Волшебное перо Ворона

         П О Э М А

Волшебное перо ворона

Мы шли по парку не спеша,
Внизу сверкала гладь прудов,
Вот здесь всегда моя душа
Перерождалась, как бы вновь.

Моя попутчица – Татьяна
С восторгом прелести взирала,
Князь Головин здесь, без изъяна,
Построил прелестей не мало.

Каскад прудов в три этажа,
Из лип аллеи стоят стройно,
Но главная из них – душа
Здесь вдруг становится спокойна.

В беседке лик Петра стоит,
Прелестный грот собою манит,
Здесь всё как будто говорит:
Никто Россию не обманет.

Стояла знойная пора
И, вопреки местным законам,
У нас два месяца жара
Брала живое всё измором.

Все звери, птицы потускнели,
Они уж редко чего ели,
Ведь куколки все и личинки
Исчезли, как и все травинки.

Стоят «в свинцовом» одеяньи
Деревья, ветви и листва…
Неужто это наказанье
Нам Матерь Божия дала?

Но ведь любой, пройдя здесь путь
И сколько б не смотрел красоты,
Всегда захочет отдохнуть,
А тут от «сервиса есть квоты».

Пред нами русские блины
Пекли и бойко продавали,
Мы взяли их и от души
Прекрасным пивом запивали.

За нашим столиком забор,
Что пред дорогой простирался,
Недалеко был птичий спор
Из-за блинов, кто там питался.

А на заборе одиноко,
Без суеты и без движений,
О чём-то думая глубоко,
Уселся черный ворон – гений.

Он крылья лодочкой сложил,
Главу на столик наш направил,
Свой взгляд на Таню устремил,
А мне вниманья не оставил.

Мы там сидели целый час,
А ворон всё смотрел на Таню,
Не закрывая чёрных глаз,
Забыл он даже свою стаю.

А через час, вдруг не спеша,
Взмахнул один лишь раз крылами
И было слышно: прошуршал
В тарелках наших он перами.

Когда же ворона не стало,
Мы оба были в изумленье:
В тарелке Таниной лежало
Перо в красивом оперенье.

Оно немного поднялось
И полетело перед нами
И чтобы дальше не стряслось,
Мы за пером вдруг побежали.

Оно нас вскоре привело
К большому дубу, что в лесочке,
И там чудесное перо
Письмо писало на песочке.

Из текста вскоре мы узнали,
Что ворон этот - польский граф,
Что молодой царице Анне
Их предок высказал свой нрав.

Почти уж триста лет назад
Царица предка полюбила,
А он был встрече с ней не рад,
В душе любовь к другой бродила.

Он полюбил младу княжну,
Где в силе были Родзивиллы,
Князь Родзивилл сказал ему,
Что с внучкой брак придаст им силы.

Литва и Польша вновь воспрянут,
Все силы соберут в кулак,
Победы снова наши грянут,
Возьмём Россию только так!

Но не успел князь мысли вставить,
Их до царицы довели,
Велела Анна ей доставить
Колдунью хоть из под земли.

Уж фаворит тут постарался,
Гонцы доставили Бирону
Колдунью лет под полтораста,
Причём без всякого урону.

Она сама была полячкой
И графский род тот невзлюбила:
У предка графа была прачкой,
Тот обесчестил её силой.

С тех пор красавица Люцина
(Так нарекли её с рожденья),
Со смертью милого ей сына
Хотела графу только мщенья.

И только через тридцать лет
Один колдун лишился чувства,
Он умереть не мог, коль нет
Приемника его искусства.

Ему уж было пятьсот лет,
Люцина рядом проживала
И ей сказал тогда сосед,
Чтоб его дело принимала.

Она тут же согласилась
Колдовство взять в свои руки,
Мысль о мщении всё билась,
За её былые муки.

Она тут же постаралась
Навестить в хоромах графа,
Он болел, но мысль осталась,
Но в глазах не видно страха.

Села рядом у постели,
Довела до графа мысль:
«Тридцать лет уж пролетели,
Как ты мне испортил жизнь.

Я та самая Люцина,
Была прачкой у тебя,
Ты мне силой сделал сына,
Но он умер у меня.

Я пришла, чтоб отомстить,
Но уж видно припозднилась,
Ведь тебе теперь не жить,
Душа твоя в грехах затмилась.

Пред тобой теперь колдунья,
Я хочу заколдовать
Весь твой род с душою – лгуньей,
Вы все будете летать.

Род твой будет жить отныне
И слезами обливаться,
В тридцать лет в роду мужчины
В птиц все будут превращаться.

В черных воронов крылатых,
Что летают на погостах,
В сорок лет вернуть им латы…
Будет ох совсем не просто.

Заклинанье оставляю
Аж на триста лет вперёд,
Я сегодня дату знаю
И шестьсот тридцатый год.

А сейчас исчадье века,
Кто насиловал девчат,
Ты умрёшь не человеком,
Ворон будет смерть встречать!»

Граф в постели заметался,
Но она взяла клюку
И на койке оказался
Мёртвый ворон на боку.

Вот прошло чуть больше века…
Смел, умён и очень мил
Наш потомок человеком
У царицы Анны жил.

Молодой князь Родзивилл
Тоже там же оказался,
Он с сестрой там долго был,
Граф в любви ей там признался.

Они друг друга полюбили,
Он был Ганне тоже мил,
Там всё время вместе были,
Он её боготворил.

Но царица разозлилась,
Как десяток лошадей,
Она в графа вдруг влюбилась,
Приказала быть при ней.

Он царице объяснил,
Что полюбил княгиню Ганну,
Что отец – князь Родзивилл
Уж в Литве готовит свадьбу.

Граф и Ганна, её брат
Получили дозволенье
В Литву ехать без преград
Получить благословенье.

В Литве старший Родзивилл
Принял их со всей любовью,
Тут же их благословил,
Закрепив союз их кровью.

Жрец порезал пальцы им,
Крови взял из них немного,
В вине кровь ту растворил
И выпить дал по рюмке строго.

Удивленье стало большим,
Когда князь, словно ягнят
Обучал: Литва и Польша,
Кого хочешь победят.

Через день царице Анне
Передали эту речь,
Вот она и приказала
Колдунов к делу привлечь.

Выше уже говорилось:
Была найдена Люцина,
Она тут же согласилась,
Чтоб вмешалась злая сила.

Но прознав о графе польском
Она криво ухмыльнулась
И сказала в тоне свойском:
«Колдовство давно свешилось.

Ему двадцать восемь лет,
Но пройдут два года с гаком,
В силу вступит мой запрет:
Ворон будет вместо графа»

Но царица попросила,
Чтобы не было повадно,
Наказать род Родзивилла,
Чтоб с Литвой жилось отрадно.

И Люцина тут сказала:
«Я с царицею согласна,
Разговоров явно мало,
Смута в царстве – так опасна!

Я на женщин Родзивиллов
Колдовство здесь налагаю,
Чтоб они с нечистой силы
В тридцать лет все умирали.

Через триста лет то бремя
С Родзивиллов снято будет,
Род поляков в то же время
Черных воронов забудет».

Между тем в Литве венчалсь
Польский граф с княгиней Ганой,
А к собору приближались
Три чёрных ворона нежданно.

Совершив три плавных круга
И проклацав что-то нежно,
Словно попрощавшись с другом,
Полетели курсом прежним.

Это был отец и дядя,
Также дедушка родной,
Никуда от слёз не глядя,
Они «плыли» над землёй.

Через год после венчанья
Ганна сына родила,
Скажем всем им до свиданья,
Ведь у нас свои дела.

Тут перо нас удивило
О попутчице моей:
Таня – рода Родзивиллов,
Её жить осталось сорок дней.

Лишь Люцина может тут же
Эту смерть предотвратить,
Да и воронов к тому же
Вновь в людей всех превратить.

Она стала в «мир», порой,
Вороной вдруг перемещаться,
А по прибытии домой
В старуху снова превращаться.

Позавчера была в Москве,
Вороной в парке её видел,
А ныне уж она в Чечне,
Там кто-то ворона обидел.

А ворон этот - польский граф,
Был ею тоже заколдован,
Теперь лежит где-то в горах,
Виновный должен быть закован.

Надо в поисках Люцины
Ехать срочно, впопыхах,
Все обшарить там вершины,
Но найти её в горах.

Там мы будем через день,
Меня крылья понесут,
Буду следовать как тень,
Мы в Чечне найдём приют.

В тот же день мы сели в поезд,
Через день были в Чечне,
На вокзале, в шишках роясь,
Сидел ворон на сосне.

Он приветствовал нас громко,
В кличе слышалось «перо»,
Таня в сумке рылась долго,
Наконец нашла его.

А перо было не лгун,
Оно тут же начертало:
Ехать надо нам в Аргун,
Там нашим поискам начало.

Там река также зовётся,
Левым берегом неспешно
Нам по скалам лезть придётся,
Но пройдём мы путь успешно.

«Там вас будет ждать Люцина,
Она дядю моего
Лечит, как родного сына,
Сняв проклятие с него.

Я сейчас же полечу
К ним с вечерним пока светом,
Я помочь дяде хочу,
Если буду человеком.

Вы тоже следуйте туда,
Где пешком, где на попутке.
Есть у вас с собой еда?
Будет что ложить в желудки?»

Было всё с собой у нас:
Деньги, соки и продукты.
«Перо храните, как алмаз,
А лучше спрячьте его в фрукте»

Мы с Таней так и поступили,
В грейпфрут засунули его,
А через час в Аргун прибыли
И позабыли про перо.

Вдоль речки шли пешком немного,
Скалистый берег был крутой,
А вдоль ущелья, по дороге
Шли мужики, все с бородой.

Их было где-то двадцать душ,
У всех висели автоматы,
Но в нашей яме змея-уж
Слух потревожила солдатам.

Татьяна громко завизжала
От страха пред живой змеёй…
Нам руки сзади завязали
И наклонили над землёй.

Так мы прошли вдоль по ущелью
От силы километра два,
Поднялись к горному селенью,
Где были сакли в два ряда.

В одну из них нас завели,
(Спасибо руки развязали),
Картофель взяли из золы,
Вина в кувшине также дали.

Когда наелись досыта,
Допрос нам с Таней учинили:
«Давно ль идёте и куда?
И рассчитали ли мы силы?

Ведь вы же явно городские,
Так и зачем тогда вояж?
У нас в горах души мирские
Имеют небогатый стаж».

Пришлось им честно рассказать,
Что перед ними вот княгиня
И что ей скоро умирать,
Поскольку проклято их имя.

Они начали смеяться,
Но наконец решил их сход,
Что нам придётся откупаться,
А не-то пойдём в «расход».

Дали нам мобильник – сказку
И велели передать:
С нас по двадцать тысяч баксов
И куда их переслать.

Срок назначили неделю,
Но наказ был строгий дан:
«В срок мы деньги не поделим,
То посадим вас в зиндан.

А там мыши, крысы, змеи…
Мало кто там засыпал,
А кто спал и нам не верил –
До утра не доживал».

А пока нас поместили
В сакле где-то под скалой,
Дверь большим замком закрыли,
За окошком часовой.

Ночь прошла без происшествий,
Днём шепчу: «Достань перо,
Ведь теперь мы путешествий
Не закончим без него».

Пришлось Танюше повозиться,
Но в сумке фрукта не нашла,
Стало ясно: молодица
Тот грейпфрут отобрала.

Мы охрану просить стали
Нас к хозяину свести,
Мы во что бы-то не стало
То перо должны найти.

Привели нас к Мухаммеду,
Тот спросил: «А в чём вопрос?
Вы фрукт припрятали к обеду?
Мы дадим вам абрикос».

После наших объяснений
Дочь велел сюда позвать,
Приказал ей нам без лени
Корки фрукта показать.

Та уверенно и быстро
Привела к большим камням,
Показала место шустро
Где закончила ням-ням.

Корки рядом все лежали,
Но там не было его,
Сколь перо мы не искали,
Не нашли мы ни чего.

Так прошли четыре дня,
Срок, который был нам дан,
Истекал завтра в полдня,
Завтра спустят нас в зиндан.

Так и есть, назавтра утром
Часовым приказ был дан,
Чтобы нас к обеду шустро
Подготовили в зиндан.

Зиндан в ста метрах был от центра,
Где сакли пляшут, как живые,
Глубиной с десяток метров,
Стенки гладкие, прямые.

Два засаленных матраса,
Да ещё ведро с водою,
А ведь очень может статься
Долго здесь сидеть с бедою.

Нас к зиндану повели,
Тут все жители собрались,
Крики местной детворы
До сих пор в ушах остались.

Вдруг у девочки в косичках
Мы увидели перо,
Вопреки своей привычки
Попросил: «Дай нам его».

Она черными глазами
Гордо зыркнула на нас,
Ножкой топнула: «А сами!
Что дадите мне сейчас?».

Я признаться сбит был с толку,
А Татьяна – милый друг,
Быстро вынула заколку
Из своей причёски вдруг.

Сплошь усыпана камнями
Та заколка вся искрилась,
Разноцветными огнями
Вся от солнышка светилась!

И конечно же перо
Оказалось вмиг у нас,
А заколка, как в кино,
Тут же скрылась с наших глаз.

Вскоре лестницу спустили,
В воздух выстрел кем-то дан
И нас с Таней посадили
В круглый каменный зиндан.

Мухаммеда тень нависла,
Был угрюм и очень злой,
Буркнул: «Деньги перечислят,
Тут же пустим вас домой».

Поглядев на наше «счастье»,
Все ушли от нас ждать «штрафа»,
Таня, взяв перо тот час же,
Написать решила графу.

Написала весьма скромно:
Где мы есть, как нам словили,
Попросила, весьма слёзно,
Снять проклятье с Родзивиллов.

И буквально через час
Три птицы к яме прилетели,
Ворона каркнула пять раз
И вниз уж три лица смотрели.

Польский граф нам крикнул громко:
«Сейчас лестницу найдём».
Вскоре мы стояли стойко
Наверху уж впятером.

Тут молодого графа я
Спросил: «Откуда то перо
Вдруг появилось нас храня?
Как мысли молвило оно?»

Он отвечал: «Я с детства знал
О том проклятье, что зарницей
На нас мой предок накликал,
Что в тридцать лет я буду птицей.

А посему я постарался
В наук ах кручи превозмочь
И сам себе тогда поклялся:
На знаньях родичам помочь.

Я чип себе в главу вживил,
В него скачал свои познанья,
Пять перьев сложно оживил,
Чтоб говорить на расстоянье.

Когда же в птицу превратился,
Пришлось и кровь свою пролить,
Я очень долго повозился,
Но перья смог в себя вживить.

И вот теперь мои старанья
К успеху в жизни привели:
С нас снято ныне наказанье,
Мы снова жители земли».

Мы уже идти хотели,
Но тут такое началось:
Пули рядом засвистели,
В сакле что-то взорвалось…

Оказалось, федералы,
После нескольких боёв,
Пришли, чтоб в селенье старом
Отыскать боевиков.

А те тоже не сидели,
Сговорились меж собой,
Все в укрытиях засели
И начался снова бой.

Тут Люцина не сдержалась,
В  руки взяв платок большой,
Она в центре оказалась,
Громко крикнув им с душой.

«Я вас дети заклинаю,
Вы в стране, едины с ней,
Потому вас превращаю
Ныне в белых голубей».

И тот час же над поляной
Стая белых голубей
Закружилась в пляске рьяной,
В дикой прелести своей.

Я и два поляка быстро
Всё оружие собрали
И, насколько можно, шустро
С кручи в воду покидали.

Но из сакли вдруг раздалось
Эхо выстрела толчком,
А Люцина зашаталась
И в траву легла ничком.

Но она всёж прошептала
Заклинание своё,
Голубей тут больше стало,
А точней – на одного.

Мы к Люцине подбежали,
Но она вернула всех,
Только Таню задержала,
Говоря с ней не при всех.

«Таня, сердце своё слушай,
Не обманет жизнь оно,
Если примешь ты, Танюша,
От меня здесь колдовство.

Будешь доброй ты колдуньей,
Тебя будут уважать,
Никогда не будешь лгуньей,
Так растила тебя мать.

Проживёшь пятьсот ты лет,
Как и я вот прожила,
Дай мне руку, мой ты свет,
Прошепчи мне слово «Да».

Таня густо заарделась…
Ведь решается судьба,
Но к Люцине наклонилась
И сказала тихо «Да».

Тут Люцина потянулась,
Глаза к небу подняла,
Как-то странно встрепенулась
И тихонько умерла.

Таня в небо посмотрела,
Встретив взглядом голубей
И тот час же повелела
Превратиться вновь в людей.

Тут чеченцы, федералы
У Люцины встали вкруг,
Мухаммед велел в бокалы
Налить вермут – изумруд.

Молча выпили, но дружно,
Низко головы склоня,
Говорить было не нужно,
Ведь она им жизнь дала.

Мухаммед распорядился
Самый лучший гроб найти,
А поляки согласились
Её в Польшу отвезти.

Все проклятия Люцины
Таня в тот же день сняла,
Графы в Польше, Родзивиллы
Позабыли те дела.

Мы с Татьяной возвратились
В город наш любимый вновь
И конечно же наелись
В парке том опять блинов.