Робкий Лев. Поэма. Глава 20. Невольные союзники

Гусь. Уйди! Я тоскую...
Аметистов. Вот и отлично! Потоскуйте...
Вот вам ликёрчик и папиросы...
М. Булгаков. Зойкина квартира

1
Таких подарков в этом месте
Роман давно не получал
(С коллегами, конечно, вместе).
Пока он радость излучал,

Ему Евстратом был поручен
(Чтоб у Цуркана подписал)
На десять тысяч счёт (безнал)
За ту статью, что сам Онучин

В журнале опубликовал.
Цуркан, финансовый директор,
На документе написал
Размашисто: «Зачем мне это?»

И веяло от этих слов
Брезгливостью аристократа
(Особенно от слова «это»,
Что явно вставлено назло) —

Как будто бы на подпись дали
Не очень важный документ,
А что-нибудь вроде... фекалий,
Что не всегда эквивалент.

Роман, уже в пылу азарта
(Он был доволен, что скрывать!),
Пошёл «порадовать» Евстрата:
Уж бунтовать — так бунтовать!

Евстрат, узрев отказ бездушный,
Как дикий зверь, рассвирепел,
С него мгновенно добродушный
И философский вид слетел.

Он стал по комнате метаться
И, как обычный человек, —
Как те, кого он в хаос вверг,
Словами грязными ругаться:

«Цуркан... Ах, барин! Ах, буржуй!..
Мне надоела эта сволочь!..
Я рано утром прихожу
И ухожу чуть ли не в полночь!»

Он долго изливал свой гнев...
Роману начало казаться:
Евстрат — пластинка, что, заев,
Не сможет никогда прерваться...

К обеду гнев сошёл на нет,
Евстрат по комнате маячил...
Но тут пришёл его студент
Андрей и жаловаться начал:

Литейный цех (что за народ!)
Не выполняет обещанье
И на работу не берёт —
Мол, штатное есть расписанье.

Онучин тут же позвонил
Начальнику, довольно жёстко
С ним говорил (почти грубил!):
«Иван Петрович, в чём загвоздка?

Я тут работаю за вас,
Я бизнес-план за вас верстаю,
Ночами не смыкая глаз.
И что в ответ я получаю?..»

Евстрат расстроен был совсем...
Он был похож на человека,
Разочарованного всем,
Он стал ущербным, как калека...

Роман то состоянье знал —
Сам в этот омут погружался,
Когда внезапно понимал,
Что зря работал и старался...

Он видел, что Евстрат устал,
Обмяк от перенапряженья,
Отслеживая все движенья
Стремящихся на пьедестал.

Он был измотан беспредельно,
Творить и мыслить не готов...
И вскоре, побродив бесцельно,
Ушёл с работы в пять часов.

Роман решил себе признаться:
С Евстратом помогли тягаться,
Совсем не ведая о том,
Савчук и (больше всех!) Жидков -

Своим настойчивым стремленьем
С Араповым найти контакт,
К работе неприкрытым рвеньем...
Опасным может быть простак!

Сказал Наташе — дело чести:
«Я им завидовал всегда,
Что оказались в нужном месте,
При деле эти господа.

И мне хотелось, чтобы кто-то,
Не выдержав Гордея стиль,
Ушёл, обидевшись, с работы,
И я его бы заменил...

Сейчас бы я, как Божью милость,
Сошедшую с небес, желал,
Чтоб всё, как было, сохранилось:
Жидков, как прежде, продолжал

Просить Арапова о встрече,
Онучин чтоб за ним следил,
Оставив все дела на вечер,
Расходуя остатки сил...

В любой борьбе (реальной, мнимой),
В которую решил вступить,
Союзники необходимы,
И ими надо дорожить».

2
Онучин целую неделю
Со всеми вместе шёл домой,
Работал вяло, еле-еле,
И был всё время сам не свой.

А в пятницу Роман был вызван
К Арапову, и с ним сидел
Онучин с недовольным видом,
Который пристально глядел,

Как редактирует начальник
Его служебное письмо
И комментирует его:
«Вот здесь неверно изначально...

А здесь ошибку допустил...» —
Он вскрыл последний недостаток,
Потом Роману поручил
Письмо Онучина печатать.

Евстрата было не узнать:
Потухший взгляд и шаг усталый,
И разговор какой-то вялый...
Подвластна стрессу даже знать...

И вдруг печатает Онучин
Письмо на головной завод
И регистрирует его -
Внимание! - собственноручно!

Романа сильно озадачил
Евстрат: к чему он так чудачил?
Ведь он доныне никогда
Не опускался до труда

Внесенья в книгу регистраций,
Всегда считал его тупым,
И для подобных операций
Был дан Роман и иже с ним.

Евстрат, с письмом закончив, сразу
Его Роману преподнёс,
Чтоб в канцелярию отнёс
Для отправления по факсу.

Роман дотошно изучил
Письмо и сразу обнаружил —
Евстрат изрядно начудил,
Все правила игры нарушил:

Число - апрель, а нынче май;
Нет номера; и код входящий,
А нужно было — исходящий...
Как хочешь, так и понимай!

Роман сначала машинально
Хотел ошибку устранить...
И всё ж успел сообразить,
Что это вовсе не случайно:

«Он был похож на размазню...
Но, ум имея извращённый,
Евстрат устроил западню,
И человек непосвящённый

В неё обязан угодить...
И как мне надо поступить?» —
Роман Борей застыл на месте
И стал гадать, что будет, если:

«Онучин мне не поручил,
Чтобы письмо я изучил,
Присвоил номер, вставил дату,
И я, как надлежит солдату,

Обязан тупо исполнять —
Солдат приказ не обсуждает.
Такими видит нас Евстрат,
И большего не ожидает.

Всё так... Но я ведь не дурак,
И в школе грамоте обучен,
Мне хочется исправить брак,
Что допустил в письме Онучин...

И тут же потерплю я крах:
Как только исправлять посмею —
В момент уподоблюсь Гордею,
Который на моих глазах

Глумился над письмом Евстрата.
Да, был бы я тогда хорош! —
Роману стало жутковато,
Что на Арапова похож. -

А вдруг Онучин не заметит?..
Не-е-т, обязательно проверит,
Получит нужный результат —
Что я его ошибке рад.

Нет, лучше всё, как есть, оставить,
Не надо забегать вперёд,
И пусть Онучин здесь слукавит —
Ошибку на меня зачтёт.

Получит он «законный» повод
Сказать в который раз: «Ну, что ж,
Не поумнел, хотя не молод,
Роман... Ну, что с него возьмёшь?»

Конечно, это неприятно...
Но для здоровья не опасно.
Подсказывает мне чутьё,
Что он, всучив письмо своё,

Сам с нетерпеньем ожидает,
Что на себя вину возьму.
Ему, как видно, не хватает
Моральных сил вести войну.

Ведь я, оставшийся без дела,
И ошибаться перестал -—
В его глазах безгрешным стал,
И эта мысль его задела.

Пока ещё сыра она,
Неразличима, неясна,
И плоть ее не отвердела,
В разумных держится пределах...

Но стоит мне черкнуть пером —
И мысль в испуг преобразится:
Блеск молнии, за нею гром,
И всё в округе озарится —

Всё так, как было у меня:
За диаграммы униженье,
Бессонье, и в начале дня
Меня постигло озаренье.

Поймёт Евстрат, что он раскрыт,
Я знаю о его проказах...
Нет, лучше пусть он крепко спит,
Не будет от меня подсказок!

Да, по натуре он двулик,
Но всё ж по-прежнему велик,
И для меня урок курьёзный
Смог подготовить враг серьёзный.

Ведь я поверить мог и сам,
Бездействуя, в свою безгрешность —
Когда решил его погрешность
Исправить… Боже! Стыд и срам!»

Он принял верное решенье,
И тут же спало напряженье.
Роман письмо опять прочёл
И в канцелярию пошёл.

При нём письмо Татьяна Львовна,
Серьёзна и немногословна,
Отправила по факсу вмиг...
К себе пришёл — Евстрат возник,

Он еле сдерживал улыбку:
«Твой факс дошёл, всё хорошо...
Есть, правда, минус небольшой —
Ты допустил микроошибку!»

И он к Арапову пошёл,
Чтоб с ним порадоваться вместе.
Вернувшись, был уже лишён
Следов унынья и бесчестья.

Он за компьютер бодро сел,
И звонко клавиши стучали,
И быстро таял ворох дел,
Что он скопил за дни печали.

3
«Как тянет всё везде измерить,
Проверить, ложь разоблачить…
Кто много знает — мало верит,
А веру нечем заменить.

Он тёмным силам предоставлен,
Не видит смысла в фетише,
И нет смирения в душе
У тех, кто знанием отравлен», —

Роман ход мыслей изменил
И вспомнил про «микроошибку»...
То, что Евстрат себе внушил,
Способно вызвать лишь улыбку:

«Как выручает простота,
Что позволяет нам (ей Богу!)
Свалить все беды на кота,
Перебежавшего дорогу...»

Роман от мыслей тех взгрустнул...
А утром к ним пришёл Арапов,
За ним Онучин прошмыгнул
На своё место — там, за шкафом.

Арапов начал свой допрос:
«Семён Абрамович, скажите,
Как Вы решили тот вопрос
С оплатой по контракту «Вильте»? —

«Гордей Петрович, как же так?
Вы приказали всё отставить!» —
«Ну, приказал... Какой пустяк...» —
«Без Вас мне смету не составить!» —

«И знать об этом не хочу!
Так, договор Вы завалили...
Вы думаете, я шучу?..
Роман Евгеньевич, не Вы ли

Стандарт закончить поклялись?» —
«Стандарт закончен, для печати
Отдал я Свете свой релиз». —
«Так, значит, Света виновата?..» —

Сказал Арапов и пошёл,
Спектакль закончив одиозный.
Роман и бровью не повёл,
Он промолчал на выпад грозный.

Жидков воспринял всё всерьёз:
«Нам надо обсудить вопрос,
Гордей Петрович!» — тот не слышал,
Поскольку он из роли вышел.

За ним Онучин в коридор
И, разминая папиросу,
Прибавил к строгому допросу:
«Да-а, завалили договор...»

Романа эта процедура
Заставила предположить,
Что поведенье самодура
Должно его насторожить:

Он словно их предупреждает,
Что, к сожалению, за май
Зарплату снова урезает...
Хоть снова деньги занимай.

Роман не ждал иных известий...
Расчётный лист он изучил -
И от восторга подскочил:
Получит он пять тысяч двести!

И в тот же день, уже в конце,
Пришёл Арапов, развалился,
Ноги скрестил и обратился
Ко всем в единственном лице:

«Кто папку исходящих писем
Найдёт мне?» — и прикрыл глаза.
Гордея лик был живописен —
Способна спесь на чудеса!

Роман, сидевший ближе к шкафу,
Встал первым, и Жидков за ним.
«Кто ж первый?» — жест, присущий графу,
Был очень просто объясним:

Гордею льстило их старанье,
Он этого и не скрывал,
Когда Роман ему подал
Служебных опусов собранье.

Арапов молча папку взял,
Её лениво полистал,
Нашёл в ней что-то, удивился,
Взгляд задержал, слегка скривился —

И тут же папку возвратил:
«Всё, спрячьте это безобразье!»
Когда Арапов уходил,
Он источал благообразье.

Роман сперва не мог понять,
Что означает эта сцена
И в поведеньи перемена...
И вдруг прозрел: «Что тут гадать?

Он нам зарплату больше платит,
Потом, как курица, кудахчет,
Которая снесла яйцо, —
Связь этих фактов налицо.

Талантлив каждый человек,
И наш Гордей не исключенье,
Его талант — высокомерье,
Он в этом превосходит всех.

В спеси Арапов совершенен,
В презрении он идеал,
Каких я сроду не видал...
И этим он начальству ценен».