Моей поэзии лампада

Евгений Морозов Третий — фигура, претендующая на исключительную компетенцию. Феномен Морозова интересен безоговорочностью его экспертных позиций. Он знает, разбирается и выносит приговоры литературным явлениям с апломбом верховного судьи. Но что является мерилом такой уверенности? Не кроется ли в этой убеждённости в собственной непогрешимости фундаментальное заблуждение?

Основанием, надо полагать, служит безупречный эталон — его собственное творчество, эти 1945 "нетленок", вмороженных в вечность. Цифра, бесспорно, впечатляет своим масштабом.

Давайте же обратимся к первоисточнику и, отложив предубеждения, с должным вниманием ознакомимся с произвольно выбранным одним из текстов с авторской страницы. Не мельком, а со всей возможной обстоятельностью.

Ну, начнём помолясь.

Прошу, проходите - в покойницкой тишина. В этом колумбарии слов чуть теплится, коптит поэзии лампада. Поэзия, которая сама о себе сообщает, что она еле теплится и светит незримо, — это не скромность. Это провал. Это белый флаг, поднятый над полем, где битва даже не начиналась. Зачем анонсировать собственную невзрачность? Чтобы потом никто не был разочарован?

А дальше — восхождение. Нет, не на Голгофу. На Джомолунгму пошлости, которую автор упорно принимает за Парнас.

«Души моей невидимые струны».

После этой строчки хочется не рыдать, не смеяться, а вежливо поинтересоваться: «Евгений, а вы каким настройщиком пользуетесь? Уж больно стройно они у вас, эти струны, звучат… ровно так, как положено». Это не просто клише, это археологический артефакт романтической поэзии XIX века, дошедший до нас в виде потрёпанного музейного экспоната. Автор использует его безо всякой иронии или попытки переосмыслить. Это мёртвая метафора, акт вандализма над памятью о русской элегии, которая не вызывает в сознании ничего, кроме усталости.

«Я слышу, как звучат в её лакунах
Чужие боль, печаль или тоска.»

«Лакуны» — неуместный, выспренний термин, пытающийся придать научно-филологический лоск банальности. Сочетание «лакуны» с «звучат» — откровенно корявое. Боль «звучит» в пустотах? Это не глубокая метафора, это неудачная склейка образов.

«И в тот же миг, ответно отзываясь,
Являет миру отзвуком слова
Бессвязные...»

«Ответно отзываясь», «являет миру», «отзвуком слова» — это не язык, а его симулякр. Пустые конструкции, лишённые конкретики и эмоционального удара. Автор говорит о бессвязности, но сам использует готовые связки слов, что делает заявление неискренним.

И вот кульминация творческого акта: «Я в строки их верстаю… подгоняю… чтоб не скребли». Боже правый, да это же не описание мук творчества! Это техническое задание для наборщика в типографии, страдающего синдромом навязчивых состояний. Ни одного живого слова, только «словца», которые нужно подогнать, как плитку в ванной, чтобы не скребли. Итог этой священной борьбы с шероховатостями — рождение идеально гладкого, стерильного, мёртвого текста. Гербария. Препарированной лягушки поэзии, приколоченной к доске правильным размером.

И финал. Финал, от которого содрогается всё прогрессивное человечество, уставшее от свободы. «И словно птиц на волю выпускаю». Да какие птицы?! Какая воля?! Выпускаете вы не птиц, а межгалактические шаттлы штампов, запускаемые с космодрома «Плисец №3» в безвоздушное пространство литературного нуля. Ваше «окошко осторожно отворив» — это апофеоз трусости. Не окно — форточка, приоткрытая на щелочку, чтобы не надуло, не простудили священный коптящий огонь тления. И выпущенная птица — это даже не воробей. Это пылинка, кружащаяся в луче того самого «незримого света» и тут же исчезающая в небытии.

Перед нами не поэзия, а сборник поэтических идей второго порядка. Автор не говорит о своих переживаниях — он говорит о том, как, по его мнению, должен говорить поэт. Он использует не образы, а ярлыки от образов («лампада», «струны души», «птицы»).

Самое главное, за этим нет лица, нет голоса, нет риска. Есть безопасная игра в признанные когда-то глубокими символы. И именно эта безопасность, эта вторичность вызывает чувство «тошнотворной пошлости».

1945 текстов, Евгений. Это не плодовитость. Это конвейер. Конвейер по производству муляжей, чучел, искусственных цветов для вечного венка самому себе. Вы не пишете стихи. Вы осуществляете ритуальную инсценировку письма, где каждая строчка — это дань не внутреннему голосу, а внешнему шаблону. Ваша поэзия не обжигает и не греет. Она создаёт идеальный вакуум, в котором гаснет последняя надежда на то, что из этих «невидимых струн» может родиться хоть одна — всего одна! — хриплая, корявая, но своя, живая нота.

Вы говорите о свете, которого нет. О струнах, которых нет. О боли, которая звучит, как фонограмма. Это не творчество. Это виртуозное управление призраками. И самый главный призрак здесь — вы сами, Евгений Морозов 3, тень поэта, усердно проецируемая на стену пустого колумбария слов.

Дмитрий Клеонов   07.12.2025 19:18   •   Заявить о нарушении