Веле Штылвелд Как однажды я выиграл ёжика

-.
Мы приходим из интернатов
одинаково сыто неяркими
не дошедшие до деканатов
с мелко костными в детстве подарками.

В интернате я выиграл ежика
в выпускном десятом на годы:
целлулоидовый без колючек
он казался по жизни уродом...

В твердом пластике был он плюшевым,
будто с детства объелся плюшек...
Вот такими же мы уродами
пробивались в мир без заглушек...

Нас не ждали, не трафаретили
на поветрии дней и лет...
мы обычно бывали третьими
тридцать третьими
триста третьими -
ваши с боку,
а наших
нет...

Одеревенелость, вот скажи на милость -
это не приснилось? Нет, произошло -
сказкой захудалой выдали, как милость,
счастья аттестаты, зашвырнув на дно...

Там, как полагалось, счастья было малость -
вы - рабы системы, в генах интернат
в руки взяли муки, сталинские внуки
и вперед арбайтен - стройте город-сад!

Вызревали дички, пить пришла привычка,
стихла перекличка - выбит выпуск в ноль.
В каждом обезличка - самогон в три гычки
к счастью не приладишь, не пришьешь шеврон...

Хоронили память, ту, что с детства манит,
вот прорвусь, вот выйду в люди и тузы...
бродят рядом тени, нет нас больше в пене
времени барыжном быдла и попсы...

Если есть сердечко, задувайте свечку,
нечего добавить - аттестат изъят
то ли для музея в радость ротозеям,
то ли чтоб отпели внуки в другоряд...

-.

Окрестные прогулки по звонким переулкам,
по тихим закоулкам, по контурам судьбы...
Вчера играли жмура, а нынче вот халтура
два  лабуха - культура, куда б вы не пришли...

Со стен свисают пятки, с пришельцев взятки гладки,
они сквозь непроглядки продрались в наш дурдом.
Притихли для порядка, засунув в уши ватки,
и тут же просветились на стенах желтизной...

Пока они желтели, и лабухи потели,
и где-то менестрели читать неслись стихи,
мы прочь от акварели спешили сквозь метели
грядущего апреля и прочей чепухи...

Порой судьба портачит, и надо б всё иначе,
но числа Фибоначчи оставили нам щель...
В нее швырни монетку и вырвешься в разведку
и будет всё иначе и вспыхнет счастья цель...

Окрестные прогулки сквозь щелевые жмурки.
коты по переулкам и устриц на обед -
чего не пожелаешь, изведаешь, познаешь,
пресытишься халвою внезапно сытых лет.

И вновь, как знать, откуда вдруг встретишь чуда-юда:
нелепого, смешного, отчаянного в лёт.
Но то придет, как прежде, приходит сон к невежде,
сквозь ночь неся котомку  с краюхой вещих снов.

Не прозевай участье, краюхой поделись...
На то оно и счастье, на то она и жизнь!

-.

Старые чудотворцы, омофор окропив кровью,
ищут веды на донце, где не ведают боли.
Им, вчера страстотерпцам, нынче выпало право
заниматься любовью с вдруг пришедшею славой.

В женском страстном хамсете перекроенным в талес
ищут счастья на свете, где любви не осталось.
Омофор покрывает мир и благо, и чисто,
так порою бывает перед девой Пречистой.

Омофор на Майдане в страшный год Кали Юга,
где детей избивали, рисовала подруга...
У нее и в нирване не отыщешь ответа,
как она рисовала на холсте парапета.

Я шептал ей ночами: "Да откуда же сила -
Украина в хамсете, ну а ты вдруг решила
омофором священным освятить эти камни.
Там немало убитых, в счастье выбиты ставни".

А за ставнями снова материнские доли:
их хамсетом сдавило, подле -  женщины-вдовы.
Где-то в талесе рядом старый кантор рыдает,
в счастье выбиты ставни - омофор остывает...

Пали наземь снежинки. капли крови сжигали -
всюду красные льдинки на майдане лежали.
Богородицы руки омофором увиты -
Пресвятая в Покровы одевает убитых.

-.

Однажды не ангелы в дом твой войдут, а годы.
У старости свой заскорузлый маршрут – без моды.
Где немощь свои учреждает права – без правил,
там Каина дети твой путь осмеют, Авель.

Не жил ты спокойно, не ждал той поры поздней,
когда разорвалась вокруг тишина козней…
Нет муки страшнее, чем быть одному дома,
хоть внуки взрослеют, а на сердце – чувств кома.

Ты сам остаёшься в безмирье своём страшном:
безмолвствует время, а стены стоят властно:
они дожимают бессилье твоё грозно,
поскольку остался один ты, один – поздно!

Поскольку случилось, сбылось, оказалось былью,
что жизнь стариков в государстве сровняли с пылью,
а жизнь тех людей, кто за ними смотреть смели,
в гражданских правах поразить навсегда сумели.

И встал суицид, предложил прекратить муку –
на что ему стыд, когда жизнь оказалась сукой?
Безнравственной, наглой, издерганной, злой, алчной:
украсть можно всё, но старость – изгой мрачный!

– У нас профицид! – орали воры в законе,
но встал суицид на каждом втором балконе!

-.

Балканский сахар вытерт до любви
в песок - сквозь сладость дальняя дорога.
Ты слабости в печалях не ищи -
они уйдут от отчего порога.

И больше их не будет, но тогда
и пепел лет чуть слаже станет что ли.
Давно ль прошла балканская война
и снова волны  плещутся вдоль моря.

На кромку той израненной земли
приедешь пить вино и йогурт вскоре,
где соляные древние столбы
чуть обернись, являются у моря...

Младенцам - всё, а прочим - тишина
и так уже без мало четверть века.
в ином раю закончится война,
но рая больше нет для человека.

Я вычитал из сахара-песка
жаринки отпылавшей прежней сечи.
здесь даже в храмах вязкая вина
о страшной боли в мире человечьем...

Она уже идет в мою страну,
где время останавливать войну.
Балканский сахар выжат из Любви,
в нем солод лет мелесо на крови.

-.

Полет в касание одно - движенье, выдох, цвет рассвета...
И очень старое кино о том, как происходит это.
...в ином течении эпох, ва ином, чужом аэровокзале,
где чей-то древний полуБог прощал фарангам день печали.
в ажурных тайнах подвиса тайландский бог, тайландский чай...

-.

Красотка Осень

Вдоль экстрим-канала однозначно ловко,
траверсом Х-парка бродит неспеша
по канатам лета юная плутовка -
то ли леди Осень, то ли госпожа...

В тубусах проектных шампура чудилы
прямо у мангала выгрузили в БЫТЬ...
здесь отменной пьянке с мясом и кадилом...
Только день - растрига, что с ним говорить.

Флайера вчерашних зазывал в предтече -
пьяно будет вече и в улёт друзья:
надерутся в доску, скажут: "Добрый вечер",
и отбудут в Киев, ну, а ей - нельзя!

Ведь красотка Осень тем и беспробудна,
что едва не в полночь созовет бомжей
доедать и мясо, и сельдей под утро -
всё, что недожрала свора богачей.

Подсобрав бутылок ящиков так надцать,
принесут их к Мусе: - Выставь нам бухла
за единство нищих в мире сатисфакций,
за красотку Осень, что не чтит дерьма!

И уже не пьяно, а извечно сиро
приберут под утро, как сумеют, парк,
и красотка Осень выдаст им, ранимым -
кому фрак из листьев, кому лапцердак.

...из опалых вёсен сняв мишурный лак.


-.

Узнаваемый росчерк страны...
Гвозди сделать с людей оказалось
очень просто, а вот лебедей
или гениеев... здесь надорвалась
наша песня о главном
на все времена
в колокольцах живут салдофоны,
хоть звенят, не трубят,
но скупая слеза
снова лопает мир
макароны
где по-флотски,
а где по-простецки за так
не заправлен мечтой
словоблудий
форшмак...

-.

Я вижу солнце рыжее, я вижу рыхлый гамус,
Я вижу длань бесстыжего: не уж толь я засланец?!
Я растворяю прошлое в Божественной росе.
Нет в том ни сколько пошлого - такой же как и все.

Я просто по наитию веду календы лет
к горчайшему открытию истлевших кинолент.
В них пенится  безяково той жизни пелена,
которая по всякому  мир за душу брала.

Эксперты будут мучится - да что, да как, да всё...
А вдруг да и получится взглянуть в судьбы ИНСЁ.
Мы всё извечно древние, мы все на пять минут.
Мы все за пол-мгновения от расторжения пут.

А что, как путы сломятся, и мы - во всей красе,
отлынув от бескормицы, воспрянем... на заре.

-.