – Москва"мчит меня к заветной цели.

  Незадолго до смерти мама, умирая совсем молодой, сорокапятилетней женщиной. мне двенадцатилетнему мальцу, кое-что успела поведать.

  Бабушка умерла в Кузьминках, дедушка погиб в Васюганском Заболотье, другие дедушка и бабушка и вся их многочисленная семья были сплавлены на баржах в необитаемые приобские хляби.

  А сплавляли несчастных без продовольствия, часто без скарба и инструмента. Только представьте, в сибирской тайге – без пил и топоров...
Определённо – на смерть.

  Для ледовых просторов северной тундры не нужны крематории, подобно Освенциму и Дахау. ту роль отводилась волками песцам зимой, а летом – гнусу и комарам...

  После дождя застряли в районном селе Венгерово. В администрации района от нечего делать читаю изрядно засиженную мухами наглядную агитацию времён развитого социализма.

  Стенд животноводства. Графы надоя молока – прочерк. На дворе – первая декада августа. Сенокосная страда должна быть в самом разгаре.

  Однако... С интересом читаю названия хозяйств: "Имени Кирова", "Россия", "Заря коммунизма", "Имени Куйбышева", "Заветы Ильича", "Страна Советов", "Путь к коммунизму".

  Непонятно почему не пошли по этому пути о победного конца?

  Рядом с этим занимательным стендом – недельной давности газета "Советская Россия" и "Правда".

  Чуть позже увижу в руках моих двоюродных братьев характерную достопримечательность – пачки самых дешёвых сигарет с портретами вождей.

Узнаю, что во всём селе сегодня – всего 160 коров,
в разговоре с колхозниками я слышал о стаде в 3000 голов,
об этом говорилось, как о безусловном преимуществе колхозного строя.

  Но из разговора в автобусе с попутчиком выяснилась история исчезновения этого баснословного стада – обыкновенная колхозная история.

  Оказывается, всё стадо было больно бруцеллёзом, и на заре перестройки. уверовав в грядущие времена, на колхозном собрании постановили сдать больное поголовье на мясокомбинат, а на вырученные деньги купить элитный молодняк и начать всё с чистого листа.

Трудиться и богатеть.

Но вот незадача – в тот год совпали несколько выходных дней подряд.

Естественно, все загуляли, в том числе и скотники.

   Несколько дней молодняк оставался непоеным и некормленым. а скотники гуляли – благо. в эти вегетарианские годы за самогон уже почти не гоняли, за падёж скота не судили.
Наступила долгожданная свобода.

  Гуляли от души. А обезумевший от голода и жажды скот, выломав ворота, кинулся к реке.

  Сгрудившись у первой же полыньи, стал жадно пить воду.Весенний лёд не выдержал, и весь элитный молодняк ушёл под лёд. вместе с ним утонули и мечты колхозников.

  Теперь они, продав земельные паи, батрачат на своих помещиков, вчерашних парторгов, председателей и комсоргов, – вчерашние строители коммунизма, они теперь строят капитализм.

  Поэт, публицист, член Союза российских писателей с 1996 года, Александр Афанасьевич Егоров – всю жизнь занимался самообразованием. Много читал. Александр Егоров – автор более тридцати рационизаторских предложений, двадцати шахматных задач, пять из них опубликованы.

  С 1976 года Александр Егоров живёт во Владивостоке.
С 1988 года начал публиковаться в газетах и журналах:
"Литва литературная", "Вильнюс", "Молодой коммунист", "Очарованный странник"-Ярославль, "Дальний Восток", "Сибирская газета", "Башня", "Дружба", "Сибирская книга", "Чврора", "Юность", "Северо-Восток", "Литературная Россия", "Литературная газета", "Дальневосточный учёный", "Русский берег", "Знамя", "Сибирские огни", "Дон", "Волга", "Наш современник".

  Его стихи вошли в антологию: "Сто лет поэзии Приморья" и "Слово о Матери-Родине".

  За последние годы им было опубликовано  346 газетных и журнальных публикаций.

  Стихи Алксандра Егорова несколько раз звучали по "Радио России", и на телеканале "Россия", а книга "Противостояние" была представлена по радио "Теос".

  В 1995 году Александр Егоров стал лауреатом конкурса "Восток-Запад".
Александр Егоров – автор публистических книг: "По стерне", "Противлстояние", ( два издания: Онтарио,Канада-2013 год и Москва-2015 год).

И выпустил 18 поэтических сборников: "Волчьи гоны", издания 1992 и 1997 года, "Под сводом несвободы","Числа", "Мосты", "Цитадель", "Треугольник", "Вёрсты", "Камо?", "Мы", "Родова", "Времена", "Сполох", "Кому на Руси в наше время жить хорошо", "Времена", "Календы", "Русский остров", "Кануны", "Снегирь"--издательство Санкт-Петербург-2021 год.

  Александр Егоров был участником Международной научной конференции старообрядцев: "Современные традиции. Обычаи. Связи" – г. Владивосток-1993 год, диспута "Поэты о поэзии", проводившегося литературной газетой "Очарованный странник" – г. Ярославль-1995 год.

  Участвовал в Международной научно - методической конференции: "Литература Дальнего Востока и Восточного Зарубежья" – г. Уссурийск-2001 год, и в Мандельштамовских чтениях: 2006, 2009, 2010, 2011, 2012 годов, депутатом 3-го съезда Союза российских писателей, Смоленск-2004 год.

Супруги, Александра Афанасьевича, Галины Константиновны, 1935 года рождения, не стало в 2014 году, дочь Валерия Александровна, 1961 года рождения проживает в городе Кресвелл, штат Орегон, в браке с американцем.

25-ть лет отработала, Валерия Александровна учителем в американской школе, сейчас уже 2-а года на пенсии.

  Александр Афанасьевич Егоров – выдающийся поэт, прямолинейный, неравнодушный человек, крупная личность, чьи стихи занимают значительное место в литературной жизни России.

  28 апреля этого года, Александр Афанасьевич принимал поздравления, в связи со своим 85-летием от почитателей своего таланта и незаурядного поэтического творчества.

  Пожелаем и мы авторы "Стихи ру" -Доброго здоровья и долгих лет жизни, творческих озарений и успехов,от всего сердца, уважаемому приморскому поэту Александру Афанасьевичу!

  И проникновенно, по граждански обеспокоенно, звучат философские, поэтические строки замечательного приморского поэта:

     ***
Увы, подходит время жатвы!
Хотя и помыслы чисты,
Но так безмерно сроки сжаты,
И все разрушены мосты.

Лишь приоткрыта в сердце ставни,
Чтоб слушать вздохи камыша,
И с ним печалиться о главном,
О чём волнуется душа.

  В своей книге "Противостояние" Александр Афанасьевич Егоров, искренне, как на духу говорит о себе:

"Строптивый, мыслящий, но рядовой совок, искренне желающий своей угнетённой и распятой родине добра и процветания, что всю жизнь и доказывал бескорыстным и часто бесплатным трудом?

И работал за благодарность. за похвальную грамоту. за скудную пайку да ломоту в ногах от ежедневного стояния в очередях за бумажно -крахмальной колбасой.

  Система мстила мне системно" я ни разу в жизни не съездил в дом отдыха, ни разу не был в санатории или на курорте, ордер на квартиру получил только в 1994 году, 58 лет от роду.

  Трудовой стаж 52 года. Сегодня я обезножен – сказалась "счастливое детство" – и почти ослеп: вижу вполглаза, операция не помогла.
Но ежедневно по мере сил пишу свои заметки – единственно чем ещё могу противостоять.

  Таковы жизненные реалии. Но я пишу для своих детей, и внуков, а может быть, и ещё для кого-то.

  Чтобы они знали наш трагический опыт. Или даже подвиг?

  Всю жизнь прожить в нашей стране и не оскотиниться – это подвиг"

Из поэтического наследия Александра Егорова.

        "Баба"
               Памяти тётки Дарьи.

Тусклое солнце над русской равниной,
Поезд скрывается в снежной пыли,
Как заведённая, в чёрной рванине
Баба кувалдой гвоздит костыли.

Ватник её в домотканых заплатах,
Чуни, как гири, на тонких ногах.
Доля советская, волюшка сладкая
Явлена красной строкою в веках.

Родичей вывезли, сплавили семьи,
Как и куда? И подумать не смей.
Канули в рямы, легли в посуземье,
В волнах укрыл ли седой Енисей!..

Чуни для девки – весомая срама,
Пашет, да так, что парням не чета.
Сколько похвальных ей выдали грамот,
Даже не может сама сосчитать.

Горная горница не привечает,
Веретено по ночам не шумит,
Ветер насельников тени качает,
Всех задевая, Россию штормит.

С горькою долейсмириться готова,
Что не увидит ни мать, ни сестру.
Слёзы застыли на шпалах кондовых,
Вздох её слышен вокруг за версту.

Та же "аптека", "столыпин", жандармы,
Только сменился вагонов окрас,
Что нуворишам досталось задаром,
Всё без стесненья идёт напоказ.

Годы бегут, пролетают составы,
Смог оседает на землю густой,
Спину согнуло, и ноют суставы,
Бают, что вляпались в новый застой.

Вот оттого ей сегодня несладко:
Взор затуманен, под сердцем саднит.
Баюшка, девка, молодка, солдатка
Вешкой на рельсах отчизны стоит.
2009 год.


     ***

Ну, хватит жизнь, мя за власы таскать
и содержать на медную копейку,
позволь в ночи приют мне отыскать
получше, чем вокзальная скамейка.

Пошли для очага вязанку дров,
ржаную корку подари на ужин,
и запоёт душа, как певчий дрозд,
как будто я всегда был людям нужен.

     " Памяти Окуджавы"

Умер поэт Окуджава.
В горле – подавленный крик.
Стыдно за нашу державу
За непричёсанный лик.

За обнажённые нервы,
Хриплые токи аорт.
Были, Маэстро, Вы первым,
Взявшим высокий аккорд.

За подневольные веси,
За безголосый язык,
За упокойные песни,
Что распевает мужик.

За удивлённые рыльца:
"Чем этот бард знаменит?"
Умер восторженный рыцарь
Некем его заменить.

      "Господи!"

Всё земное хотел бы любить,
До рассвета созвездья считать,
Дней скрипучую арбу катить
Славословя Твою Благодать.

Но, какой же, колодник ходок?
Разве только, что небо коптить.
Дай мне, Боже, свободы глоток,
Чтоб я родину смог полюбить.

Брать посильный для тела барьер,
До рассвета в луга выходить,
Подавая работой пример -
Разнотравье июля косить.

Сам литовку себе отбивать
И без устали снова косить.
Я не номер пришёл отбывать,
А всё сущее в мире любить.

1960-е годы.

     ***

Январской порою ночная дорога пустынна,
И в тёплой деревне в кустах не найти снегирей.
Родная отчизна, спаси непутёвого сына,
Не можешь дать хлеба, тогда горемыку согрей.

Пошли ему, Боже, копну прошлогоднего сена,
Свободную нору и угол сухой покажи.
Пусть мыши уходят, а сам ни ногой на арену,
Иначе недолго на чьи-то споткнуться ножи.

Такого же точно бомжа, горемыку-собрата,
Изгоя-бродягу, которому всё нипочём,
Он всё потерял и не видит дороги обратной,
Поскольку ему подфартило родиться бичом.

     ***

Я не повёлся и не поведусь,
Жалею до боли совковую Русь.
Как и с какой стороны не потри,
Окажется: красная – чёрной внутри.

март 2009 года.

     "Народ!"

Ты слышишь злобный скрежет,
как чьи-то клацают клыки?
твою страну бандиты режут,
по-волчьи, делят на куски.

Нам кажется, мы все при деле,
и ты, дружок, пропив пальто,
живёшь мечтой, уткнувшись в телек,
хоть раз джет-пот сорвать в лото.

Ворьё в обличье патриотов,
в одеждах белых, но темнят,
бездушно режут полоротых
твоих баранов и ягнят.

     ***

В честь кого это нынче опять прозвучали хоролы,
Прогремели литавры, за бубны шаманы взялись?
Музыканты, неужто вы мало народу наврали
Про счастливую в прошлом, а ныне достойную
                жизнь?

Неужели, баюн -летописец, ты сбился со счёта?
В гекатомбах потерь без стесненья отбросив нули,
Людоеда - вождя поднимаешь на доску почёта
И, к хоралам примкнув, напеваешь своё ай-люли!..

ноябрь 2013 года.

P.S.

Примечание:

  В книге Александра Егорова: "Противостояние" – есть предложение, без объяснения: "В июне 1962 года состоялся расстрел рабочих Новочеркасска..."

  Новочеркасский расстрел" – так же -"Новочеркасский бунт" – название исторических событий, произошедших в городе Новочеркасске, Ростовской области, 1-3 июня 1962 года, в результате забастовки рабочих Новочеркасского электровозостроительного завода им. С.М.Будённого и других граждан в ответ на повышение цен.

  Выступление было подавлено силами милиции, армии и КГБ СССР, а вся информация о Новочеркасских событиях, в том числе о количестве погибщих и раненых была засекречена.

  По официальным данным частично рассекреченным только в конце 1980-х годах, во время перестройки,при штурме городского отдела милиции было убито 5-ть человек, при разгоне демонстрации, на площади, у горкома партии – 17-ть, ещё  70-ть человек получили тяжёлые огнестрельные ранения. Позже вечером, 2-го июня, было убито ещё 2-а человека.

  На суде, состоявшемся в Новороссийске 13-20 августа 1962 года семерых из "зачинщиков" забастовки были вынесены смертные приговоры, и они были расстреляны, 103 человека получили сроки от 2 до 15 лет лишения свободы.

  Они были выявлены благодаря агентам КГБ, которые специально микрофотоаппаратами, делали фотографии возмутившейся толпы людей.

  Тех, кто на этих снимках шёл в первых рядах и вёл себя наиболее активно в вызывали в суд.

  Им было предъявлено обвинение в бандитизме, массовых беспорядках и попытки свержения советской власти.

  В 1996 году все осуждённые были реабилитированы.

  В 1990-годах новые власти назвали виновных, по их мнению, в расстреле – членов советского партийного руководства.

  Подавить "антисоветский бунт" исходил от Н.С.Хрущёва, секретаря ЦК КПСС.

  Данные кровавые события рассматриваются как предвестник заката политической карьеры Н.С.Хрущёва.

  Очевидцы рассказывают, что после выстрелов посыпались, как груши, любопытные мальчишки, забравшиеся на деревья в скверике.

  Сидел среди ветвей и будущий генерал – двенадцатилетний Саша Лебедь..Жил на соседней улице Свердлова, которая теперь называется его именем, всего в квартале от горкома партии.

  Естественно, не мог не прибежать и не поглазеть. Он сам об этом потом рассказывал, когда приезжал в город Новороссийск, во время персональной президентской кампании.

  О том, как после первых выстрелов боевыми патронами, кубарем скатился вниз, как каким-то чудом перемахнул через высоченный забор.

  Видел вроде и убитых малышей. Тому есть и другие косвенные подтверждения. Очевидцы вспоминают про рассыпаную обувь и белые детские панамки:они валялись по всей кроваво-грязной площади, перед горкомом партии.

  После ХХ съезда ЦК партии, Н.С.Хрущёв провозгласил путь "на коммунизм", – который должен был наступить в СССР в 1980 году.
Амбициозный план, по итогам которого деньги были бы просто не нужны.

  Эта была основная идея и основной путь развития социалистического государства.

  В 1962 году Совет Министров СССР принял решение о повышении цен на молочную и мясную продукцию. В печатных изданиях эта информация появилась в конце мая, а в газете "Правда" 1 июня 1962 года.

  Именно решение о повышении стоимости мясомолочной продукции – говядина на 31%, баранина на 34%, свинина на 19%, колбаса на 31%, масло на 25% – привели к недовольству населения.

  Увеличились цены и при этом на фабриках и заводах снизились зарплаты, либо увеличились нормы выработки, снизились расценки.

  Рассматривая же расстрел в Новочеркасске, видишь, значительную роль сыграл случай, который и привёл к тем трагическим событиям.
Отправной точкой является январь 1962 года, когда на заводе НЭВС начался процесс планового снижения зарплаты и увеличения нормы выработки.

  В целом рабочие потеряли 30% зарплаты.

  В конце мая эти же рабочие узнали, что мясная и молочная продукция теперь будет стоить в среднем на 30%- 35% дороже.

  Разумеется, это вызвало резко отрицательную реакцию у населения.

  Второй случай, который сделал трагические события в Новочеркасске возможными, глупость и заносчивость директора завода Курочкина.

  На встрече  с рабочими, на митинге, с забастовщиками у завода управления, по утру, 1-го июня, руководитель не пытался понять подчинённых и обронил фразу:

  "Не хватает денег на мясо – жрите пирожки с ливером!"

  Это была точка невозврата, после которой события стали развиваться стремительно.

  Чтобы привлечь внимание рабочих близлежащих городов, в 12 часов рабочие перекрыли железную дорогу и остановили поезд "Ростов – Саратов"

  На одной из опор укрепили плакат "Мяса, масло, повышение зарплаты!"

  На остановленном локомотиве, кто-то напишет слова: "Хрущёва на мясо!"
Этот лозунг, и другой подобный ему "Хрущёва на колбасу!" появились и в других местах..

  Реформы Н.С.Хрущёва прежде всего ударили по сельскому хозяйству.
 Достаточно привести факт того, что в 1961 году страна впервые за длительное время, стала закупать пшеницу! Привозили её из Канады.

  Одновременно, с этим. уже начиная с 1962 года, во многих районах страны ощущался острый дефицит основных продуктов питания.

  В результате в целом  ряд областей СССР была вновь возвращена карточная система. Колхозы находились в плачевном состоянии.

  В 2020 году режиссёр Андрей Кончаловский выпустил на экраны свой художественный фильм "Дорогие товарищи!", по трагическим событиям 1-3 июня 1962 года,в городе Новочеркасске.

  Сюжет фильма:

  В советском Новороссийске -забастовка, на главном заводе города, где работают 12 тысяч человек, при населении 185 тысяч, живут в бараках, жилищное строительство не ведётся.

  Рабочие требуют снижения цен на продукты и повышения зарплаты. Когда к забастовке присоединяются рабочие других предприятий, правительственная комиссия решает ввести в город армию, и через считанные часы на улицах звучат выстрелы боевыми патронами.

  Работница парткома Людмила искренне верит в то. что строит коммунистическое общество и возмущается поведением заводских смутьянов.

  Но когда в бойне на площади без вести пропадает её дочь - подросток, стройная картина мира убеждённой коммунистки рушится в одночасье...

  Жена режиссёра, актриса Юлия Высоцкая,которая и родилась в Новочеркасске, в 1973 году, сыграла главную роль – Людмилу Сёмину, заведующую сектором отдела промышленности горкома КПСС.

  Кинофильм "Дорогие товарищи!" режиссёра Андрея Кончаловского получил большое внимание со стороны зрителей в России и за рубежом, о чём наглядно свидетельствуют многочисленные награды и призы создателям художественного фильма: "Дорогие товарищи!"

  2020 год: Специальный приз Венецианского кинофестиваля.

  2020 год. Приз за лучшую режиссуру Международного кинофестиваля в Чикаго.

2021 год. Киноприз "Золотой орёл" за 2020 год, лучшая режиссёрская работа.

2021 год. Национальная кинематографическая премия "Ника" за 2020 год.

*лучший игровой фильм.
*лучшая режиссёрская работа Андрея Кончаловского.
*лучшая женская роль Юлии Высоцкой.
*лучшая работа звукооператора. П.Волынкина.

  2021 год. Сценарная премия "Слово" за лучший сценарий полнометражного фильма. Е.Киселёва, а.Кончаловский, в 2021 году получил Национальную кинематографическую премию "Ника" за 2020 год, за лучшую режиссёрскую работу.