Женя и Дружок. Поэма

Хочу, читатель мой, поведать
Одну историю для Вас,
Решил я ныне это сделать,
Чтоб было меньше их у нас.

Мои события случились
В престольном городе-Москве,
Где жизнь кипела и искрилась,
Но каждый жил сам по себе.

Для постиженья ратных дел,
В одну из славных академий
В Москву приехал офицер,
А с ним жена и сын Евгений.

Евгений рос не по годам
Смышленым, знающим парнишкой,
Учился в школе без труда,
Любил футбол, общался с книжкой.

Но уж который год подряд
Сын чуда ждал в своей судьбе:
Он несказанно был бы рад
Приобрести щенка себе.

Он стал бы с ним играть, гулять,
Всемерно холить и лелеять,
Всю душу другу отдавать
И бесконечно в дружбу верить.

И вот в десятый день рожденья
Отец той просьбе сына внял
И утром рано, в воскресенье,
Его на птичий рынок взял.

Они купили там щенка,
Он был весь черный, вислоухий,
Белели только лоб, щека,
Да пара пятнышек на брюхе.

Наш юбиляр светился счастьем,
Ведь наконец сбылась мечта:
Он стал владельцем в одночасье
Великолепного щенка.

Он его гладил постоянно,
В прелестный лобик целовал
И для себя совсем нежданно
Дружком кутёночка назвал.

Дружок же, словно понимая,
Сколь высока такая честь,
Стал, как бы кличку одобряя,
Мордашкой Жене в губы лезть.

Вот так они и повстречались,
Природы юные созданья
И с той поры не расставались,
Крепя всемерно друга званье.

Дружок был ласковым щенком,
Вилял хвостом, слегка кусался,
А иногда, как будто, он
Ему премило улыбался.

Когда Дружка трясли проворно,
Узнать пытаясь его дух,
Он начинал рычать беззлобно
И лаем потчевать  всем слух.

Отныне юные друзья
Всегда и всюду неразлучны,
Их в одиночку уж нельзя
Увидеть в жизни столь привычной.

Они бежали по утрам
В ближайший парк, на физзарядку
И выясняли бодро там
Кто обежит скорей площадку.

Когда из парка приходили,
Шли непременно умываться;
Сначала лапы мылом мыли
Затем Евгений лез купаться.

А после завтрака Дружок
В рабочий день впадал в унынье:
Друг на какой то там «урок»
Шел без него на удивленье.

Понуро голову свою
Он клал с тоской в глазах на лапы,
Не понимая почему
Он здесь лежит по зову папы.

И вновь по воле злого рока
Он будет здесь один скучать,
Пока с противного урока
Друг не придет к нему опять.

Но вот его прекрасный слух
Шаги в подъезде уловил:
Сомнений нет: то Женя-друг
К нему с уроков тех спешил.

Вот он и дверь уже открыл
И тут же взял Дружка на руки,
А тот всем сердцем говорил,
Как он один устал от скуки.

Но пообедав, они снова
Шли в тот же ближний парк гулять,
Чтоб там под сказанное слово
Чего-то сразу выполнять.

Вот, например, звучит: «Вперед!»
И должен тут Дружок бежать,
А если вдруг услышит: «Стоп!»,
То надо стало быть стоять.

А через год он научился
Все очень быстро выполнять:
То тихо полз, в траве таился,
То мог стрелой вперед бежать.

Стал наш Дружок красивым зверем,
А впрочем, что он зверь, тогда
Никто в то время и не верил:
Ведь был он умницей всегда.

Когда случалось им встречаться
С каким-нибудь дворовым псом,
Дружок достойно мог держаться,
Как будто лай не слышал он.

Тогда любитель шумных споров,
Погавкав малость, отступал:
Как распалить свой буйный норов
Он в этом случае не знал.

А через месяц, с небольшим,
Однажды в парке, на дорожке
Какой-то добрый господин
Совет им дал не понарошку.

Он похвалил их подготовку,
Отметил правильность манер,
Сказал, что вашу тренировку
Поставить можно всем в пример.

Что он собакам цену знает
И говорит не просто так,
А потому их приглашает
Прийти на выставку собак.

Он там работает экспертом,
Всегда бессменный член жюри
И, выступая столь эффектно,
Они там приз бы взять смогли.

Услышав отзыв столь отменный,
Который дан не просто так,
Мечтает Женя: непременно
Попасть на выставку собак.

Об этом лестном предложенье
Он рассказал в тот день отцу,
Спросив тогда же разрешенья
Осуществить свою мечту.

Отец препятствий не чинил,
Он видел что они могли
И потому им объявил,
Что сам представит их жюри.

А вскоре все определилось:
Через каких-то десять дней
Они на выставку явились
Принять участие на ней.

Согласно жребия они
С Дружком восьмыми выступали
И среди строгого жюри
Того мужчину увидали.

Тот им любезно улыбнулся,
Соседу то-то прошептал,
А Женя как-то встрепенулся,
Он им уверенность придал.

Они там прыгали, ползли,
Аж до пяти на лай считали,
Всё показать жюри смогли,
О чем недавно так мечтали.

Когда закончились старанья,
Зал дружелюбно хлопал им,
То были явные признанья
За их работу им двоим.

А вот и судьи наконец
Свое решенье объявили:
Артисты сами, их отец
Медаль сегодня заслужили.

Восторгу не было предела!
Дружок чертёнком прыгал вверх,
У Жени сердце звонко пело,
Их все хвалили за успех.

Победа с самых юных лет
Сознанье их не опьянила,
Но слава будущих побед
К себе пленительно манила.

Их тренировки, как и прежде,
Свершались в парке, по утрам
И после школы, льстя надежде,
Они опять играли там.

Успех был явно налицо:
Дружок считал, решал задачи,
Мог прыгнуть в узкое кольцо
И прогуляться на канате.

Они на выставках в тот год
Еще три раза выступали
И, веселя всегда народ,
Призы, медали получали.

Но незаметно наступил
Конец учебы в ратном деле,
И вот их папа получил
Вдруг должность в северном уделе.

Приказ был четкий, лаконичный,
Велел убыть ему туда,
Служить без корысти Отчизне
И не щадить там «живота».

А между тем, Отчизна наша
В то время стала увядать,
И ратный труд, обузой ставший,
Свое значение терять.

Верхушку с пьяным Президентом
Восторг телячий охватил,
Разграбив все одним моментом
Они страну лишили сил.

Как и во всей стране российской
В войсках повсюду был развал;
Наш славный корпус офицерский
В буквальном смысле выживал.

Вот почему, объятый думой,
О темной участи седин,
Отец на место службы новой
Поехал вскорости один.

И если будет для семьи
Хоть минимальнейший комфорт,
То может скоро и они
Приедут в тот далекий порт.

Уж через месяц, с небольшим,
В очередном своем письме
Он их приехать попросил
Без промедления к себе.

Стояла летняя пора,
Жара повсюду растекалась
И потому вся детвора
Куда-нибудь, да отправлялась.

Евгений тоже отдыхал
В гостях у бабашки, под Пензой,
Там было всё, но он скучал
По дружбе с другом, столь прелестной.

Но новость вдруг принёс звонок,
Которым Женю извещают,
Что скоро мама и Дружок
За ним попутно заезжают.

А дальше все они втроём
Поедут к месту службы папы,
Чтоб там хранить российский дом,
Они ведь вся семья – солдаты.

У мамы сборы были быстры:
Суть этих сборов для семьи
Вся состояла в сборе люстры,
Да чемоданов – коих три.

Взяты билеты, на машине
Они добрались до вокзала,
У их вагона с кислой «миной»
Кондуктор старая стояла.

Они изрядно припозднились
(Пришлось в заторе постоять)
И потому так торопились,
Боясь на поезд не попасть.

До отправленья оставалось
Буквально несколько минут,
А проводница раскричалась:
«В вагон собаку не введут!

При ней должны быть документы,
Билет, намордник, поводок;
Здесь не нужны эксперименты,
Я чту  закон! Себе же впрок».

Мольбы и просьбы были тщетны…
И мать решает не без слёз:
Дружка оставить в доме прежнем,
С соседом, их который вёз.

Дружок своим собачьим чувством
Постиг нависшую беду,
Он тут же сник, стал жалким, грустным,
Таким, что слов не приведу.

Багаж уложен. Уж звучала
Команда: Выйти посторонним!
Рука соседа тоже сжала
Ремень ошейника проворно.

Мать со слезами обняла
Дружка за согнутую шею,
Поцеловала… и пошла,
Не зная, что творится с нею.

Колеса плавно набирали
Свои шальные обороты;
Дружок с соседом всё стояли,
Переживая каждый что-то.

И вдруг Дружок, что было сил,
Вперед за поездом рванулся;
Сосед ошейник упустил
И лишь кричал, чтоб тот вернулся.

Дружок с трудом вагон догнал,
Еще надеясь на удачу
И… тут хозяйку увидал…
Она стоит  горько плачет.

А он ей лаем говорил:
«За что мое вы сердце рвёте?
Я всех вас искренне любил,
Зачем меня вы предаёте?»

Он так бежал довольно долго,
Пока на что-то не наткнулся
И… кувыркаясь по иголкам,
Аж раза три перевернулся.

Удар был боком о сосенку,
Которых было здесь не счесть;
Чтоб отдышаться потихоньку,
Дружок был вынужден присесть.

А отдышавшись, он всецело
Себя несчастным ощутил,
Его душа рыдать хотела
И он тихонечко завыл.

А впрочем что-то надо делать…
Вагон теперь уж не догнать…
Вернусь, откуда начал бегать
И буду там кого-то ждать.

Не может быть, чтоб не пришли
К нему хоть кто-нибудь когда-то
Из членов дружной их семьи,
Любовь к которой была свята.

Его любимый друг Евгений,
Когда недавно уезжал
Сказал тихонько, что я –гений,
Чтоб непременно его ждал.

Так, с оптимизмом рассуждая,
Дружок в комок надежду сжал
И, веру в сердце сохраняя,
Назад к вокзалу побежал.

Но из ближайшего подворья,
Наперерез его пути
Три пса спешили, скаля морды,
Чтоб чужаку не дать уйти.

Они уселись на дороге…
Один был старый злобный пёс,
Он напружинил свои ноги,
Готовясь драться с ним всерьёз.

Другие  два были моложе
И в поведенье их сейчас
Обиды не было, но все же…
В глаза глядят три пары глаз.

Но вот в одной из этих пар
Он вдруг увидел без сомненья
Какой-то внутренний пожар
И не прикрытое волненье.

А обладатель жарких глаз
К Дружку пришла, хвостом виляя,
И… тут же в мире родилась
Ещё одна любовь большая.

Но в то же время старый пёс
Свершил прыжок с открытой пастью
И неожиданно нанёс
Дружку укус с собачьей страстью.

Дружок был молод, тренирован,
Он резко бросил тело вверх;
Был тем приемом уготован
Ему в бою с тем псом успех.

Он сверху прыгнул на врага,
Подмяв его тяжелым телом
И… обратил того в бега,
Что было в общем лёгким делом.

Его напарник молодой
Локализован был подругой
И… вскоре тоже сбёг домой
К себе просёлочной дорогой.

Так удалось им отстоять
Вдвоем пустынную дорогу;
Дружок стал бережно лизать
В бою пораненную ногу.

Подруга тоже очень нежно
Ему в том деле помогала,
Такого чувства в жизни прежней
Она до сей поры не знала.

Он ей казался образцом
Во внешнем виде, поведенье;
Он послан ей самим Творцом
На зависть всем и удивленье.
 
Она отныне навсегда
Связала жизнь свою с пришельцем;
Как путеводная звезда
Ей будет любящее сердце.

Его уверенность и сила,
Спокойный, умный, добрый взгляд
Ей без ошибки говорили:
Он с ней быть вместе тоже рад.

Вот почему без опасенья
Она пришельца защищала
И без какого-то смущенья
Куда-то дальше с ним бежала.

Дружок же знал куда спешил,
Ему уж виден был вокзал,
Откуда он, что было сил,
Вагон зелёный догонял.

А вот видна уже и арка,
Откуда поезд уходил;
Дружку вдруг стало даже жарко
И явно меньше стало сил.

А при подходе на перрон
Какой-то дяденька нагнулся,
Схватил лежащий рядом лом
И, чтоб ударить, замахнулся.

Дружок не понял того жеста,
Его не били никогда,
Но его юная невеста
Тот жест мгновенно поняла.

Она метнулась под удар,
Прикрыв любимого собою,
И в этот миг блеснул пожар
В глазах кровавой пеленою.

Она от боли закричала,
Свалилась тут же под перрон;
Дружок не всё постиг сначала,
Затем туда же прыгнул он.

Его спаситель на боку
С потухшим взором там лежала
И стало ясно тут Дружку:
В ней жизнь тихонько угасала.

Он стал подругу тихо звать,
Ловя в глазах её движенья,
Пытался рану ей лизать
И… вдруг к нему пришло прозренье.

«Она не встанет никогда,
Её убил потехи ради
Тот «Человек», кто без труда
Убьет любого, с кем не ладит.

Отныне надо опасаться
Всегда и всюду мне людей;
Я раньше их не мог бояться,
Поскольку жил среди друзей».

 Он просидел с подругой рядом
Остаток дня, весь вечер, ночь,
Но ведь и делать что-то надо,
Теперь ничем ей не помочь.

А в ранний час раздумий тяжких,
Когда еще была прохлада,
Собрать все банки и бумажки
К перрону двигалась бригада.

Один из них был кто вчера
Свершил убийство на перроне,
Он подходил сейчас сюда,
Чтоб убедиться: Кто там стонет?

А это тихо выл Дружок
От безысходности и муки
И… вдруг, свершив большой прыжок,
Он прокусил убийце руку.

Тот стал болезненно кричать,
Чтоб все сейчас же пса держали,
Но, вместе с тем, сумел понять,
Что его просто наказали.

Дружок метнулся вдоль пути,
Подлез еще под два перрона
И…  смог от недругов уйти,
Не потерпев  теперь урона.

Он отбежал на метров сто…
С тревогой в сердце наблюдал,
Как тот, кто им посеял зло,
Подругу в ящик погружал.

Из-за укрытья видел он,
Как тот провез тот ящик рядом;
Её с тоской, глотая стон,
Он проводил прощальным взглядом.

С тяжелым чувством  он зашел
В подвал какого-то строенья
И там остаток дня провёл,
Пока не кончилось терпенье.

А он терпел уж двое суток,
Ни крошки в рот не брал еды
И вот теперь его желудок
Скорбил в предчувствии беды.

С надеждой что-нибудь найти,
Чтоб «карта-голод» была бита
Дружок решается зайти
В кафе, где дверь была открыта.

Здесь с кухни вился аромат,
Гнездя в мозгах воображенье:
Мясных изделий целый ряд
И как он ест сии творенья.

Он потихонечку прошел
Поближе к кухонной стене,
Но кто-то сзади подошел
И больно стукнул по спине.

Чечен-хозяин подбежал
И без каких там-либо правил
Тяжелой палкой, что держал,
Вторично по боку ударил.

Дружок от боли завизжал,
Из под стола к двери метнулся
И, как чечен не доставал,
Все ж от ударов увернулся.

Понуро голову склоня,
Он вновь голодный побежал;
В душе судьбу свою кляня,
Опять залез в сырой подвал.

А между тем у Жени мать,
Приехав к бабушке одна,
Всё попыталась рассказать,
Как без Дружка пришла она.

Она сказала, как бежал
Дружок с надеждой вдоль вагона,
Как он споткнулся и упал
В трёх километрах от перрона.

Евгений выслушал всё молча,
Присел к окну… Заплакал вдруг…
       Как верно с ним быть рядом хочет
Сейчас любимый, верный друг!

А поздно вечером он тихо,
Тайком от всех с постели встал
И, чтоб Дружок не ведал лиха,
Пешком к вокзалу зашагал.

Село, где бабушка жила,
Когда-то Каменкой назвали
И по любым своим делам
В ближайший город все шагали.

То был районный центр-Кузнецк,
В пяти верстах стоял отсюда;
По той дороге наш юнец
Спешил спасать скорее друга.

Уж ближе к полночи добрался
Он наконец-то до вокзала;
Там поезд в Пензу отправлялся:
Об этом диктор объявляла.

Он сел в почти пустой вагон,
(Как оказалось – в электричку),
Смотрел в окно… И тут же сон
Сморил ночной порой парнишку.

         

 Сон Евгения.


Он видит парк, свою аллею…
Они идут вдвоем с Дружком;
Его ослушаться не смея,
Тот развернулся с кувырком.

А вот, поджав пониже лапы,
Дружок тихонечко ползет,
Но, повинуясь зову папы,
Свершает вдруг прыжок вперед.

А вот Дружок на пьедестале
(Где он стоял последний раз);
Прекрасно виден блеск медали
И умный взгляд счастливых глаз.

Во сне ведь всякое бывает:
Не важно - было то иль нет,
Порой нам сон нежданно дарит
Совсем несбыточный сюжет.

Вот видит он: они бегут
По белой мраморной дороге
И… отрываться как-то вдруг
От белых плиток стали ноги.

Евгений соколом парил,
Держа Дружка в своей руке,
А тот вдруг с ним заговорил
На чисто русском языке.

«Ура! Мой друг, ведь мы летим,
Как получилось всё – не знаем,
Но если только захотим
Вон ту ворону вмиг поймаем.

Смотри, вон там внизу наш парк,
А рядом дом, где мы живем;
Давай погромче, просто так,
Сейчас чего-нибудь споем.

Пусть нас услышат мать с отцом,
Увидят наш полёт лихой
И с удивительным лицом
Помашут весело рукой».

Готовясь что-нибудь ответить
Дружку на это предложенье,
Евгений вдруг успел заметить
Какой-то птицы приближенье.

Он ей значенья не придал,
Но думал: как бы не столкнуться,
Однако лёгкий вдруг удар
Заставил отрока проснуться.

Пред  ним был грозный контролёр:
Мужчина в форме средних лет,
Он за оплатой вёл надзор
И потому просил билет.

Билета не было… и дядя
Стал задавать ему вопросы:
«Откуда едешь на ночь глядя?
И почему один, без взрослых?

Ты может с дома убежал?
Под солнцем места не найдёшь?
Когда приедем на вокзал
Со мной в милицию пойдёшь.

Там быстро справки наведут:
Что ты за «птица» и откуда;
Коль есть родители – найдут,
А если нет - не будет худа.

Тебя отправят в детский дом,
Ты сможешь дальше там учиться,
Ну а сейчас со мной пойдём,
А то вдруг что-нибудь случится».

Евгений с ужасом всё слушал,
Представил мордочку Дружка…
Как тот давно уже не кушал
И ждёт его наверняка.

У Жени было сто рублей,
Те деньги папа ему дал,
Когда от всех своих друзей
Он на деревню отъезжал.

Он эти деньги приготовил
На пропитанье их души;
Не зная, что наш «рынок» стоил
И кто дела на нём вершит.

Но делать нечего… Он встал,
Пошёл за дядей по составу
И… вдруг сам Бог на них заслал
Мальчишек целую ораву.

Их было пятеро. Пока
Он с каждым что-то выяснял,
Их поезд ночью, в два часа,
К перрону в Пензе подъезжал.

Наш ревизор хотел детей
Единой кучей всех забрать,
Но Женя, выйдя из дверей,
Сумел тот  час же убежать.

Придя в вокзал, он постарался
Всё расписанье изучить;
Ближайший поезд оказалось
Аж в семь утра здесь должен быть.

Он отыскал просторный зал,
Где ожидали пассажиры,
Нашёл сиденье и там ждал,
Сном обаятельным пленимый.

Проснувшись, Женя обнаружил,
Что первый поезд он проспал;
Вне помещенья всюду лужи
И грозового ветра шквал.

Необходимость посетить
В другом строенье туалет,
Его заставила идти,
Дождю и ветру шля привет.

За эти несколько минут
Его одежда стала мокрой;
Вернувшись в зал, он вспомнил вдруг:
В кармане деньги тоже мокли.

Достал купюру, так и есть:
Она покрыта мокрой пленкой,
А он хотел сейчас поесть,
Купив сардельку с вкусной коркой.

Дождь прекратился. За окном
Уж в небе солнышко светило,
Оно божественным теплом
Всю землю трепетно поило.

Евгений вышел посушиться
В приятных солнечных лучах
И… через час смог убедиться:
Сухая куртка на плечах.

Он положил купюру сохнуть
На камень рядом, где сидел
И чтоб не дать ей вдруг «усохнуть»
За ней внимательно глядел.

Пока он сто рублей сушил
И подгонял свои мечты,
К вокзалу поезд подходил,
Как оказалось - до Москвы.

Евгений, солнцу шля привет,
Стремглав  к вагону побежал,
Но проводник, прося билет,
Его на входе задержал.

Он объяснил, что те билеты
Все покупают на вокзале;
Для этой цели кассы где-то
Должны быть в самом главном зале.

Он кассы видел, это верно
И Женя мчится за билетом,
Чтоб взять его и непременно
Успеть попасть в вагон при этом.

Припав к заветному окошку,
Он попросил в Москву билет,
Но тетя вдруг, не понарошку,
Какой-то просит документ.

Он протянул ей сто рублей,
Сказав, что нету документа
И…в те минуты тяжелей
У Жени не было момента.
 
Назвав мальчишку сопляком,
Она ему в сердцах сказала,
Чтоб он скорее шёл в дурдом,
Что сто рублей ничтожно мало.

Что надо более трехсот,
Чтоб до Москвы купить билет,
Но … даже это не спасёт:
Ведь документа ныне нет!

И если он, дрянной щенок,
Сейчас от кассы не уйдет,
То для науки, ему впрок,
Тот час в милицию пойдет.

Там быстро справки наведут:
Что он за птица и откуда;
Коль есть родители – найдут,
А если нет – не будет худа.

И снова старые слова
Ему обидно говорили;
Как сговорившись, «эти два»
Его сознание травили.

Понуро голову склонивший,
Он тихо брел, а дождь вновь капал,
Увидев поезд уходивший,
Не удержался и … заплакал.

А утром бабушка и мать,
В столь ситуации неясной,
Пытались Женю отыскать,
Но суета была напрасной.

Они соседей опросили,
Деревню всюду обошли;
Односельчане им о сыне
Ничто поведать не смогли.

Мать в город тут же поспешила
Переговор там заказать;
Она немедленно решила
Всё тут же мужу рассказать.

Он молча выслушал… и тут же
Дал ей совет, как дальше быть:
Во-первых, очень быстро нужно
В отдел линейный заявить.

А во-вторых, проверить всё,
Что есть в Кузнецке на вокзале
И если там не повезет,
То надо ехать в Пензу маме.

А он в Москву тот час поедет,
Осмотрит прежний дом, вокзал;
Ведь сын уверен: друга встретит,
Лишь потому и убежал.

Мать тут же, после разговора,
Дала в милицию запрос;
Всё обыскали весьма скоро…
Успеха поиск не принёс.

Дружок тем временем опять
С подвала вышел озираясь,
Решил хоть что-то отыскать,
Людей при этом опасаясь.

От тех побоев у него
Спина болела, правый бок,
Но испытал больней всего
Острейший голод наш Дружок.

Он оказался на задворках
Того же самого вокзала
И здесь, на маленьком пригорке,
Бадья огромная стояла.

Она была полна отбросов,
Букет всех запахов даря;
Дружок еду почуял носом,
В душе бадью благодаря.

Наверх запрыгнув, он смекнул:
Тушенка в банке есть на дне,
Но крышку кто-то отогнул
Не вверх, а вниз, как в западне.

Она была большой и круглой
И если в ней чего лизнуть,
То было б очень даже мудро
Ту крышку кверху отогнуть.

Но наш Дружок на банку «клюнул»,
Он ведь законов тех не знал
И…, быстро голову просунув,
Все в банке тут же облизал.

На дне там было чуть-чуть мяса,
(Он больше сало доставал),
Но после милого столь часа,
Как вынуть голову – не знал.

Он попытался это сделать,
Но крышка тонким, острым краем
Впилась вдруг в шею, стала резать,
Дно банки кровью окропляя.

И чем сильнее он пытался
Из банки голову тащить,
Тем глубже острый край впивался,
Стараясь зло своё свершить.

По интуиции он вновь
Уткнулся в дно, чтоб легче стало,
Железка с раны вышла…, кровь
На дно тихонечко стекала.

Не зная, что же предпринять,
Как отвязаться от капкана,
Он вновь главу стал поднимать
И вновь железка впилась в рану.

Дружок завыл от острой боли,
От страшных мук живого тела
И на божественном просторе
Вдруг «Ода смерти» полетела.
 
Господь услышал эти звуки:
И чтоб живой была душа,
И прекратились эти муки
Послал в тот миг туда бомжа.

Он приходил сюда всегда,
Найти то булку, то буханку,
А вот сейчас он спас Дружка,
Сняв с головы убийцу-банку.

Найдя в бадье почище тряпку,
Он кровь с трудом остановил
И, всё свершая по порядку,
С Дружком тихонько говорил.

«Эх, горемычный! Как же так,
Ты угодил в такой капкан?
Ведь ты я вижу не дурак
И должен был понять всё сам.

И как же ты – такой красавец
Вдруг на помойке оказался?
Ты верно жил другим на зависть,
А ныне просто потерялся?

Вон номер в твой ошейник вшит…
Ты стало быть внесён в реестр…
Твоя душа небось скорбит
И выражает свой протест.

Я вижу ты недавно здесь
И лоск еще не потерял.
Еще блестит на теле шерсть,
Но уж порядком исхудал.

Давай тебя я покормлю
Колбаской, найденной в траве,
Затем водицей напою,
Обмою кровь на голове.

Мы здесь немного поживём,
(Пусть заживет дурная рана)
И на вокзал с тобой пойдём;
Ты будешь там – моя охрана.

Ведь нас, бомжей – легко обидеть…
Мы беззащитны абсолютно,
Нас власть в упор не хочет видеть
И жить нам крайне неуютно.

Теперь же мы вдвоем с тобой
Вопросы будем все решать
И в этой жизни не простой
Во всём друг другу помогать».

Так, потихоньку рассуждая,
Он его мыл, кормил, поил,
При этом, корысти не зная,
Дружка в порядок приводил.

А Женя, слезы вытирая,
Понуро брёл опять в вокзал
И, уже двери открывая,
Опять ребят тех повстречал.

Теперь их было только  трое,
Они спросили у него:
Какое вдруг случилось горе,
Что до слезы аж довело?

Он им поведал обо всем:
Куда он едет и откуда;
Как не попал никак в вагон,
Чтоб отыскать скорее друга.

В вагоне требуют билет
(В цену его не очень верил),
Кассир же просит документ,
А сам рычит почище зверя.

Они над Женей посмеялись
И дали тут «совет братвы»:
Как, ни копейки не потратясь,
Ему добраться до Москвы.

Садиться надо в электричку
По направлению к столице;
Конечно, здесь нужна привычка
У ревизоров читать лица.

Коль на лице есть добрый штрих,
То продолжай как пень сидеть,
Но не забудь, слезу пустив,
В него страдальчески глядеть.

И вот тогда «билетный босс»
Плохого дела не свершит,
Задаст какой-нибудь вопрос
И ехать дальше разрешит.

А если ты увидишь вдруг
Не добрый взгляд у контролера,
То сразу «делай ноги» друг,
Иначе будет плохо скоро.

Они не только рассказали
Свои дорожные привычки,
Но подвели и показали
Где расписанье электрички.

Как оказалось, через час,
Была в Рузаевку такая…
Он съел сардельку, выпил квас
И сел в вагон поближе к краю.

Сел так, чтоб вовремя удрать
Ему от злого ревизора,
Коль наградила того мать
Бескомпромиссным строгим взором.

Он до Рузаевки лишь раз
Смотрел в слезах на контролера,
Она же даже не взялась
С ним по проезду чинить спора.

Она ресницы подняла,
Чтоб заглянуть в его глаза
И… сразу сердцем поняла:
Билета требовать нельзя.

За двое суток наш герой
Уже в Рязани оказался;
Здесь до Москвы подать рукой…
А там Дружок его остался.
 
От ста рублей в его кармане
Осталась ровно половина,
А пища так к себе и манит:
Колбаски, сыр и буженина.

Под вечер, около шести,
В Москву подали электричку:
Евгений еле смог войти:
В толпе пролезть – нужна привычка.

А в середине той дороги 
Вагон совсем освободился;
Вдруг, ставя как-то странно ноги,
Угрюмый дядечка ввалился.

То был мужчина средних лет,
Здоровьем явно не обижен,
В прошедшем – видимо атлет:
Загривок мощный сверху виден.

Он сел на лавку рядом с Женей,
Стал вдруг вопросы задавать:
Зачем мальчишка в это время
Покинул дома свою мать?

Узнав, что  мальчика заставил
Бежать из дома мил – Дружок,
Он вынул нож, к груди приставил
И хриплым голосом изрёк.

«Теперь ты мой… и никуда
Не сможешь больше убежать,
Отныне твой удел всегда
Мне подаянья собирать.

А коль откажешься – зарежу,
Ты видишь этот вот кинжал?»
Дыша дыханием несвежим,
Еще сильней его прижал.

Бедняжке было очень больно,
От страха стало смертью веять
И… Женя вымолвил: «Довольно,
Что должен я отныне делать?»

Вот так-то лучше! С этих пор
Ты будешь жить в моем «приюте»,
Там есть пять нищих, один вор,
Они мне подданные люди.

Ты станешь нищим на вокзале
С рукой протянутой стоять,
А через годик, в том же зале,
Ты будешь классно воровать.

«Ты понял?» – рявкнул он сердито,
Схватив за шиворот рукой,
«Коль в сердце злоба будет свита,
То… ляжешь в землю – на покой»

Тут электричка подошла
Уже к Казанскому вокзалу;
Они шли молча, не спеша,
По очень красочному залу.

Пройдя насквозь прекрасный зал
(В нем Женя так хотел остаться!)
«Хозяин» место показал,
Где мальчик будет побираться.

То был открытый пятачок
Перед вокзальными дверьми
И надо было, как «сверчок»
Одно и тоже говорить:

«Подайте бедному сиротке
На пропитанье младших братьев,
У нас с семьей в моторной  лодке
Случилось страшное несчастье.

Отец и мать совсем недавно
На речке в катере катались,
Перевернулись и… нежданно
На дне речном лежать остались.

Три брата вдруг осиротели
И я вот старший среди них;
Они сюда прийти хотели,
Но я оставил их больных.

Не дайте люди умереть,
Подайте детям Христа-ради,
Иначе скоро злая смерть
Нас всех троих за горло схватит».

Была уж полночь. С  ним во тьму
Они куда-то вдаль шагали,
Зашли в квартиру. На полу
Детишки грязные лежали.

«Ложись и ты. А утром рано
Изволь со всеми вместе встать,
Пойдешь под бдительной охраной
В казну мне деньги собирать.

И помни, если соберешь
Ты в кассу меньше ста рублей,
То, когда вечером придешь,
Получишь тут же пять плетей».

Евгений весь похолодел
От этих мрачных страшных слов,
Теперь он с ужасом глядел
На спавших рядом пацанов.

Один малец уж видел сны,
Обняв обшарпанные доски,
А поперек его спины
Алели красные полоски.

Он видел фильмы, где рабы
Трудились – рук не покладали
И, под злорадный рёв толпы,
При этом плети получали.

А тут, в Москве, уж в наше время,
Лишь только он покинул дом,
Как без большого промедленья
Тот час же сделался рабом!

Устав от страха и волнений,
Какие ныне почерпнул,
Вконец измученный Евгений
Лег на циновку и уснул.

А мать в течении тех дней
Всё в Пензе тщетно обыскала,
От неизвестности у ней
Душа панически страдала.

Дождавшись поезд на Москву,
Она в вагон плацкартный села
И, вытирая с глаз слезу,
В окно вагонное смотрела.

У неё в глазах стоял
Сын весь грязный и голодный,
Он её на помощь звал,
В западню попав невольно.

Она мучилась ужасно,
Проклиная тот момент,
Как решилась на опасный
С их Дружком эксперимент.

Надо было ей не ехать,
А за сутки, там на месте,
Всё, что надо было, сделать
И с Дружком приехать вместе.

Тогда б сейчас в моей семье
Покой гнездился и уют
И не пришлось бы ехать мне
И плакать ныне горько тут.

Отцу не надо было б ехать,
Чтоб чадо милое искать…
Чего уж есть - не переделать…
И виновата во всём мать.

Так она себя винила,
Невесёлым глядя взором;
Всюду сына образ милый
На неё смотрел с укором.

Но, наконец, под утро рано
Она приехала в Москву
И вид Казанского вокзала
Еще сильней разжёг тоску.

Вон тот перрон, где над Дружком
Недавно слёзы проливала,
Но чтоб беде ворваться в дом…
Она конечно же не знала.

Они с отцом договорились,
Коль сын не сыщется нигде,
Приехать в дом, где раньше жили,
Вдруг Женя там уже, в Москве?

Она приехала к соседям,
Там мужа не было пока,
Но он вчера звонил их детям,
Сказал, что будет к концу дня.

Она решает: надо ей
За день проверить всю округу,
Наведать Жениных друзей,
А также юную подругу.

Однако всё было напрасным:
Его в Москве никто не видел;
Она просила Бога страстно,
Чтоб никто сына не обидел.

А в это утро, в шесть часов,
Евгений поднят был пинком
И…, вместо милых сердцу снов,
Вселился в горло горький ком.

Рабовладелец ежечасно
Отборной бранью поливал
И бил ребят всегда нещадно,
Коль кто-то в чём не успевал.

Там было пятеро мальчишек,
Забытых всеми в наши дни,
Они забыли шелест книжек
И ласку любящей родни.

Их уголовник подобрал,
Как подбирает мусор веник;
За хлеб и кров он им давал
Тяжелый план по сбору денег.

Они стояли целый год
В различных точках на вокзале
И, как кому на ум придет,
Свои истории слагали.

Контроль за ними был налажен,
Об этом твердо знали дети:
Коль не додал  в казну сколь скажут,
То получай под вечер плети.

Шестой совсем был взрослый тут,
Он был простой карманный вор,
Сбирал с ребят, что им дадут
И исполнял сам приговор.

Вот он велит скорей умыться
И сесть за стол, чтоб завтрак съесть,
Не прекращая материться,
В руках держал тугую плеть.

На завтрак ели хлеб с картошкой
И запивали бледным чаем,
Еда варилась в грязной плошке
С солидно выщербленным краем.

А после завтрака тот вор
Отвёл их к точкам на вокзале,
Напомнил вновь про «приговор»,
Чтоб все по сотне ему дали.

Евгений стыд свой подавил,
Смиренно выставил ладошку
И очень тихо попросил
Подать ему хоть хлеба крошку.

Верзила – вор за ним следил:
Он злобный взгляд на Женю кинул,
Сказал, чтоб тот погромче «выл»,
А то рубцы покроют спину.

Евгений вынужден был громче
Свою легенду повторять:
Как он все время кушать хочет
И как погибла его мать.

За день вранья и унижений
Он лишь полсотню насбирал;
Придя в квартиру, вор без лени
Его тот час же обыскал.

И после долгих ухищрений
Нашел полсотню наконец,
Какую так хранил Евгений!
Её ведь дал ему отец.

Вор с саркастической ухмылкой
Рабовладельцу доложил;
Спросил, что делать им  с мальчишкой,
Который деньги утаил.

Напрасны были объясненья,
Что та полсотня с ним давно;
Вожак решил без промедленья
Исправить плетью «это зло».

Они умело привязали
Его к проржавленной кровати
И десять розг парнишке дали,
Сказав: «На первый случай хватит».

Евгений мучался, кричал,
Напрасно звал на помощь маму,
А каждый взмах того бича
Давал спине живую рану.

Ребята горестно притихли…,
У них у всех уж было так
И каждый мальчик с такой мысли
Сжимал свой маленький кулак.

А ночью, корчась на полу,
Евгений спрашивал у Бога:
За что мученья все ему
Он дал от самого порога?

А в шесть часов – опять пинок
И надо было подниматься;
Наш мальчик еле-еле смог
С остатком сил своих собраться.

Опять картошка, хлеб и чай…
С трудом упрятал их в желудок.
Звучит приказ: сегодня сдай
Всё что положено, ублюдок.

И вновь с мольбой на пятачке
Просил он деньги у прохожих;
Опять, совсем невдалеке,
За ним следила вора рожа.

Но вот и полдень, наконец,
Ведь время мчится своим ходом;
По распорядку наш юнец
Мог подкрепиться бутербродом.

Усевшись с мальчиком одним,
Он стал жевать сухой паёк
И вдруг… О, чудо! Перед ним
С мужчиной шёл его Дружок.

У Жени аж дыханье спёрло,
Застрял откушенный кусок…,
Но, вслед за этим, с его горла
Вдруг громко вырвалось: Дружок!!!

Дружок вдруг резко развернулся,
Глазами шаря по толпе,
И как снаряд вперед рванулся,
Увидев Женю не во сне.

Но вот и встреча, наконец,
К которой оба так стремились;
Под громкий стук родных сердец
Их души вновь соединились.

Дружок стоял на задних лапах,
Лизал лицо и шею друга,
А тот вдыхал любимый запах
И целовал его аж в губы.

Они друг другу улыбались!
Я говорю об этом тем,
Кто про собак твердить пытались,
Что не дано им то совсем.

Дружок улыбкой отвечал
На друга милого улыбку
И нежность взглядом излучал,
Как излучает ноту скрипка.

Но их идиллию нарушил
Охранник-вор, что рядом был,
Он брань и мат на них обрушил
И снова плетью пригрозил.

Тут Женя вспомнил боль, тоску,
Губа от гнева затряслась
И он скомандовал Дружку
По боевому, резко-ФАС!

Дружок команду эту знал,
Они её тренировали,
Чтоб вновь попасть в заветный зал,
Где они вместе выступали.

Он тут же бросился на вора,
Плечо зубами захватил
И без малейшего отпора
Его на землю уложил.

Затем с горящими глазами,
Рыча при этом весьма грозно,
Он придавил его ногами,
Глядя внимательно на горло.

Вор стал кричать, плаксиво охать,
На помощь всех прохожих звать…
Пришел сержант и без подвоха
Вдруг приготовился стрелять.

Евгений бросился к Дружку,
Решив прикрыть его собою,
А рядом с ними – по кружку
Уже народ стоит толпою.

Ещё с милиции пришли
Два человека при погонах
И всех их тут же повели
В отдел линейный решать споры.

Вор стал пугливо озираться,
Ему, в милицию попав,
Есть шанс надолго там остаться,
За все дела свои воздав.

Вот почему на перекрестке,
Чтоб нар тюремных избежать,
Он вдруг подсёк сержанта жёстко
И стал проворно убегать.

А Женя, видя как сбежал
Его охранник и мучитель,
Дружку опять команду дал,
Чтоб вновь повержен был грабитель.

Дружок, команде повинуясь,
Стрелой помчался вору в след,
А Женя трепетно волнуясь
Молил, чтоб разум был воспет.

Чтоб не ушёл от наказанья
Гнуснейший тип среди людей,
Чтобы принес он покаянье
В подлейшей корысти своей.

Сержанты с Женей вслед спешили,
Но тут же, сразу за углом,
Свой бег нежданно завершили…
Дружок на воре был верхом.

И в то же миг стальной браслет
У вора щелкнул на запястьях,
А Женя вдруг в двенадцать лет
Узнал, каким бывает счастье.

А накануне тех событий,
Уже под вечер, наконец,
В квартиру бывших их соседей
Приехал с севера отец.

С утра в милицию пошли,
Запрос московский оформляя,
А что их сын с Дружком вершил
Они конечно же не знали.

Уже за полдень мать с отцом
Искали Женю у вокзала;
Неподалеку, за углом,
Толпа какая-то стояла.

Отец, попав в толпу, затих,
Мать пригласил шептаньем  хлипким
И надо было видеть их
Окаменевшие улыбки.

Там был их сын: худой и грязный,
А рядом с ним его Дружок;
Какой-то парень весьма странный
Лежал, как связанный мешок.

Уместно будет здесь сказать,
Какой была в тот миг их встреча:
Стараясь Женечку обнять
Они сдавили ему плечи.

Евгений охнул. Боль стрелой
Пронзила раны на спине,
Отец потрогал их рукой,
Сгорая в гневе, как в огне.

Но тут участников событий
В отдел сержанты повели,
И там спокойно и без прыти
Допрос над каждым провели.

Евгений первым рассказал
Куда он ехал и зачем,
Как друга милого искал,
Попав невольно в рабский плен.

Он рассказал как вор-дебил
Совал в его карманы «лапы»,
Как беспощадно плетью бил,
Когда нашел полсотню папы.

Отец задал ещё вопрос,
Рубаху сыну приподнял…
И… вору праведно нанес
Мощнейший в голову удар.

Тот отлетел на метра три,
Упав бесформенным мешком,
Отец удар свой повторил,
Дебил катался кувырком.

Но тут сержант сказал: «Довольно,
Ему воздастся за «дела»,
Когда он скоро будет в зоне,
Там за детей дают сполна».

А тот стал ползать на коленях,
Слюну пуская, говорить,
Что уголовник в своих целях
Детей заставил его бить.

На эти лживые слова
Евгений с гневом заявил,
Что ложь отчетливо видна,
Что сам охотно всех нас бил.

За уголовником с детьми
Наряд подвижный был направлен
И ближе к вечеру, к семи,
Он был в наручниках доставлен.

Но вот закончились допросы,
Подписан всеми протокол…
Вор с уголовным своим  боссом
Уселись в клетку «на прикол».

А мать с отцом, Дружок и Женя
Пошли к соседям ночевать;
Ведь им в тревожное столь время
Пришлось так много всем страдать.

Вот так хотел, читатель милый,
Я в этих строчках показать,
Как чей-то жест, не столь красивый,
Нас заставляет вдруг страдать.

Как совершённая ошибка
Порой приносит горе нам;
Душа живая, словно рыбка,
Плывет к расставленным сетям.

Добра неписаный закон,
Чтоб среди нас преобладал;
Ведь пропусти Дружка в вагон
Никто б тогда и не страдал.